Пожалуй, человеком, к которому мистер Гибсон питал искреннее расположение – по крайней мере до появления в окрестностях лорда Холлингфорда, – был некий сквайр Хэмли. Титул сквайра передавался в его роду с незапамятных времен. Но в графстве были землевладельцы намного богаче его, поскольку поместье сквайра Хэмли не превышало восьмисот акров или около того. Зато его семья владела ими еще тогда, когда о графах Камнор никто и слыхом не слыхивал, до того, как Хели-Гаррисоны купили Коулдстоун-Парк, – словом, никто в Холлингфорде не помнил тех времен, когда клан Хэмли еще не жил в поместье Хэмли.
– Со времен союза семи королевств англов и саксов, – говорил викарий.
– Нет, – возражала ему мисс Браунинг, – я слышала, что Хэмли из Хэмли обитали здесь еще до появления римлян.
Викарий уже готовился изложить вежливое согласие, когда в разговор с еще более поразительным утверждением вмешалась миссис Гуденоу.
– А мне говорили, – протянула она с умудренным видом самого старшего и, следовательно, авторитетного из собеседников, – что Хэмли жили в Хэмли еще до язычников.
Мистеру Эштону оставалось только поклониться и добавить:
– Очень может быть, мадам, очень может быть.
Слова эти он произнес в столь учтивой манере, что миссис Гуденоу огляделась с таким довольным видом, словно говоря: "Видите, Церковь подтверждает мои слова. Ну и кто теперь осмелится опровергнуть их?" Как бы там ни было, но Хэмли действительно были старинным семейством, не исключено, что и коренными жителями. На протяжении многих веков они не стремились расширить свои владения, старательно сохраняя то, что имели, пусть и с некоторыми усилиями, и в последнюю сотню лет не продали ни единой пяди своей земли. Впрочем, они не отличались как предприимчивостью, так и авантюризмом. Они никогда не торговали, не играли на бирже и не пытались внедрить сельскохозяйственные усовершенствования любого рода. Капитала в банках они не держали отродясь, как и не хранили золото в чулке или под матрасом, что было бы более уместно в данном случае. Их образ жизни отличался простотой и более соответствовал йомену, нежели сквайру. И действительно, сквайр Хэмли, наследуя старомодные обычаи и традиции своих предков, сквайров восемнадцатого века, вел образ жизни, куда более соответствующий йоменам, когда такой класс еще существовал, нежели сквайрам нынешнего поколения. В таком консерватизме присутствовало несомненное достоинство, обеспечившее ему огромное уважение во всех слоях местной общины; перед ним распахнулись бы двери любого дома, если бы он того пожелал. Но он был совершенно равнодушен ко всем прелестям и соблазнам общества; быть может, это объяснялось тем, что нынешний сквайр, Роджер Хэмли, живший и правивший сейчас в Хэмли, не получил должного образования, на которое вправе был рассчитывать. Его отец, сквайр Стивен, провалился на экзаменах в Оксфорде и, выказав упрямую гордыню, отказался поступать туда вновь. Более того, он дал обет, как было в обычае у мужчин в те времена, что ни один из его отпрысков никогда не будет учиться в университете! У него был всего один ребенок, нынешний сквайр, и того воспитали в строгом соответствии с заветами отца, отправив его учиться в небольшую провинциальную школу, где он столкнулся со многим из того, что позже возненавидел, воротившись в поместье в качестве наследника. Впрочем, подобное воспитание не причинило ему того вреда, который можно было предвидеть. Да, образование его оставляло желать лучшего, и порой он демонстрировал поразительное невежество, но он вполне сознавал собственную неполноценность и даже сожалел о ней – в теории. В обществе он выглядел неуклюжим и нескладным и посему старался избегать его, как чумы; в своем же собственном кругу он проявлял несдержанность нрава и несомненный деспотизм. С другой стороны, он был щедр и верен своему слову, честен до мозга костей, говоря другими словами. Помимо всего прочего, он обладал такой врожденной проницательностью, что его рассуждения заслуживали самого внимательного к себе отношения, хотя временами он склонен был исходить из абсолютно ложных предпосылок, которые полагал столь же неопровержимыми, как если бы они были доказаны математически. Но в том случае, если его предпосылки оказывались верными, никто не смог бы вложить больше природной смекалки и здравого смысла в аргументы, которые на них основывались.
Он женился на утонченной и хрупкой молодой леди из Лондона. Странная эта женитьба была из разряда тех, причины которых никто понять не в состоянии. Тем не менее они были очень счастливы вдвоем, хотя, пожалуй, миссис Хэмли и не пребывала бы в постоянном болезненном состоянии, если бы ее супруг проявлял больше внимания к ее вкусам или позволял бы ей водить дружбу с теми, кто сделал бы это вместо него. После своей женитьбы он заявил, что получил все, что стоило получить от этого скопища домов, именуемого Лондоном. Этот комплимент своей супруге он повторял из года в год, вплоть до самой ее смерти; поначалу он казался ей очаровательным, а потом стал просто приятным; но, несмотря на все это, временами ей очень хотелось, чтобы он признал тот факт, что и в большом городе есть на что посмотреть и послушать. Но он наотрез отказывался бывать в столице и, хотя никогда не запрещал ей ездить туда одной, по возвращении выказывал столь мало понимания и сочувствия тому, чем она занималась, что со временем и она перестала навещать Лондон. При этом он был добр и великодушен, никогда не отказывал ей в деньгах, чтобы она ни в чем не нуждалась.
"Ну же, любовь моя, купи себе вот это! – говорил он. – Одевайся ничуть не хуже любой из своих знакомых и ни в чем себе не отказывай, хотя бы ради Хэмли из Хэмли. Бывай в парке и на спектаклях, и пусть все видят, что ты ничем не хуже их. Я буду рад, когда ты вернешься, но понимаю и то, что тебе надо развлечься". После того как она возвращалась, он заявлял: "Так-так, полагаю, ты получила массу удовольствия, и это очень хорошо. Но один только разговор об этом утомляет меня, и я не представляю, как ты все это вынесла. Иди сюда и взгляни, как славно распустились цветы в южном саду. Я распорядился посадить те семена, что ты любишь. А еще я съездил в питомник в Холлингфорде и купил побеги тех растений, которыми ты восхищалась в минувшем году. Глоток свежего воздуха прочистит мне мозги после того, как я выслушал твой рассказ об очередном сумасбродстве в Лондоне, от которого у меня закружилась голова".