Кто же это сказал: революция, дескать, есть обострение всех чувств и выплеск эмоций?.. "Наверное, когда-то и в России поутихнут бури", – с надеждой подумал Алексей. Но пока революция продолжается. А коль так, нужно жить по революционным законам. Ну а товарищ Сталин сказал ясно: кто не с нами, тот против нас. И это аксиома… А впрочем, аксиом в жизни не должно быть. Нужно жить по обстоятельствам. И по совести. И по уму. Иначе эмоции и все эти обострения чувств убьют нашу веру в справедливость. А без этого человек не может, без этого он возненавидит не только окружающих, но и самого себя. А это страшно!..
А наутро, придя в комендатуру, Жаков первым делом велел привести к нему арестованного литератора.
– Вот что, Николай Николаевич, – сказал он ему. – Я вас сейчас отпущу. Только, пожалуйста, немедленно уезжайте!
– Куда? – не понял Коломыцын.
– А хоть к черту на кулички! – раздраженно произнес капитан. – Только не оставайтесь в этом городе. На днях из Хабаровска приезжает большая следственная группа краевого Управления НКВД – те не станут с вами церемониться… Все, разговор окончен… Прощайте!
Он вызвал одного из своих помощников и велел тому проводить Коломыцына до выхода.
Однако Николай Николаевич не внял совету Жакова и остался в Гензане. Это была его роковая ошибка. Пока Алексей находился в командировке в Хабаровске, его снова арестовали. На этот раз по приказу прибывших из Союза следователей НКВД, которые, мало того что переломали ему на допросах все кости, – они отправили его этапом в СССР, где над ним состоялся суд. В определении, которое ему вынесла Военная коллегия Верховного суда РСФСР, было сказано, что он "…осужден по Закону от 7 августа 1932 года к 25 годам лишения свободы, а по статье 58-I "а" УК РСФСР и в совокупности преступлений – к расстрелу с конфискацией имущества, с поражением прав на 5 лет и взысканием в пользу инженерного отдела ОТФ 150 000 рублей и 1 884 000 корейских йен за причинение ущерба".
Глава одиннадцатая
1
Едва поезд пересек границу, как в вагон на первом же полустанке вошли новые пассажиры. Их было пятеро – две женщины и трое мужчин. Алексей специально вышел в коридор, чтобы на всякий случай запомнить их лица. И не только запомнить, но и попытаться интуитивно почувствовать, что это за люди. А разбираться в людях его научила жизнь. В то время когда его сверстники еще только пытались складывать из букв слова, он уже прошел огонь, воду и медные трубы. Беспризорное детство, воровские притоны, бесконечные уличные разборки, налеты, облавы, милицейские участки, скитания по чужим углам, встречи с плохими и хорошими людьми – все это не только закалило его, но и наградило теми качествами, которые теперь помогали ему в работе.
В поведении новых пассажиров не было ничего особенного. Усталые, озабоченные люди – и только. При этом люди, как видно, небогатые – об этом говорил их внешний вид, – но, скорее всего, из городских. Крестьяне обычно ездят в общих вагонах, в крайнем случае – в плацкартных. А эти нет, эти предпочли отдельные купе.
– Ну что там? – спросил Козырев, откладывая в сторону старый номер "Правды", который он случайно нашел в своем портфеле. – Ничего подозрительного не заметил?
После того как этот странный человек по имени Шигай предупредил Жакова об опасности, Козырев велел всей группе сосредоточить все внимание на подопечных. "И никаких больше отлучек!" – предупредил он и строго взглянул на Жору.
Теперь даже Цой был в постоянной готовности. Проверив свой пистолет, он выходил в коридор, чтобы послушать, о чем там говорят пассажиры. А так как они все говорили по-корейски, понять их мог только он.
Бортник тоже вдруг разом изменился. Это у него всегда так – чуть какая опасность, он тут же преображается. И все же пассажирку из соседнего купе он по-прежнему не забывал. Нет-нет да заглянет к ней, чтобы проведать, как она там. Иногда он задерживался, и тогда Алексею приходилось легонько тарабанить в дверь, за которой в сладком аромате духов "Красная Москва" пышно расцветала будоражащая сознание тайна.
– Жора, можно тебя на минутку…
– Ну что ты, ей-богу!.. – открыв дверь, недовольно бурчал тот. – Дай с человеком поговорить.
– Тебе что, ночи не хватило? – в свою очередь, злился Алексей, которому пришлось до утра дежурить в коридоре за двоих. Козырева жаль было поднимать – уж больно сладко он спал, – а этот прилип к бабе и ни в какую.
– Ну все, все, иду, – сдавался товарищ и оглядывался по сторонам: не видит ли его старшой?
Проходило время, и из соседнего купе вновь раздавался веселый женский смех, который казался Жакову чем-то вопиющим и отвратительным в этой обстановке.
"Нет, Жора неисправим, – думал он. – И как его Зинка терпит? Ой, намается она с ним. Ну что за человек – ни одну юбку не пропустит".
А тут в вагон зачастил какой-то странный тип. Он был мало похож на остальных пассажиров. На вид ему было лет тридцать-тридцать пять. На нем был светлый твидовый пиджак европейского покроя и фланелевые брюки. Белая рубашка с ярким галстуком выдавали в нем щеголя. "Откуда он такой взялся?" – удивился Жаков. Его можно было бы назвать английским денди, если бы не его холеное азиатское лицо с характерной припухлостью вокруг узких внимательных глаз. Несколько раз этот человек подходил к проводнице, сменившей на своем посту напарника, и о чем-то спрашивал ее.
Представившись корреспондентом какой-то корейской газеты, он пытался выяснить, где находятся пассажиры, севшие в вагон в Хабаровске. На вопрос, зачем это ему нужно, он ответил, что разыскивает своих товарищей, которых не видел много лет. Заподозрив неладное, проводница, не найдя ничего другого, указала на дверь купе, где ехали корейские энергетики, – вроде как хотела ввести незнакомца в заблуждение, а сама направилась к контрразведчикам. Те выслушали ее внимательно, после чего начали задавать вопросы.
– А в каком вагоне он едет, не поинтересовались? – нервно постукивая костяшками пальцев по крышке купейного столика, спросил ее сидевший рядом Козырев.
– Нет, не поинтересовалась…
– И место для себя в нашем вагоне он не просил?
– Не-а…
– Ну тогда хоть обещал вернуться?..
Проводница пожала плечами.
– Не помню, – говорит. – Может, обещал, а может, и нет…
– Хорошо, идите, – произнес Козырев. – Если что – сразу к нам…
– Понятное дело, – кивнула женщина и вышла из купе.
– Ну, что будем делать? – когда они остались одни, спросил старшой. – Может, нам стоит задержать этого корреспондента?
– Вначале, я думаю, нужно понаблюдать за ним, выяснить, один ли он едет в поезде или же с ним еще кто-то… – предложил Алексей. – Товарищ Цой, – обратился он к переводчику, – может, вы поговорите с ним, когда он снова появится в нашем вагоне? Скажите, что вы тоже корреспондент… Так, слово за слово – глядишь, и вытяните из него что-нибудь.
– Попробую, – скупо бросил тот и стал смотреть в окно, за которым медленно проплывала чужая жизнь с ее полустанками и небольшими городками, с покрытыми золотым загаром осени сопками и опустевшими рисовыми чеками.
– Ну все, хватит рассиживаться… Давайте дуйте на свои посты, а я пойду проведаю корейских товарищей, – сказал Козырев. – Да, вот что… Если что заметите подозрительное, сразу ко мне. И помните: ни один волос не должен упасть с головы наших корейцев, иначе… – он провел ребром ладони по горлу. – В общем, я пошел.
Он открыл дверь и вышел. Следом за ним вышли из купе и остальные. По уговору, Жаков устроил себе наблюдательный пункт в одном конце коридора, Бортник – в другом, тогда как Цой занял место в середине вагона. Не успели они это сделать, как снова появился тот франт в твидовом пиджаке. Заметив его, Алексей подал Цою знак, чтобы тот был готов вступить с корреспондентом в контакт.
Цой оказался хорошим артистом. Достав из кармана пиджака пачку сигарет, он вроде как попытался найти спички, однако это ему не удалось. И тогда он обратился к проходившему мимо корреспонденту. Слово за слово – завязался разговор. О чем уж они там говорили – неизвестно, только разговор у них получился живым и непринужденным. В конце концов незнакомец даже попытался увести майора с собой, но тому каким-то образом удалось отделаться от него.
Когда "твидовый пиджак" покинул вагон, друзья бросились к Цою с расспросами.
– Что это он тебя за рукав все тянул? – первым делом спросил его Бортник.
– В ресторан звал, – ответил тот.
– Ишь ты! – удивился Жора. – И что это, интересно, он так расщедрился?
– Не знаю, – пожал плечами майор. – Наверное, хотел поближе со мной познакомиться.
– А кем ты ему представился? – спросил Алексей.
Переводчик удивленно посмотрел на него.
– Как мы и договаривались… Я сказал, что я тхон синвон… То есть корреспондент. Что работаю в советской корейской газете в Казахстане, что еду в командировку: хочу, мол, написать статью о современной жизни корейцев.
– Ну а он что?.. Поверил? – спросил Бортник.
Цой как-то неопределенно развел руками:
– Кто его знает. Однако, думаю, свой интерес он ко мне проявил.
– Ну а сам-то что он о себе рассказывал? – пытался дойти до главного Жаков.
– Сам-то? – переспросил Цой. – Сказал, что он чакка… То есть писатель. Что он путешествует по стране и собирает материал для своей книги.
Жаков усмехнулся.
– Надо же! Проводнице он назвался корреспондентом, тут говорит, что писатель… Впрочем, разночтение невелико. Интересно, интересно… – проговорил он. – Ну и как, этот писатель не обещал вернуться? – Жаков внимательно посмотрел на майора.
– Обещал… Сказал, что мы обязательно должны поболтать за бутылкой саке.