Поехали. С непривычки Франка сперва трусила и при каждом покачивании лодки визжала, хватала Павла за плечи или за сермягу. А его это очень забавляло. Ему и в голову не приходило, что кто-нибудь может так бояться воды. К тому же Франка, крича от страха, изгибалась всем телом и взмахивала руками, напоминая то мяукающую кошечку, то испуганного ребенка.
Пытаясь ее успокоить заверениями, что бояться решительно нечего, Павел вдруг захохотал так громко и от души, как смеялся только несколько раз в жизни. В конце концов Франка убедилась, что лодка только качается, но и не думает опрокидываться, и, успокоившись, наслаждалась прогулкой. По голубой глади реки, сверкавшей золотом под лучами заходящего солнца, бежала рябь, однообразная и бесшумная, только по временам вскипая белым жемчугом пены или искрясь огоньками. Перегнувшись через борт, Франка смуглой маленькой рукой шаловливо ловила в воде эти жемчуга и огоньки или с веселым любопытством приглядывалась к стекавшим с ее пальцев струйкам жидкого хрусталя.
- Ой, если бы можно было их нанизать и носить на шее, как бусы! У прежней моей хозяйки было такое ожерелье и сережки… говорили, что они из хрусталя и очень дорогие. А мне они так нравились, так нравились, что я удержаться не могла, - бывало, как только пани из дому, а меня куда-нибудь пригласят, я их надеваю…
- Нехорошо это вы делали, - вставил Павел.
- Вот еще! Что, я украла их или откусила кусок? Как приду домой, сейчас сниму и кладу на место - никто и не знал, что я брала их…
- Все равно - чужое трогали, а господь это запрещает. Я бы постыдился чужое тронуть.
Лукаво поглядывая на него, Франка зачерпнула полную горсть воды, плеснула ему в лицо и захохотала.
- Ай, ай, какой строгий!
Павлу никак не удавалось сохранить обычную степенность и серьезность. Утирая лицо рукавом сермяги, он снова засмеялся.
- А, чтоб вас! Настоящий ребенок! Прямо диву даешься, что такие бывают на свете!
Франка любовалась в эту минуту островком разросшихся на воде широких листьев, над которыми качались желтые и белые венчики кувшинок и стремительно кружило множество ласточек, отражавшихся в зеркальной воде.
- Ой, сколько тут птичек! - Франка еще больше высунулась из лодки, сорвала желтую кувшинку и приколола к платью на груди. - Пахнет! - сказала она радостно и сейчас же указала пальцем на реку: - А там что?
В том месте, куда она указывала, на поверхности расходились широкие круги: должно быть, какая-нибудь крупная рыба - щука, а может, и сом - выскочила из воды и сразу же снова ушла в глубину.
- Ага, ты здесь! - улыбнулся Павел, глядя на бурлившую воду. - Ну, недолго тебе гулять, завтра поймаю!
Попозже он показал Франке ящик, наполовину погруженный в воду, - в нем он хранил мелкую рыбу, служившую ему наживкой. В стенках ящика были проверчены дыры для того, чтобы втекала нужная рыбе вода. Второй такой же, только гораздо больший ящик, в котором хранилась рыба, предназначенная для продажи, Павел ставил в реке поближе к своей хате.
Франка с живым интересом расспрашивала его, где он продает свой улов, сколько зарабатывает. А когда Павел охотно и, как всегда, неторопливо рассказал ей все, что ей хотелось знать, она поджала губы и уныло покачала головой.
- Хорошо вам живется! - сказала она со вздохом. - Свой домик, и огород, и заработки неплохие… Можете жить как пан… Это совсем не то что весь свой век по чужим домам кочевать да терпеть господские капризы и злость… Бывает, конечно, что и повеселишься и порадуешься чему-нибудь, но это все равно не жизнь, а мерзость… черт бы побрал такую жизнь!
- Да, бродячая жизнь - поганая жизнь, что и говорить!.. - заметил Павел, глядя на нее и качая головой.
Ему опять от души стало жаль эту девушку.
- Может, причалим? Хотите погулять вон на том острове? - предложил он.
Она радостно встрепенулась.
- Да, да! Поплывем туда! Какой красивый островок! А пахнет как тут! Что это так чудно пахнет - даже голова кружится!
Посреди широкой реки, между высоким глинистым косогором с одной стороны и темным бором - с другой, на отливавшей золотом лазурной воде лежал овальный песчаный островок, весь заросший царским скипетром и белой гвоздикой. На высоченных жестких стеблях с мохнатыми листьями гордо качались огромные желтые султаны царского скипетра, а под ними росло такое множество белой гвоздики, что издали казалось, будто остров весь в снегу. Далеко по реке разливался крепкий и сладкий запах этих цветов, смешиваясь с ароматами различных трав, лилово-розовым ковром устилавших землю у бора на другом берегу.
Франка, словно опьянев, носилась по всему острову. Как шальная, рвала гвоздику, нюхала ее, втыкала в волосы, с которых давно сползла желтая косынка, или, набрав цветов, с громким смехом бросала ими в Павла. А он не спеша наклонялся, собирал их и старательно, умело составлял букет. Не раз он с этого островка привозил такие букеты и ставил их у себя в хате в кувшин на окне или отдавал сестре, а она украшала ими образа.
Натешившись гвоздикой, Франка нырнула в чащу царского скипетра. В одном месте его росло так много, что среди зелено-желтых зарослей совсем не было видно Франки, только мелькало ее светлое платье.
Павел перестал рвать гвоздику и задумался о чем-то, сложив руки на коленях. Но скоро улыбка опять осветила его лицо: Франка, шурша среди цветов, как птица в кустах, то и дело высовывала голову, и ее резкий, высокий голос звенел не умолкая.
- Вот так трава! Ну и трава! Ростом с человека! Как лес, ей-богу! Что это за растение такое?
- Называется медвежье ухо, - пояснил Павел.
На его загорелых щеках выступил румянец, словно отблеск багряного облака, которое осталось на небе после того, как солнце скрылось за лесом.
Франка, подкравшись к Павлу, выскочила вдруг из чащи цветов так стремительно, что они закачали в воздухе желтыми султанами. Лицо у нее разгорелось, в волосах запутались белые гвоздики, желтый платок сполз уже на затылок. Остановившись у одного из высоких стеблей царского скипетра и поглаживая пальцами широкий бледно-зеленый лист, она опять принялась болтать:
- А ведь и вправду похоже! Совсем как звериное ухо, такое мохнатое… и мягонькое, как бархат! У одной моей пани была собачка с такими вот мягонькими плюшевыми ушками!
Она любовалась листом, гладила его пушистую поверхность с такой нежностью, словно это и в самом деле был какой-нибудь милый зверек. Потом вдруг обернулась, шагнула к Павлу и, положив обе руки ему на плечи, растроганно посмотрела на него влажными глазами, которые в сумраке сияли мягче, словно что-то притушило их блеск.
- Как тут хорошо! Красиво, весело… и какой же вы добрый человек, что захотели порадовать бедную, совсем незнакомую девушку! А я всегда очень, очень благодарна тому, кто мне что-нибудь доброе сделает, - такой уж у меня характер!
Что-то странное творилось в эту минуту с всегда медлительным и степенным Павлом: краска залила ему уже не только щеки, но и лоб, голубые глаза потемнели, вспыхнули каким-то хмурым блеском. Он обхватил сильной рукой тонкий стан Франки, прижал ее к себе и, наклонясь, уже готов был прильнуть губами к ее губам, но она, испуганно вскрикнув, с удивительной ловкостью вывернулась из его рук и, отскочив, остановилась у зарослей царского скипетра. Вся дрожа, но уже звонко смеясь, она оказала сквозь смех:
- Хорош, нечего сказать! Один разок покатал - и уже награды захотел! Такой же, как и все!..
Павел сконфуженно потер лоб и пробормотал:
- Вот тебе и раз! Ишь что придумала!
Потом, подойдя, ласково взял ее за руку.
- Глупости вы говорите! - начал он, запинаясь от смущения. - Разве я что-нибудь такое думал? Разве я вас с такими грешными мыслями гулять повез? Упаси боже! Это так - что-то нашло на меня. Не гневайтесь и не бойтесь… Вы посидите тут, отдохните, а я тем временем лодку к берегу пригоню и отвезу вас домой…
Франка села на гвоздики и обеими руками изо всей силы вцепилась в полу его кафтана.
- А я домой не хочу! - воскликнула она. - Что это за дом? Ад, а не дом. И не уходите! Пожалуйста, не уходите! Мне бы с вами век не расставаться! С вами хоть в воду! Сядьте тут вот, около меня! Ну, сядьте!
От удивления и смущения Павел даже рот разинул, но, тронутый ее словами, послушно сел рядом.
- Ближе, - попросила она. - Придвиньтесь поближе… вот так!
Она заставила его сесть так близко, что плечо его касалось ее плеча, - и только тогда успокоилась, притихла, глядя на реку, которая у самых ног их катила вдоль песчаного берега свои стальные волны. Вода не казалась уже голубой, так как близились сумерки и небо утратило краски. Только отражения плывущих в вышине светлых облаков поблескивали серебром в серой ее глубине.
- Как эта вода вечно течет… течет! - прошептала Франка. Какое-то мечтательное упоение слышалось в ее ослабевшем голосе.
- Скажите мне… - начал было Павел задумчиво, но сразу умолк, перебирая пальцами гвоздики в траве.
- Что сказать? - спросила Франка едва слышно.
Он вдруг вырвал из песка целый пучок цветов и с неожиданным для него раздражением буркнул:
- Эх, чтоб тебя! Словно язык проглотил!.. Ну! Я хотел спросить, кто вы такая и как жили… Разве вы… ну… что вы такое говорили насчет награды…
Франка резким движением выпрямилась и с живостью заговорила: