А кроме того, Джим Фелпс и Хью Паркер, по её настоянию, приносили ей виски: она пристрастилась к небольшим порциям спиртного из-за той зарядки, которую её охваченное лихорадкой тело получало от алкоголя, - маленькой рюмки было достаточно, чтобы наэлектризовать её кровь; эти два-три глотка освежали её, придавали ей энергии, дарили ей кратковременную буйную жизнерадостность. И хотя она никогда не пила много за один присест и в ней нельзя было заметить никаких признаков опьянения, кроме прилива жизнерадостности и веселья, она то и дело поклёвывала виски.
- Я пью всегда, когда могу, - говорила она.
Ей неизменно нравились молодые прожигательницы жизни. Ей нравилась лихорадочная погоня за удовольствиями, составлявшая смысл их существования, нравилось ощущение опасности, их юмор и щедрость. Её магнетически влекли замужние распутницы, которые летом весело ускользали в Алтамонт от воскресной дисциплины южных городков и от субботней похоти осоловелых мужей. Ей нравились люди, которые, как она выражалась, "не прочь были иногда немножко выпить".
Ей нравилась Мэри Томас, высокая хорошенькая проститутка, которая приехала из Кентукки, - она работала маникюрщицей в одной из алтамонтских гостиниц.
- Есть две вещи, которые я хотела бы посмотреть, - говорила Мэри. - Петушиный… сами понимаете что, и куриную… как её там.
Она постоянно громко и настойчиво смеялась. Она снимала маленькую комнату с верандой-спальней на втором этаже. Юджин как-то раз принёс ей папиросы - она стояла перед окном в лёгкой нижней юбке, широко расставив длинные чувственные ноги, которые были хорошо видны против света.
Хелен брала поносить её платья, шляпы и шёлковые чулки. Иногда они пили вместе. И она с добродушной сентиментальностью защищала Мэри:
- Ну, она не лицемерка. Уж это, во всяком случае, верно. Ей всё равно, кто об этом знает.
Или:
- Она ничуть не хуже многих ваших чинных тихонь, только они умеют прятать концы в воду. А она ничего не скрывает.
Или же, раздражённая невысказанным осуждением её дружбы с этой девушкой, она говорила сердито:
- А что вы о ней знаете? Говорите о людях осторожнее. Не то когда-нибудь наживёте себе неприятности.
Тем не менее на людях она старательно избегала Мэри и, вопреки всякой логике, в минуты исступлённого раздражения нападала на Элизу:
- Почему ты пускаешь к себе в дом таких людей, мама? Все в городе знают, что она такое. Твой пансион уже слывёт в городе домом терпимости.
Элиза сердито поджимала губы.
- Я не обращаю на них никакого внимания, - говорила она. - Я не считаю себя хуже кого бы то ни было. Я держу голову высоко, и пусть все остальные делают то же. Я с ними не якшаюсь.
Это была часть её защитного механизма. Она делала вид, будто гордо не замечает никаких неприятных обстоятельств, если это приносило ей деньги. В результате благодаря тому странному неуловимому обмену сведениями, который существует между женщинами лёгкого поведения, "Диксиленд" приобрёл у них известность, и они как бы случайно поселялись там - полупрофессионалки, тайные проститутки курортного города.
Хелен разошлась почти со всеми своими школьными подругами - с трудолюбивой, некрасивой Женевьевой Пратт, дочерью учителя, с "Крошкой" Данкен, с Гертрудой Браун. Теперь её приятельницами были более весёлые, хотя и более вульгарные девушки: Грейс Десей, дочка водопроводчика, пышная блондинка; Пэрл Хайнс, дочь шорника-баптиста, - у неё было тяжёлое лицо и тяжёлая фигура, но зато она сильным голосом пела модные синкопированные песенки.
Самой близкой её подругой стала, однако, Нэн Гаджер - быстрая, тоненькая, жизнерадостная девушка с талией, затянутой в корсет так туго, что мужчина мог бы обхватить её двумя пальцами. Она была доверенным, аккуратным и непогрешимым счетоводом в бакалейном магазине. Почти весь свой заработок она отдавала в семью, состоявшую из матери, на которую Юджин не мог смотреть без дрожи из-за огромного зоба, свисавшего с её дряблой шеи, калеки-сестры, которая передвигалась по дому на костылях, сильными рывками мощных плеч выбрасывая вперёд беспомощное тело, и двух братьев - дюжих молодых хулиганов двадцати и восемнадцати лет, чьи заколдованные тела всегда были покрыты свежими ножевыми ранами, синяками, шишками и другими следами драк в бильярдной и в публичном доме. Они жили в двухэтажной ветхой деревянной лачуге на Клингмен-Стрит, и женщины, не жалуясь, работали, чтобы содержать молодых людей. Юджин часто ходил туда с Хелен - ей нравился вульгарный, весёлый, полный волнений образ их жизни, и особенно её забавляли непристойные житейские разговоры Мэри.
Первого числа каждого месяца Нэн и Мэри отдавали братьям часть своего заработка на карманные расходы и для оплаты ежемесячного посещения женщин в Орлином тупике.
- Да не может быть, Мэри! Боже мой! - воскликнула Хелен с жадным недоверием.
- Очень даже может быть, душечка, - с простонародной оттяжкой ответила Мэри, улыбаясь, вытаскивая палочку табака из угла коричневых губ и сжимая её сильными пальцами. - Мы всегда даём мальчикам раз в месяц деньги на женщин.
- Да нет же! Ты шутишь! - сказала Хелен, смеясь.
- Господи, детка, неужто ты не знаешь? - сказала Мэри, сплевывая в огонь и промахиваясь. - Это же необходимо для здоровья. Они разболеются, если мы не будем давать им денег на это.
Юджин беспомощно повалился на пол. Перед ним сразу развернулась эта поразительная картина добродушия и глубоких суеверий: женщины во имя гигиены и здоровья отдают свои деньги на пьяные дебоши двух ухмыляющихся, волосатых, прокуренных великовозрастных бездельников.
- Над чем это ты смеёшься, сынок? - спросила Мэри, тыкая его в рёбра, когда он, задыхаясь, вытянулся в полной прострации. - Ты же ещё только из пелёнок.
Ей была свойственна вся бешеная страстность жителей гор, и, сама калека, она жила грубым жаром похоти своих братьев. Это были примитивные, добрые, невежественные и убийственные люди. Нэн была безупречно респектабельна и благовоспитанна, у неё были толстые вывороченные негритянские губы и заразительный тропический смех. Никуда не годную мебель в их доме она заменила новыми лакированными стульями и столами. В лакированном, всегда запертом книжном шкафу стояли чопорные собрания нечитаных книг - гарвардское издание классиков и дешёвая энциклопедия.
Когда миссис Селборн в первый раз приехала в "Диксиленд" с жаркого Юга, ей было только двадцать три года, но выглядела она старше. Она была воплощением зрелой пышности - высокая, плотно сложенная блондинка, холёная и элегантная. Она двигалась неторопливо, покачиваясь с томной чувственностью, улыбка у неё была нежной и исполненной смутного очарования, голос - негромким и приятным, а неожиданный смех, журчавший в полночной таинственности, - грудным и мелодичным. Она была одной из красивых и вакхических дочерей обедневшего отпрыска видной южнокаролинской семьи. В шестнадцать лет её выдали замуж за краснолицего грузного мужчину, который быстро и с удовольствием ел за её несравненным столом, застенчиво и хмуро бормотал что-то, если его к этому принуждали, и уходил в душную, пропахшую кожей и лошадьми контору своей прокатной конюшни. У неё было от него двое детей - две девочки. С тщетной осторожностью она обходила острые углы тихого злословия южнокаролинского фабричного городка, украдкой творя прелюбодеяния с фабрикантом, с банкиром и с владельцем лесопильни; днём она улыбалась своей нежной белокурой улыбкой, тщательно не замечая ехидных улыбок города и лавочников и зная, что земля у неё под ногами заминирована и что приказчики и хозяева посмеиваются, когда слышат её имя. Местные жители, и особенно мужчины, в обращении с ней даже утрировали ту почтительную любезность, которой обычно окружают женщину в городках Юга, но их глаза за елейной корректностью маски лоснились приглашением.
Когда Юджин впервые увидел её и узнал про неё, он вдруг почувствовал, что она никогда не попадётся и о ней всегда будут знать. Он любил её отчаянной любовью. Она была живым воплощением его желания - смутная гигантская фигура любви и материнства, нестареющая и осенняя, ждущая, пшеничноволосая, полногрудая, белокожая, в поре жатвы - Деметра, Елена, зрелая, неистощимая и вечно обновляющаяся энергия, кормилица, баюкающая усталость и разочарование. Над раной, нанесённой острым ножом весны, голосами молоденьких девушек в темноте, острыми зачаточными надеждами юности, горело неугасимым огнём его сокровенное желание - что-то всегда влекло его к женщинам постарше.
Когда миссис Селборн впервые приехала в "Диксиленд", её старшей дочери было семь лет, и младшей - пять. Каждую неделю она получала небольшой чек от мужа и солидный - от владельца лесопильни. Она привезла с собой горничную-негритянку и щедро баловала и её, и своих дочерей. Эта расточительность, лёгкость жизни и манящий грудной смех заворожили Хелен, покорили её.
А по вечерам, когда Юджин прислушивался к негромкому мелодичному голосу миссис Селборн и слышал чувственное журчание её смеха на тёмной веранде, где она сидела с каким-нибудь коммивояжером или местным торговцем, он весь проникался горечью ревнивого нравственного возмущения; изнывая от обиды, он думал о её маленьких спящих дочках и - со страстным братским чувством - о её обманутом муже. В мечтах он видел себя героем-искупителем - он спасал её в час грозной опасности, пробуждал в ней раскаяние словами благородного порицания и целомудренно принимал любовь, которую она ему предлагала.
Утром, когда она проходила мимо, он вдыхал плодоносный аромат её только что выкупанного тела, отчаянно вглядывался в нежную чувственность её лица и с ощущением нереальности старался представить себе, как меняет темнота эти немые черты.