Сквайр, узнав от супруги о предложении мистера Гибсона, обрадовался ничуть не меньше; он был человеком щедрой души, особенно когда гордость не стояла на пути ее удовлетворения. Кроме того, одна только мысль о том, что их юная гостья скрасит его супруге долгие часы одиночества, привела его в восторг. Спустя некоторое время он, правда, заметил:
– Как кстати, что мальчики сейчас в Кембридже. Будь они дома, боюсь, у нас не обошлось бы без любовной интриги.
– Ну и что здесь такого? – осведомилась его романтично настроенная супруга.
– Это было бы очень и очень плохо, – решительно ответил сквайр. – Осборн должен получить первоклассное образование, не хуже, чем у любого другого в этом графстве. Он унаследует поместье и станет Хэмли из Хэмли. В округе попросту нет семей с такой старинной родословной, как наша, которые бы столь же уверенно чувствовали себя на своей земле. Осборн сможет жениться, на ком захочет. Если бы у лорда Холлингфорда была дочь, Осборн стал бы для нее таким мужем, о каком она могла бы только мечтать. И он никак не должен влюбиться в дочку Гибсона – я этого не допущу. Так что очень хорошо, что его здесь нет.
– Что ж! Быть может, Осборну и впрямь следует искать невесту в кругах повыше.
– "Быть может!" Он просто обязан это сделать. – Сквайр с такой силой опустил ладонь на стол, что сердце у его супруги сбилось с ритма и зачастило. – Что до Роджера, – продолжал он, не подозревая о том трепете, в который поверг ее, – то ему придется идти своим путем и зарабатывать на хлеб самому. Боюсь, в Кембридже ему особых успехов не снискать. Ему еще лет десять нельзя и думать о том, чтобы влюбляться.
– Разве что он женится на богатой наследнице, – сказала мисс Хэмли, скорее для того, чтобы скрыть свое учащенное сердцебиение, нежели исходя из практических соображений, ибо она по-прежнему оставалась неисправимым романтиком.
– Ни один из моих сыновей не женится на женщине богаче себя, да еще с моего благословения, – вновь с нажимом заявил сквайр, но на сей раз хотя бы не стал стучать по столу. – Я не хочу сказать, что если к тридцати годам Роджер начнет зарабатывать пятьсот фунтов в год, то он не может выбрать жену с приданым в десять тысяч фунтов. Но если мой сын, имея доход в двести фунтов в год – а это все, что мы сможем ему дать, да и то недолго, – женится на какой-нибудь особе с приданым в пятьдесят тысяч, я отрекусь от него, потому что это было бы возмутительно и гадко.
– А если они полюбят друг друга и их счастье будет зависеть о того, поженятся ли они? – мягко поинтересовалась миссис Хэмли.
– Фу! При чем тут любовь? Нет, моя дорогая, мы с тобой так сильно любили друг друга, что не смогли бы быть счастливы ни с кем иным, но это совсем другое дело. Люди теперь не такие, какими мы сами были в молодости. Нынешняя любовь – сплошные выдумки, фантазии да сентиментальные небылицы, насколько я могу судить.
Мистер Гибсон полагал, что уладил все вопросы, связанные с поездкой Молли в Хэмли, перед тем как заговорил с нею об этом утром того дня, когда миссис Хэмли ожидала девушку у себя. Он заявил:
– Вот, кстати, Молли! Сегодня после полудня ты едешь в Хэмли. Миссис Хэмли хочет, чтобы ты погостила у нее неделю-другую, и меня как нельзя лучше устроило бы, если бы ты немедленно приняла ее приглашение.
– Еду в Хэмли! Сегодня после полудня! Папа, ты руководствуешься какими-то странными резонами, весьма таинственными, должна тебе заметить. Ну-ка, признавайся, в чем дело. Еду в Хэмли на неделю-другую! До этого я ни разу в жизни не уезжала из дома.
– Что ж, может быть, и так. Думаю, что ты и не ходила до тех пор, пока не опустила ноги на землю. Все когда-нибудь случается в первый раз.
– Это как-то связано с тем письмом, которое было адресовано мне, но которое ты забрал у меня еще до того, как я успела хотя бы разглядеть почерк. – Она вперила испытующий взгляд своих серых глаз в лицо отца, словно бы намереваясь выведать его тайну.
Но он лишь улыбнулся и сказал:
– Ты – настоящая ведьма, гусенок!
– Значит, так оно и есть! Но если это была записка от миссис Хэмли, то почему я не могу прочесть ее сама? Мне казалось, что с того самого дня – это ведь был четверг, не так ли? – ты вынашивал какой-то план. У тебя был такой задумчиво-озадаченный вид, как у заговорщика. – Молли подошла к нему вплотную и заговорила умоляющим тоном: – Скажи, папа, почему мне нельзя хоть одним глазком взглянуть на то письмо? И почему я должна в такой спешке отправляться в Хэмли?
– Разве тебе самой не хочется поехать туда? Или ты предпочла бы отказаться?
Если бы она ответила, что не хочет никуда уезжать, мистер Гибсон был бы скорее счастлив, хотя и оказался бы при этом в весьма неловком положении. Признаться, он уже начал страшиться разлуки с нею, пусть даже ненадолго. Однако ответ дочери прозвучал совершенно недвусмысленно:
– Даже не знаю… Пожалуй, эта идея придется мне по вкусу, когда я немножко свыкнусь с нею. А сейчас я настолько растеряна и сбита с толку столь внезапным предложением, что даже не успела понять, нравится оно мне или нет. Но одно я знаю точно – расставаться с тобой мне совсем не хочется. Так почему я должна уехать, папа?
– Сейчас где-то сидят три пожилые дамы, и в эту самую минуту они думают о тебе. У одной в руках прялка, и она сплетает нитку; у нее получился на ней узелок, и она не знает, что с ним делать. Ее сестра держит в руках большие ножницы и хочет – как бывает всегда, когда у нитки нарушается ее гладкость и ровность, – обрезать ее. А вот третья, самая умная из них, присматривается, как бы распутать узелок; именно она и решила, что ты должна будешь поехать в Хэмли. Остальных же ее аргументы вполне убедили. Итак, поскольку парки решили, что этот визит должен состояться, нам с тобой ничего не остается, кроме как покориться.
– Ты все шутишь, папа, но тем самым лишь пробуждаешь во мне любопытство узнать ту самую тайную причину.
Мистер Гибсон отказался от шутливого тона и заговорил вполне серьезно:
– Такая причина имеется, Молли, но сейчас я не хочу ее раскрывать. Я говорю тебе это для того, чтобы ты знала: ты – благородная и честная девочка, и ты не станешь строить догадки и предположения относительно того, в чем эта причина может заключаться… Не говоря уже о том, чтобы предпринять кое-какие практические действия, а потом сложить получившиеся маленькие открытия и узнать то, что я хочу скрыть.
– Папа, я больше не буду ломать голову над твоими резонами. Но тогда я должна буду задать тебе еще один неизбежный вопрос. В этом году у меня нет новых платьев, а из своих летних прошлогодних я уже выросла. У меня осталось всего три, которые я могу носить. Только вчера Бетти говорила о том, что мне нужны новые платья.
– Но ведь то, которое сейчас на тебе, вполне годится, не так ли? Оно такого приятного цвета.
– Да. Но… – Молли расправила подол, словно собираясь танцевать. – Папа, оно шерстяное, а потому тяжелое, и в нем очень жарко. А ведь с каждым днем погода будет становиться все теплее.
– Жаль, что девочки не могут одеваться так, как мальчики, – с некоторым нетерпением отозвался мистер Гибсон. – Откуда отцу знать, когда его дочери понадобится новое платье? И как прикажете одевать ее, если он узнаёт об этом в тот самый момент, когда платье ей нужно позарез, но его в наличии не имеется?
– Да, именно в этом вопрос! – в отчаянии воскликнула Молли.
– А разве ты не можешь обратиться к мисс Роуз? По-моему, она как раз и продает готовые платья для девочек твоего возраста.
– Мисс Роуз! У меня в жизни не было от нее ни одного платья, – с некоторым удивлением отозвалась Молли, поскольку мисс Роуз считалась в городке лучшей портнихой и модисткой. До сих пор все платья девочке шила Бетти.
– Что ж, люди полагают тебя молодой женщиной, и, пожалуй, ты должна обзавестись счетами от модистки, подобно всем остальным. Но ты ничего не получишь, пока не сможешь расплатиться живыми деньгами. Вот тебе десятифунтовая банкнота, ступай к мисс Роуз – или кому угодно еще – и немедленно купи себе все, что требуется. Экипаж Хэмли заедет за тобой в два часа пополудни, и все, что еще не готово, можно будет прислать с повозкой в субботу, ведь их люди неизменно ездят на рынок. Нет, не благодари меня! Я не желаю сорить деньгами, а еще не хочу, чтобы ты уезжала и оставляла меня одного, потому что я буду скучать. Лишь настоятельная необходимость вынуждает меня отправить тебя с этим визитом и выбросить десять фунтов на твои наряды. Ну все, теперь ступай, ты ужасно мне надоела, и я намерен разлюбить тебя как можно скорее.
– Папа! – Молли выразительно подняла палец, словно предупреждая его. – Ты опять начинаешь говорить загадками. И хотя благородство мое несомненно, я не стану обещать, что оно не уступит любопытству, если ты и дальше будешь намекать на некие недосказанные вещи.
– Иди же наконец и потрать свои десять фунтов. Разве я дал их не для того, чтобы ты замолчала?