Когда оскорбленный Болингброк, единственный образованный пэр своего времени, был заклеймен олигархами (ибо они боялись его красноречия, "славы и позора его сословия") и выдворен из парламента, его утонченный гений нашел отдушину в произведениях, которые напомнили английскому народу о добродетелях, что были некогда присущи свободной монархии; немеркнущими красками изобразил он короля-патриота. Вызванные им настроения в конце концов тронули сердце Картерета; тот был вигом по рождению, однако скептически относился к достоинствам патрицианской конституции, которая сделала герцога Ньюкасла, самого бестолкового из людей (избранного, однако, главой венецианской партии), фактическим правителем Англии. Лорд Картерет обладал множеством блестящих качеств: бесстрашный, предприимчивый и красноречивый, он имел значительные познания во внешней политике, владел многими иностранными языками и был знатоком публичного права; и хотя его преждевременная попытка ограничить дожество Георга II обернулась неудачей, он всё же с успехом отстоял свое влиятельное, пусть и второстепенное, положение в общественной жизни. На дочери Картерета женился молодой Шелбурн. Об этом человеке нам известно на удивление меньше, чем о его тесте, но из разрозненных сведений можно составить общее представление о нем как о наиболее способном и едва ли не лучшем министре XVIII века. Известно, что лорд Шелбурн, следуя, вероятно, примеру и традиционным наставлениям своего прославленного тестя, рано стал избегать связей с патрициями и в общественную жизнь вошел как последователь Бьюта в ходе первой значительной попытки Георга III спасти монархию от тех, кого лорд Чатем называл "семействами Великой революции". Он вовремя вошел в последнее правительство лорда Чатема - одну из самых странных и наиболее неудачных попыток содействовать внуку Георга II в его борьбе за политическую независимость. От первого лорд Шелбурн и перенял систему Болингброка: подлинная королевская власть вместо главенства чиновников; постоянное сотрудничество с Францией вопреки замыслу вигов представить эту державу естественным врагом Англии; и, помимо всего прочего, план торговой свободы. Зачатки последнего можно обнаружить в столь длительно поносимых Утрехтских переговорах; правда, в скором времени план этот был доведен до ума всей европейской экономической наукой по настоянию лорда Шелбурна, который был ее признанным знатоком. Лорд Шелбурн, по всей видимости, обладал сдержанным и в некотором смысле хитроумным нравом; серьезный и находчивый, он был, однако, смел и тверд. Знания его были обширны и даже основательны. Он был большим любителем языков; интересовался как научными, так и литературными изысканиями; двери его дома были открыты для тружеников пера, в особенности для тех, кто был известен своими способностями к политике или экономическими достижениями. Никто из общественных деятелей того времени не вел столь обширной личной переписки, как он. Самые свежие и достоверные сведения со всех дворов и уголков Европы стекались к нему; и бытовало мнение, что действующий глава Кабинета министров частенько посылал к нему за важными сведениями, которыми не располагали даже его коллеги. Лорд Шелбурн был первым выдающимся министром, который осознавал растущее значение среднего класса и предвидел, что его будущая мощь станет для королевской власти защитой от "семейств Великой революции". У нас нет сведений о его деятельности в Совете; но есть основания полагать, что руководил он прекрасно; его речи подтверждают, что это был если не величайший, то, по крайней мере, выдающийся мастер ведения парламентских споров, и в то же время демонстрируют богатые и разнообразные сведения по всем обсуждаемым вопросам - с ними не могли сравниться речи ни одного государственного деятеля той эпохи, за исключением мистера Бёрка.
Таким был человек, которого Георг III избрал своим защитником в борьбе против членов венецианской партии по окончании войны в Америке. Ведению этой войны последние яростно противились, несмотря на то, что она была логичным следствием их же собственной политики. Будучи первым министром в Палате лордов, Шелбурн доверил руководство Палатой общин своему канцлеру Казначейства, юному Питту. Пребывание мистера Питта на посту было кратким, но не бесславным. Он заключил мир и (впервые со времен революции) вынес на повестку дня обсуждение законных основ и правил ведения торговли. Кабинет рухнул еще раньше, чем пала знаменитая коалиция, с которой "семейства Великой революции" вступили в свой самый яростный и последний спор за патрицианское правление королевской Англией.
В разгар этой великой борьбы король вторично пошел на риск и, воспользовавшись своими правами, передал опасные бразды правления Питту. Почему лорд Шелбурн в этот раз оказался не у дел, по-видимому, так навсегда и останется одним из таинственных эпизодов нашей политической истории; к тому же теперь нам нечего и пытаться постичь причины произошедшего, которые скрыты в ее анналах. Наверное, монарх, чувствуя возрастающую симпатию своего народа, предвидел, что обаяние юности непременно тронет душу нации. И всё же не будет лишним и бесполезным, если мы на мгновение задумаемся и попробуем осознать, какое влияние оказал бы на страну еще один срок, в течение которого мистер Питт возглавлял бы Палату общин под началом лорда Шелбурна, сохрани он для Англии непревзойденную эрудицию и ловкость, с которой этот государственный деятель вел наши дела во времена ошеломляющих перипетий Французской революции. Лорд Шелбурн был единственным английским министром, достойным этого поста, единственным общественным деятелем, чей опыт и знания позволяли делать точные выводы, основываясь лишь на догадках; его сохранившиеся речи на эту тему свидетельствуют о широте знаний и точности прогнозов этого человека: стоит вспомнить про йенский разгром или муки Аустерлица - и в воображении невольно рисуется тень Шелбурна, не дающая покоя кабинету Питта, подобно тому, как призрак Каннинга, по слухам, время от времени витает над креслом спикера, язвительно усмехаясь над старательными посредственностями, которые украли славу, добытую его трудом.
Но и в более счастливые годы мистера Питта во всей его политике прослеживается влияние ума Шелбурна. Однажды в Лансдаун-Хаус Питт познакомился с доктором Прайсом, священником-диссентером, которому лорд Шелбурн, находясь у руля власти, отважно предложил стать его личным секретарем, и тот наряду с другими важными предложениями снабдил мистера Питта исходным планом фонда погашения. Торговые договоры 1787 года били в ту же мишень; они знаменательны как первое усилие, сделанное английским правительством, чтобы освободить страну от политики ограничений, которую ввела "Славная революция" - достопамятная эпоха, что обеспечила Англию хлебными законами и государственным долгом в придачу. Но больше всего гипнотическое воздействие потомка сэра Уильяма Петти проявило себя в той решимости, с какой его ученик обуздал власть патрицианской партии, подпитывая свежей кровью среднего класса систему государственного управления. Таковы были истоки знаменитых планов мистера Питта по реформе парламента, которые в течение долгого времени воспринимались неверно. "Был ли он искренен?" - часто спрашивают те, кто равно не пытается выяснить причины и не способен заранее рассчитать, каковы будут результаты ведения государственных дел. Искренен! Он ведь боролся за свое существование! И когда, сбитый с толку сначала венецианской партией, а затем и паникой по поводу якобинства, мистер Питт был вынужден отказаться от своей непосредственной цели, он всё равно стремился хотя бы частично добиться желаемого, пусть и окольными путями. Он создал плебейскую аристократию и смешал ее с патрицианской олигархией. Он делал пэрами второсортных помещиков и толстяков-скотоводов. Он вылавливал их в толчее Ломбард-стрит и выхватывал из бухгалтерий Корнхилла. Когда мистер Питт (в эпоху банковских ограничений!) заявлял, что каждый человек с имением, приносящим по десять тысяч в год, имеет право быть пэром, он тем самым пел отходную "делу, за которое Хемпден погиб на поле брани, а Сидни взошел на плаху".