И направился к выходу. Сигизмунд крикнул ему в спину:
— Федор, не позорься!
— Все будет пучочком, Сигизмунд Борисыч. Они даже не прочухают.
Минут через десять боец Федор вернулся из разведки. Отдувался. Руки были грязные. Доложил, не сходя с места:
— Значит, так. Девица сидит что-то пишет. А эти двое ухриков в дисплеи пялятся.
— Играют, что ли?
— Да нет, вроде. Экран синенький. База данных или что там у них. Сидят не двигаются. Очень заняты.
— Откуда данные, боец? У них же шторы глухие висят. В замочную скважину перископ вставил, что ли? НАТОвско-ООНовский, микроскопический?
— Не, Сигизмунд Борисыч, проще. Там у них форточка… Ну, я во двор вышел, палочку подобрал и по трубе приподнялся. Труба-то водосточная возле самого их окна проходит. Справа. Я приподнялся, значит, и палочкой тихонечко штору у фрамуги подвинул. Ее все равно ветром пошевеливает…
— С ума сошел! — Сигизмунд так и взвился. — Двор-колодец, увидел бы кто…
— Да кто меня увидит, темно сейчас…
— А поймали бы — что сказал бы?
— Сказал бы, что на девочку лез поглядеть, окном ошибся… Блин, такая девочка у них!..
Людмила Сергеевна хихикнула, безмерно удивив Сигизмунда.
— И вы против меня, Людмила Сергеевна! — вскричал он, почти в смешном отчаянии.
— Помните, Сигизмунд, какой вы были?
— Какой я был? Я всегда был примерный. Налоги, блин, плачу и за квартиру тоже.
— Мы ведь с Сигизмундом начинали на Первом Полиграфическом, — эпично начала повествовать Людмила Сергеевна, обращаясь к Светочке с Федором. Те закивали, предвкушая историю. Они, конечно, знали, что Людмила Сергеевна с Сигизмундом начинали на Первом Полиграфическом…
…Ну да, были эти несчастные учения по ГРОБу. По гражданской обороне, то есть. Сперва бегали в противогазе, потом изучали прибор со стрелочками. Гигантский, как мавзолей. Назывался ВПХР, что это означает — Сигизмунд забыл. Потом им объясняли на лекции (кто-то из сотрудников конспектировал, остальные тайно расписывали “пульку”) про боевые отравляющие вещества. Они назывались НЕУКРОП: нервно-паралитические, удушающего воздействия, кожно-нарывного, раздражающего, общеядовитые и еще какие-то.
И, наконец, венец всей развлекательной программы. Так сказать, последний акт марлезонского балета. Насытив мозги информацией, провели полевые учения. Весь комбинат не работал — фигней маялся. Во дворе зажгли кучу мусора, раздали серебристые костюмы химзащиты и заставили бегать. Мужики решили так: профорги с парторгами пусть задницу рвут, а нам не с руки. И в дыру через забор ушли пиво пить, как были, в костюмах. Серебристые, будто пришельцы.
Пива взяли без очереди. Попили. Вернулись. А времена были андроповские, лютые. Их-то, конечно, остановить не посмели, потому как при форме были, можно сказать, и при исполнении. А вот слухи полетели тут же. Райком на уши встал — правда, ненадолго. Шум поднялся ужасный. Директор получил нагоняй, кто-то еще получил. А пуще всего вставили начальнику по ГО — за говенную организацию учений.
— Вам шуточки, а мне по месткомовской линии за вас влетело, — завершила свой рассказ Людмила Сергеевна. Она была профоргом отдела.
Рассказ Федора заинтересовал. Он задал Сигизмунду несколько вопросов касательно боевых отравляющих веществ. Поскольку Сигизмунд ответить на эти вопросы не мог, Федор ответил на них сам. И начал объяснять подробнее, растолковывая то одно, то другое. И с примерами. И остановить Федора долго не могли — сидели и, прокисая, слушали всем дружным рабочим коллективом.
* * *
С получки Сигизмунд решил Лантхильду еще раз изумить. И накупил креветок в “Океане”. Заодно выяснить — не на морском ли берегу землянка девкина вырыта была.
К креветкам белого сушняка взял. Хорошего. Французского.
Но Лантхильда сама его изумила.