Павловцы со снисходительной вежливостью позвали в гости Кольцова, Алданова, Дуба и Андрея. Вестовые достали из кожаных чемоданов красное вино и фрукты в папиросной бумаге. Прапорщики и поручики из столичных адвокатов и инженеров, в сущности, мало отличались от армейской офицерской массы военного призыва и потому особенно подчеркивали свою принадлежность к гвардейским частям. В рассказах они преувеличивали потери и боевые успехи гвардии. Они готовы были отвести ей роль гвардии Наполеона - решающую роль в каких-то будущих, последних боях.
Алданову гвардейское общество не понравилось.
- Пар'етные шар'уны, - неодобрительно качал он головой. - А с'ажите, слышали вы что-нибудь про боевые подвиги гвардии? Уж поверьте, если б что-нибудь было - рас'ричали бы на всех пере'рест'ах.
За гвардию вступился Дуб:
- Как вы так говорите, Александр Кузьмич? А под Ломжей как ее "чемоданами" громили!
- А 'ого не громили?
- А в галицийских боях?
- Извините, извините, поручи'. Под Высо'им австрийс'ую гвардию разнесли гренадеры, а не гвардейцы.
- Это верно, - вмешался, остервенело кусая ногти, Кольцов. - А теперь, в безобразовские времена, - это не гвардия, а позор.
- Ну-ну, армейская зависть заговорила, - ехидничал Дуб. Его лицо молочного поросенка и уши излишне порозовели. - А все-таки гвардейцы - это цвет армии. И офицерство гвардейское - не чета армейскому, даже и артиллерии.
- Та' что же вы в гвардию не пошли, молодой челове'? - 'иш'ой не вышли?
- Вовсе нет. Я дворянин… но нет средств…
- Та' вот вас-то, видимо, зависть и снедает, отчего и горячитесь. По'раснели, 'а' 'расная девица.
- Ничего не девица, - совсем потерял самообладание Дуб. - Терпеть не могу, когда шпаки говорят такое об армии, тем более о царской гвардии.
- Полегче, полегче на поворотах, поручи', - стукнул кулаком Алданов. - Мы здесь все офицеры русс'ой армии. Прошу не забывать этого. Но голову на плечах в 'очан 'апусты превращать нечего.
- Господа офицеры! - со внушительностью отрубил Соловин, и уже спокойнее: - Довольно…
Наутро Андрей пошел на батарею к фейерверкеру Ягоде.
Ягода был крепким, ладным парнем. Фигура у него была статная. Плечи широки, но в меру. Руки кузнеца. Андрей, обладавший недюжинной силой и хорошим ростом, как-то шутя попробовал схватиться с ним. В тот же миг ему показалось, что он попал в тиски машины и все кости его превратились в гибкие хрящи, а мышцы - в паклю. Ягода деликатно приподнял его над головой и так же бережно разложил на траве. Но за все время походов Андрей ни разу не заметил, чтобы Ягода применил силу к кому-нибудь из подчиненных ему канониров. Может быть, однажды крепко и нерушимо он утвердил свой авторитет.
Ягода привязался к Андрею. Андрей платил ему тем же. Ягода горел неугасающей любознательностью. Андрей был рад доверчивому, неустающему слушателю.
Вечерами у костров, в палатке телефонистов, на завшивевшей, гнилой соломе, они часами вели беседы, которые привлекали и других солдат. Говорили о звездах, о боге, об истории, о других странах, народах и городах. И почти никогда - о близких и простых вещах. Иные удивлялись откровенному отрицанию существования бога. Верили каждому слову о чужих странах и городах и машинах и наливались тяжелым сомнением при упоминании об обезьяне, об оживающих под микроскопом мирах, широко, по-детски раскрывали глаза, когда речь шла о размерах планет и звезд, о световых годах, о Млечном Пути, о бесконечности…
Солдаты большей частью лежали молча, баловались махоркой, задавали вопросы, сами не высказывались. Андрей чувствовал себя не собеседником, а приезжим лектором.
Досадуя, он бросал тон проповедника, шутил, рассказывал анекдоты. Солдаты сыпали в ответ шутки и присказки, задорно орали частушки, но дружеской беседы не получалось. Возможно, некоторые хотели спросить, сказать о чем-то близком, а потому и самом главном, о чем шепчутся они между собою по ночам, полыхая вертушками, но не находили слов. Жгутик на Андреевых погонах подозрительно пестрел в отсветах пламени и отгораживал, как и офицерский погон.
Но Андрей еще не терял надежды. Он чувствовал, что к нему присматриваются по-крестьянски. Семь раз отмеряют…
С Ягодой Андрей стал заниматься регулярно предметами начальной школы. Решено было, что Андрей будет готовить его в школу прапорщиков. Такая цель должна была удовлетворить начальство. Ягода успешно и быстро двигался вперед. Занятия еще больше сблизили обоих.
Было солнечно, зелено. Ягода предложил пройти к гренадерам-разведчикам, разыскать земляка.
На зеленом дощатом заборике гренадерской халупы сидел черный с золотом петух. Он покачивался, как у себя на жердочке. Потом поднял было голову, чтобы встряхнуться и запеть, и вдруг камнем слетел с забора.
Конец невидимой нагайки щелкнул по забору зашитой в кожу пулей.
Над забором поднялась усатая физиономия. Физиономия была покрыта гренадерской бескозыркой, надетой набекрень так, что одного уха не было видно вовсе.
- Эх, черт! - сказал гренадер и положил локти на забор. - Не попал.
На груди блескучей полосой шли в ряд четыре "Георгия".
- Куда, робя, прешь? - спросил он Андрея и Ягоду..
- Ходим, смотрим, тебя увидели, - сказал Ягода.
- Ну, а я как раз новый арапник пробую, - сообщил разведчик.
Ягода вступил с георгиевским кавалером в разговор. Андрей глядел во двор, занятый командой. Разведчики-гренадеры были все, как один, мереные, рослые молодцы, сохраняемые при штабе напоказ последние могикане действительной службы. У большинства грудь была в искрах серебряных бляшек и крестиков и в пестрых полосках георгиевских лент.
Они носили фуражку, пояс, сапоги со щегольством, которое исчезло на фронте, отступило в штабы армий и фронтов.
Разговор шел о гвардейских частях и полковых офицерах. Разведчики горохом сыпали рассказы об удалых налетах, о ночных вылазках, о беспримерной храбрости солдат гвардии. Ягода слушал невозмутимо. Андрей удивлялся его терпению. Ему нестерпимо становилось от этих каскадов хвастовства.
- А что это помещается на соседнем дворе? - спросил он гренадера. - Даже песочком посыпано и двери елками убраны.
- Это финляндцы - офицерское собрание.
У собрания копошилось несколько вестовых. Повар в белом колпаке начищал кастрюли. У самого крыльца стоял ящик с бутылками.
- У вас не по-походному, - сказал Андрей гренадеру. - Вино с собой возите.
- На то гвардия! - ответил, подбоченясь, разведчик.
На крыльцо вышел священник в длинной рясе. Остановился у порога, внимательным оком оглядел двор и стал извлекать из штанов портсигар. Мелькнули брюки, щегольской сапог и край красной муаровой подкладки.
- Это что же поп с утра закатился в собрание? - удивился Ягода.
- Это поп-то? Это всем попам поп. Он и первый, он и последний. Он в собрании - хозяин. Хозяйничает, лучше не сыскать. Никто, говорят, так не живет, как господа финляндские офицеры. Обчественный поп: он и на кухне, он и пьет первый, он и в железку играет. Не нахвалятся им их высокоблагородия господа офицеры.
Во двор финляндцев вошел солдат. За ним крестьянин в синей, расстегнутой у ворота рубашке вел в поводу годовалого теленка.
- Ваше высокоблагородие, - отрапортовал солдат, вытягиваясь перед попом в струнку. - Этот мужичок желает продать теленочка. Дешево отдает. Все равно - издохнет. Не изволите ли купить для собрания?
Поп лениво повернул голову и, почти не глядя на солдата, процедил:
- Куда их, телят-то? Дерма… По дорогам валяются.
Мужик сорвал шапку с головы.
- Ваше священство, не откажите в милости. Век господа молить буду. Пропадет теленочек. Не уйти с ним - все одно немцу достанется. Возьмите за недорого, ваше священство.
Поп докурил папиросу, погасил ее, уткнув в еловые иглы, и, все еще не глядя на крестьянина, с досадой сказал:
- Ну вот, пристал как банный лист. Купи, купи, А когда нам не нужно.
Старик кланялся, как автомат. Ветер кудлатил седую гривку на темени и клочковатую бороду.
Поп наконец обернулся к мужику, осмотрел барышничьим оком теленка и сказал со вздохом:
- Ну уж ладно, веди во двор. Только из милости.
- Спасибо, милостивый, спасибо, ваше священство, - засуетился старик, стараясь освободить голову теленка от веревки.
- А веревку-то почто снимаешь? - крикнул поп. - А мы на чем его поведем? Сообразил, куриная голова?
Мужик бросил веревку, и теленок побрел по травянистому двору, мотая затекшей головой.
- Ну, сколько ж тебе за него?
- Сколько милость ваша, - еще ниже склонился старик.
Поп пошарил в кармане и сунул старику какую-то монету. Тут же круто повернулся, деловито запахнул полы рясы и двинулся в дом, поглаживая бороду ладонью.
Старик посмотрел на монету, поднял глаза вслед попу и опять стал ее рассматривать, словно это была диковинка, какой он еще никогда не видывал.
Он покачал головой неодобрительно и безнадежно, глубоко насадил на голову меховую рваную шапку и пошел по улице деревни, пошатываясь как пьяный.
- Сколько отвалил? - негромко спросил Ягода одного из вестовых.
- Держись, парень, - гривенник! - сказал вестовой и рассмеялся.
- Десять рублей? - переспросил Андрей.
- Маленьких, - сострил солдат. - Копейку приложит - на сотку хватит, а закуска своя.
- Как, десять копеек? - громко, в негодовании крикнул Андрей.
- А вы бы потише, господин вольноопределяющийся! - сказал повар. - Вам-то что, а мы уж лучше помолчим. Не в новинку.