"Ставлю против Каравана".
- Я думал о Милфорде, - последовал ответ, тоже вполголоса. - Что скажете?
- Милфорд едет с Сент-Джеймсом и Панчем Хью.
- А если так, давайте пройдем к ужину: там-то мы непременно встретим спутника по душе.
Продолжая разговор, собеседники, миновав на своем пути не одну комнату, вошли в помещение, размерами уступавшее парадному залу, но внешне ничуть не менее роскошное. Сверкающие люстры изливали потоки ослепительного, но в то же время мягкого света на стол, искривший золотом тарелок и благоухавший экзотическими цветами, что помещались в диковинных вазах драгоценного фарфора. Места по обе стороны стола занимали люди, с беззаботным видом поглощавшие изысканные кушанья, которые не вызывали у них аппетита; разговор их в основном состоял из мимолетных фраз и был посвящен событиям того великого дня, заря которого уже занималась на горизонте.
- Вернулись от леди Сент-Джулианс, Фитц? - произнес совсем еще молоденький юноша; его румяные щеки покрывал легкий пушок, и от этого лицо было похоже на персик, который он с томным видом отвел от своих губ, чтобы задать этот самый вопрос джентльмену с тростью.
- Верно; а почему там не было вас?
- Я никогда никуда не хожу, - ответил печальный купидон. - Мне всё так наскучило!
- Не желаете ли завтра поехать с нами в Эпсом, Альфред? - осведомился лорд Фитц-Херон. - Я возьму Бернерса и Чарльза Эгремонта, и с вами наша компания будет полной.
- Я чувствую себя отвратительно blasé! - воскликнул юноша; в голосе его звучала изысканная мука.
- Дать бы вам хорошего подзатыльника, Альфред, - сказал мистер Бернерс, - лучшее в мире лекарство для таких, как вы.
- Мне уже не помогут лекарства, - произнес Альфред, отбросив в сторону едва надкушенный персик. - Я был бы весьма доволен, если бы хоть что-нибудь могло причинить мне вред. Официант, принесите бокал крюшона.
- И мне заодно, - со вздохом добавил лорд Юджин де Вер, спутник и тоскующий собрат Альфреда Маунтчесни, которого он был на год старше. В свои юные лета оба они исчерпали жизненные силы, и теперь им оставалось лишь скорбеть об угасших волнениях на руинах своих воспоминаний.
- А почему бы вам не поехать с нами, Юджин? - осведомился лорд Фитц-Херон.
- Я, пожалуй, отправлюсь на Хэмптон-Корт, поиграю в теннис, - ответил лорд Юджин. - Во время дерби там наверняка никого не будет.
- Я поеду с тобой, Юджин, - сказал Альфред Маунтчесни, - а потом мы вместе пообедаем в "Той". Всё лучше, чем в этом проклятом Лондоне.
- Что до меня, - заметил мистер Бернерс, - мне не по нраву ваши обеды в предместьях. Вечно подсунут что-нибудь несъедобное, да еще и омерзительно дрянное вино.
- А мне дрянное вино даже больше нравится, - заявил мистер Маунтчесни. - Хорошее вино - такая тоска!
- Бернерс, не желаете пари против Китайской Розы? - спросил какой-то гвардеец, поднимая глаза от своей книжечки, которую он внимательно изучал.
- Если я чего и желаю, так это поужинать, и, раз уж вы всё равно не пользуетесь своим местом…
- Можете его занять. О! А вот и Милфорд, уж он-то побьется со мной об заклад.
В эту секунду в комнату вошел тот самый молодой аристократ, о котором мы уже упоминали, в сопровождении какого-то человека; последний, очевидно, уже переступил рубеж в четверть столетия, хотя его внешность и поведение, пожалуй, говорили о гораздо меньшем жизненном опыте. Высокий, хорошо сложенный, с изящной осанкой и тем выражением чувствительности на лице, что сразу же вызывает симпатию, Чарльз Эгремонт не только восхищал тот пол, благосклонность которого обычно обеспечивает мужчин врагами из числа их же собратьев, но и пользовался расположением себе подобных.
- А, Эгремонт! Присаживайтесь к нам, - воскликнули сразу несколько находившихся в зале мужчин.
- Я видел, как вы вальсировали с малышкой Берти, старина, - сказал лорд Фитц-Херон, - поэтому и не стал отвлекать разговорами, рассчитывая встретить вас здесь. Имейте в виду, я непременно заеду за вами.
- Что же мы будем испытывать завтра в это же время? - улыбнулся Эгремонт.
- В эту минуту Кокки Грейвс, должно быть, счастливейший человек, - заметил лорд Милфорд. - Он может вообще не волноваться. Я заглянул в его книжечку - и теперь исполнен презрения: что бы ни случилось - в убытке не останется.
- Бедняга Кокки, - вздохнул мистер Бернерс. - Он пригласил меня отобедать с ним в "Кларендоне" в эту субботу.
- Кокки замечательный простак, - сказал лорд Милфорд, - а Караван замечательный конь; и если кто-нибудь из достопочтенных господ желает поставить семь к двум, то я согласен на любую сумму.
- Моя книжка заполнена, - сказал Эгремонт. - Я с Караваном: либо пан, либо пропал.
- И я.
- И я.
- И я.
- И всё же, помяните мои слова, - довольно важно произнес четвертый, - победит Крысолов.
- Караван - единственный конь, - заметил лорд Милфорд, - на которого можно ставить безо всякого риска.
- Помнится, вы всецело полагались на Фосфора, Эгремонт, - сказал лорд Юджин де Вер.
- Верно, но, к счастью, избавился от этого наваждения. Я очень обязан Фипу Дормеру за эту услугу. Я третьим узнал о том, что его конь захромал.
- И сколько же теперь ставят против него?
- А, исключительно для проформы: сорок к одному; сколько пожелаете.
- Он не побежит, - сообщил мистер Бернерс. - Джон Дэй сообщил мне, что он отказался скакать на нем.
- Готов ручаться, Кокки Грейвс хоть сколько-нибудь да выиграет, если Фосфор придет первым, - рассмеялся лорд Милфорд.
- Какая нынче вечером духота, - сказал Эгремонт. - Официант, принесите мне немного сельтерской и откройте еще одно окно! Да все откройте!
В эту минуту наплыв гостей возвестил о том, что вечер у леди Сент-Джулианс подошел к концу. Многие встали из-за стола, уступая свои места, а сами, собравшись у камина или разбившись на многочисленные группки, принялись обсуждать грандиозное событие. Некоторые из только что вошедших ставили на фаворита, Крысолова и были готовы, вооружась полученными сведениями, доблестно отстаивать свое мнение. Беседа теперь сделалась всеобщей и оживленной - если можно назвать беседой рой голосов, в котором мало что можно разобрать, кроме имен лошадей и размера ставок. В гуще всего этого скользили официанты, разнося непостижимые смеси, носившие аристократические названия: таинственные сочетания французского вина и немецкой минеральной воды, сдобренные ломтиками португальских фруктов и охлажденные кубиками американского льда, - творения, обессмертившие созидательный гений той или иной благородной патрицианской фамилии.
- Боже милостивый! Вот это вспышка! - воскликнул лорд Милфорд, когда сияние молнии, казалось, наполнило собой зал, а мерцающие люстры белыми призраками растворились в ослепительном свете.
Над зданием прокатился гром. Наступила мертвая тишина. Пойдет ли дождь? А может, ливень? Ограничится ли гроза одной столицей? Или дойдет до Эпсома? Ведь стоит хлынуть - и скаковой круг превратится в трясину, а уж тогда сила может возобладать над скоростью.
Еще одна вспышка, опять грохот, шипение и шум дождя. Лорд Милфорд отошел в сторону, ревностно избегая чужих взглядов, прочел письмо от жокея Чифни и уже через несколько минут предложил ставку против Карманного Геркулеса. Мистер Латур прошествовал к окну, окинул взглядом небеса, вздохнул, что уже не успеет отправить своего грума, который дожидался у дверей, в Эпсом, чтобы тот выяснил, добралась ли гроза до холмов Суррея, и уже тогда определить план действий на вечер. Было слишком поздно. Поэтому он взял сухарик и стакан лимонада и возвратился к остальным с холодной головой и еще более холодным сердцем.
Гроза свирепствовала, непрестанные сполохи играли на стенах так, словно их источник находился под лепным карнизом комнаты, и бросали мертвенно-бледные отсветы на полотна Ватто и Буше, которые поблескивали в медальонах над высокими дверьми. Казалось, что молнии с беспорядочным грохотом разрываются над самой крышей. Порой наступали минуты гробовой тишины, прерываемой лишь стуком дождевых капель за окном или же стуком игральных костей в стаканчике. Потом с лошадьми определились, ставки были сделаны, всё громче и чаще спешащим официантам, ослепленным молниями и оглушенным раскатами грома, приказывали наполнить бокалы до краев. Казалось, это было именно то место и именно тот ужин, куда мог бы пожаловать каменный гость Дон-Жуана; и, если бы он и в самом деле появился, то, вероятно, обнаружил бы сердца столь же храбрые и души столь же беспечные, как и те, что встречались ему в Андалусии.