Господи, ни на минуту одну дома оставить нельзя! Что она над собой сотворила?..
Почти ожидая увидеть ласковую фиксатую улыбку “крестного отца”, вломился в “светелку”.
Лантхильда сидела на тахте в позе Аленушки с картины “Аленушка”, по которой Сигизмунд в четвертом классе писал соплеточивое сочинение. Смотрела в одну точку и тихонько подвывала.
— Ну… — сказал Сигизмунд. Он почувствовал облегчение и снова ужасно захотел спать.
Заслышав его голос, девка вздрогнула и повернула голову. Судя по ее виду, ревела она часов пять, не меньше. Слепо поглядев на Сигизмунда, уставилась в другую точку перед собой и снова завыла.
Сигизмунд обессиленно уселся рядом. Так. Опять свихнулась. Все-таки придется сдавать в дурку.
Потряс Лантхильду за плечо. Она вдруг вызверилась и сильно оттолкнула его. Сигизмунд снова попытался ее ухватить. Тогда она его укусила. Сигизмунд затряс укушенной рукой. Блин, до крови!..
Когда она заговорила, он услышал, что она охрипла. В голос, небось, выла. С нордическим усердием.
Она что-то сказала. И еще добавила. И еще. Была, судя по всему, разъярена. Вскочила. Забегала по комнате. Сунулась в шкаф, добыла лунницу. Швырнула лунницей в Сигизмунда — спасибо, не попала, могла ведь убить.
Поминались многократно “охта”, “мордор” и другие выражения. Она явно испугалась чего-то.
Сигизмунд поймал ее за косу, ловко заблокировал удар и уронил рядом с собой. Сядь, мол. Поговорим. Итак, хво?..
В глубине души он уже знал, хво стряслось. И был этому рад. Потому что это означало, что девка не свихнутая и не переевшая ЛСД, как показалось ему еще при первой их встрече.
Он и сам знал, что пришел домой в пять утра. А почему, спрашивается, он не может приходить домой в пять утра? Вот кобель же не интересуется, в котором часу он возвращается домой. Почему тогда девка интересуется? Вон, вся распухла от слез.
Выходит, пока они с Аськой обсуждали перинатальные матрицы, эта дурища сидела одна в пустой квартире и боялась. Небось, и не ела — его ждала. Обычно в это время он, Сигизмунд, всегда был дома.
Лантхильда завершила свой монолог тем, что показала на Сигизмунда, на себя и дважды провела ладонью по горлу. Потом судорожно вздохнула и замолчала.
Сигизмунд стащил с себя куртку. Кинул в угол. Ботинки снял, взял и понес в коридор. И без того наследил.
Заглянул на кухню. Задел головой мешочек с крупой. Конечно, девка ни черта не ела. Посреди стола в латке стояла гречневая каша. Лежали две ложки.
Сигизмунд полез в холодильник, достал йогурт в пакете. Налил здоровенную кружку — пошел девку поить.
Девка поначалу отказывалась, но он настоял. Тогда она принялась пить. Хлюпала в кружку, почавкивала, сопела. Сигизмунд сел рядом — смотрел.
Откушав, Лантхильда обрела было словоохотливость. Однако Сигизмунд толкнул ее, чтоб ложилась, накрыл сверху одеялом, а сам сел рядом, на ковер, прислонясь спиной к тахте.
— Зря ты, девка, так беспокоилась. Живой я. Затраханный, правда, но живой. Вот ты не понимаешь, что такое кольцо в пупе. Темная ты. И Антон Палыч Чехов с косяком невнятен тебе останется. И чайка перинатальная мимо тебя пролетит. Эх, девка!.. Учиться тебе надо. Паспортом обзаводиться, пропиской какой-нибудь…
Лантхильда неподвижно внимала, глядя в потолок. Сигизмунд зевнул.
— Жизнь в большом городе — она, девка, такого простодушия не спускает. Ну, задержался мужик где-то. Где? У бабы. Это у вас все в одной избе на печке клопов давят, Вавила там, брозар с Аттилой. А тут каждый в свой угол забиться норовит. Вот Федор бы тебе объяснил. Федор умеет доходчиво объяснять. Он бы тебе на двух пальцах показал и доказал, как это бывает.