Несколько раз мелькало и его имя — “Сигисмундс”.
У Лантхильды начался сильнейший насморк. Босиком после реанимирования ходила — допрыгалась!
Сейчас Сигизмунд без труда слышал короткие гудки в трубке. Девка опять разговаривала с выключенным телефоном.
Когда он закопошился и сел на диване, Лантхильда испугалась. Брякнула трубку, съежилась. Он махнул ей рукой, чтобы вышла, и стал одеваться.
Завтракали в молчании. Ели “хлифс” с сыром и пили кофе. Сигизмунд был мрачен. Думал о предстоящем: разговоры на заводике, надо бы еще в ПИБ заехать. Все малорадостно. Как ни верти, а Лантхильду придется одну оставлять. На целый день. Боязно, конечно. Как дитё малое.
А она кофе попивала и поглядывала на него исподтишка. Видно, думала, что сердится за что-то.
Подготовительную работу требуется провести. Инструкции по ТБ, то, се…
Сигизмунд показал девке на плиту. Спросил:
— Это что?
Лантхильда поморгала и ответила:
— Фидвор фоньос.
Сигизмунд сказал:
— В общем, так. Эту Фидворфоньос — нельзя. Чтоб пальцем не трогала, понятно?
И показал: ни-ни. Лантхильда кивнула. Сигизмунд выставил ее из кухни, чтоб не видела, и перекрыл газ.
Повел в свою комнату. Показал на розетку. Лантхильда отдернула руку — испугалась. А, помнишь! Сигизмунд милостиво покивал.
Показал на входную дверь. Провел пальцем по горлу: мол, зарежут. Придут оттуда и зарежут.
Запугав Лантхильду надлежащим образом, решил милость явить. Показал, где находиться можно: в “светелке”. Показал, чем заниматься можно: выдал, не глядя, тяжелую кипу альбомов по искусству, сняв их с верхней полки стеллажа. Объяснил, как альбомы смотреть. Рвать, резать, жевать и вообще нарушать целостность — нельзя.
Лантхильда, запуганная, кивнула. Звучно потянула в себя сопли.
Сигизмунд выдал ей платки. Даже не платки, а куски старой простыни, которую в последний раз постирал и теперь рвал на разные хозяйственные нужды. Показал, как сморкаться.
Юродивая не переставала изумляться. Девственность ее сознания иной раз ставила Сигизмунда в тупик.
Напоследок Сигизмунд налил в термос кипятку, заварки, кинул туда же меда и закрыл. Показал девке, как пользоваться. Оставил — пусть пьет горячее.
Лантхильда, благодарно кашляя и хлюпая, разложилась на тахте с альбомами и термосом. Можно уходить.
— Ну, я пошел, — сказал Сигизмунд.
Лантхильда подняла на него глаза. Сигизмунд легонько щелкнул ее по носу и отправился. Она глубоко задумалась.
* * *
День оказался еще нуднее и неприятнее, чем представлялось утром. Сперва машина не хотела заводиться. Похолодало. Изрядно намучившись, Сигизмунд, вопреки судьбе, покинул двор.
На заводике пришлось долго ждать хмыря. Хмырь был неуступчив, Сигизмунд — тоже. Продукция действительно было дерьмо, тут Федор прав. Хмырь упорно не желал признавать очевидное, однако Сигизмунд его дожал.
Визит в ПИБ тоже принес мало радости.
Во двор въехал — наткнулся на черный “форд”. Еле втиснулся в гараж. “Фордяра” — красивая, будто облитая машина. В другой раз полюбовался бы. Стоял, красавец, аккурат перед въездом, словно бы нарочно. Развелось “новых русских”, ставят машины где ни попадя. И насрать им на все…
Сигизмунд поднялся по лестнице, трясясь от злобы и унижения. И даже не в “форде” было дело, а вообще…
Едва открыл дверь, как услышал дикие вопли. Орал ого. Ого надрывался песнями, исторгаемыми томимым инстинктами самцом. Мгновение Сигизмунд постоял в полутемной прихожей, безразлично относясь к атакам восторженного кобеля, и пытался сориентироваться. Сумасшедшая девка врубила-таки телевизор. Из розетки забыл выдернуть, что ли…
Сигизмунд прошел в комнату. Лантхильды у телевизора не было.
Он выключил безмозглое орало и вернулся в коридор.