— Кому что нравится, — философски заметил дядя Коля. — У однех велосипед висит, у другех колесо от родного жигуленка, у третьех — подкова…
Дядя Коля заглянул в комнату, где бурно хозяйничала Лантхильда. Лантхильда вежливо молвила “драастис” и продолжила труды.
— Справная девка, — оценил дядя Коля, не смущаясь присутствием Лантхильды. — А та ваша, прежняя, больно нос драла. Белоручка, небось. Я к вам кран заходил чинить, помните? Не, не помните, вас тогда не было — на работе были. Так ваша-то — ну вся на говно изошла. А эта ничего, культурная.
Так. Оказывается, сантехник в курсе его семейной жизни. И дворник, видимо, тоже. Ну, теперь, очевидно, и техник-смотритель в РЭУ будет оповещен.
Лантхильда в это время стояла, нагнувшись, и собирала газеты. Дядя Коля еще раз оценивающе смерил взглядом ее крупную фигуру, одобрительно покивал Сигизмунду и удалился. Напоследок поведал зачем-то, что если что — он сейчас в РЭУ идет.
— Хорошо, — сказал Сигизмунд.
— Претензий нет? — уже с порога спросил дядя Коля.
— А у Михал Сергеича были?
— А как же!..
С Михал Сергеичем Сигизмунд, видимо, жил в противофазе: когда тот уже был на работе, Сигизмунд только выходил из дома. Если бы не протечка, могли бы и вообще не встретиться.
Сигизмунд взял мешок с грязными газетами, упиханный Лантхильдой, и вынес на помойку. Заодно кобель получил удовольствие — пробежался с громким лаем и спугнул стаю ворон.
Когда они вернулись домой, Лантхильда успела везде расставить тазы и тазики. Она занималась уборкой, следуя какой-то своей, таинственной, системе, в которой Сигизмунд не чаял разобраться. В одних тазиках была беловатая мутная вода, в других грязноватая. К каждому тазику полагалась для полоскания своя тряпочка. Причем Лантхильда не давала эти тряпочки выбрасывать — она их сушила и хранила до следующей уборки. Таких уборок уже было две, но те были локальными и почти незаметными. Сегодня же девка развернулась вовсю.
Сигизмунд вымыл руки и начал все-таки собираться в офис. В это время в дверь позвонили.
Федор.
— Ты что пришел? — спросил Сигизмунд. — Случилось что?
— Да нет. Мимо шел. Вы же сказали, что сегодня дома будете… Не хотел по телефону.
— Проходи.
Федор ловко увернулся от молотка и ножниц. Проник в квартиру. Огляделся. Оценил количество тазов в коридоре.
— Побелку сегодня делали, — пояснил Сигизмунд.
— Да уж вижу.
Федор расшнуровал свои сложные шнурки, то и дело отвлекаясь на отпихивание любопытной морды кобеля. Прошествовал на кухню.
Сел. Настороженно посмотрел на Сигизмунда.
— А эта что… до сих пор у вас живет?
— Да.
— А что эти ее не заберут?
— Они мне ее вроде как подарили.
Федор диковато посмотрел на Сигизмунда, но от оценок, как всегда, воздержался. Приступил к делу.
— Было так, — начал он.
— Чаю будешь?
— Да. Приехал по адресу. Коммуналка — в страшном сне приснится. Гигантская. Этот, который купил, — видел я его. Бандит. Серьезный человек… Продешевили мы, конечно. Там работы… До революции — хоромы были! Там в одном месте еще лепнина сохранилась. И посреди одной комнаты колонна стоит. Деревянная такая, витая, разрисованная в разные цвета. Потемнело все уже, конечно… Перед самой революцией там профессор какой-то жил. Вроде как в “Собачьем сердце”, такой же. Потом его, естественно, уплотнили. Комиссара вселили. В общем, сейчас там — представляете? — опять профессор живет. С женой и дочкой. В маленькой комнатушке, где прежде кухарку держали. Потом старуха там живет, дочка этого комиссара. Совсем из ума выжила.