Он вышел и направился к Соборной горе - центру города. Улица была пустынна. Ноги мягко ступали по траве. Картина была мирной. Но когда он свернул на Торговую, война явила ему свой истинный лик.
Лавки, хозяевами которых были смоляне - как христиане, так и его единоверцы, - были разгромлены, двери сорваны с петель. Языки пламени лениво лизали упавшее дерево. Лошадь, задрав ноги в предсмертной конвульсии, лежала на боку возле одной из них. И здесь, как ни странно, было безлюдно: ни мародёрам, ни хозяевам тут нечего было делать.
Могучая Фроловская башня гордо вздымала свой шпиль, словно намереваясь проткнуть само небо. В широком сводчатом проезде, опираясь на пики, стояли стрельцы. Они не обратили на Поэля никакого внимания. На самом верху, на смотровой вышке, похожей на птичью клетку, тоже виднелись головы стрельцов.
Более всего народу, притом вооружённого, конного и пешего, толклось возле церкви Иоанна Богослова и палат епископа Льва. И церковь, и палаты, обращённые поляками в костёл, были теперь, как видно, заняты московскими людьми. И Поэль без колебаний направился туда.
Его остановил стрелецкий голова.
- Жид! - со странным изумлением воскликнул он. - Куда прёшься, жид, жидок? Э, стой! Не понимаешь по-нашему?
"Камзол не помог. Распознали-таки", - огорчился Поэль.
- По-вашему понимаю, - ответил он запинаясь.
- Ишь ты! - восхитился голова. Как видно, он был человеком весёлого нрава и чувствовал себя свободно, как чувствует себя победитель в завоёванной стране. - И что тебя сюда нанесло? Тут вашему племени делать нечего. Тут стоит наш воевода. Боярин Богдан Матвеевич Хитрово. Али ты к нему с подарком?
- Дело у меня к нему, дело.
- А важное оно? Хорошо говоришь нашим языком. И как это ты выучился?
- Я на многих языках говорю.
- Ишь ты какой резвый. Ну да ладно, ступай к боярину. Авось приглянешься. Эй, пустите жидочка к боярину, при нём оружия нету. Стало быть, мирный он. Говорит, дело к нему.
Стрельцы были на покое. И вид у них был не грозный, а скорее добродушный. Кончилась долгая осада, дан роздых, чего ж злобиться. Они - победители. Бердыши, копья, пищали поклали, пушки с возов глядели мирно, лошади у коновязей хрупали сенцо, видно, свежее, успели накосить да завялить.
Глядели на него с любопытством, беззлобно, оборачивались вслед.
В полутёмной прихожей его остановил сотский в малиновом кафтане с позументом,
- Кто таков? - щурился он. Рябоватое лицо его с кургузой бородкой изображало строгость. - Чего надоть?
Присмотревшись, он удивился.
- Отколь такой взялся? Здесь воевода боярин Хитров. Он от царя-батюшки к вашему народцу приставлен. Али ты с делом каким?
- С делом, пан добродею, с делом.
- Ну ступай тогда, коли с делом. Да гляди, боярин наш крут. Не накостылял бы...
Не отвечая, Поэль отворил массивную дубовую дверь. Прямо напротив за большим прямоугольным столом - такие бывают в трапезных - восседали трое. Они бражничали.
Стол был уставлен блюдами с жареной дичиной, ендовами с моченьями, ковшами с брагой.
- Кто пожаловал! - поднялся тучный в распояску мужик, на вид эдак лет сорока с лишком, сивобородый, насупленный, как показалось Поэлю. Черты его лица были словно вытесаны топором: грубые, резкие, неким контрастом к оплывшему телу.
Поэль несколько растерялся. Разумеется, он не рассчитывал на радушный приём, здесь можно было ожидать чего угодно, даже скорого суда со смертным приговором. Но он взял себя в руки, низко поклонился и вымолвил самым елейным тоном:
- Як вашей ясновельможности, пан воевода. От местного жидовского кагала. Мы готовы служить вам верой и правдой.
Мы располагаем мастерами разных ремёсел, весьма искусными в своём деле. Мы бьём челом его царскому величеству и великому князю Алексею Михайловичу, милостивому нашему господину и повелителю...
Боярин таращился на него, челюсть отвисла, изо рта ползла струйка слюны. Весь он был удивление, как давеча стрелецкий голова.
- Отколь ты такой речистый взялся? - наконец вымолвил он. И ведь вправду жидок. Ну скажи на милость, отколь такой речистый? - повторил он. Его сотрапезники тоже поднялись и уставились на Поэля.
- Я, ваша боярская милость, учен российскому языку. - Поэль вполне оценил изумление боярина и понёсся вперёд, желая усилить его. - А ещё многим языкам европским: голландскому, немецкому, польскому, шведскому, латынскому.
- Ишь ты! - Боярин был изрядно под хмелем, а потому чувства свои выражал непосредственно. - Ишь ты, сучий сын. Жид, небось, - в палате было полутемно, - ясное дело. В вашем племени есть головастые, есть. Слыхал. А видать не приходилось.
- Забыл, боярин, - напомнил ему кряжистый мужик в кафтане нараспашку. - У его царского величества доктор жидовин, именем Данило фон Гаден, Данило Жидовин. Зело искусен в своём деле, как сказывают.
- Верно, брат, верно, запамятовал я. Я тебе вот что скажу, жидок. Государь наш великий повелел: всем смолянам присягать на верность его государскому величеству и Московскому государству. А кто сей присяги избегнет, тому разрешено со всем скарбом выйтить за пределы Смоленска на все четыре стороны. Ежели ваша братия согласна присягать великому государю, то милость его пребудет над вами. Ну а коли нет - сам понимаешь... - И он развёл руками.
- Мы все с великою радостью присягнём милостивцу нашему, великому государю всея Руси Алексею Михайловичу, - торопливо подхватил Поэль, - и на письме, и изустно, как повелишь, боярин.
- Ну вот и хорошо, вот и ладно, - довольно протянул боярин. - А кличут-то тебя как, жидок?
- Поэль, ваша милость.
- Павел, стало быть. А скажи, Павлуха, голова да два уха, пойдёшь ты ко мне в службу? Не обижу.
Предложение было столь неожиданно, что Поэль на мгновение лишился дара речи. Но сообразив, что медлить с ответом неуместно, пробормотал:
- Как не пойти, пойду.
Глава вторая
БОГ ЕДИН!
Мерзость для царей - дело беззаконное,
потому что правдою утверждается престол.
Приятные царю уста правдивы, и говорящего
истину он любит. Царский гнев - вестник смерти,
но мудрый человек умилостивит его.
Сердце мудрого делает язык его мудрым и
умножает знание в устах его.
Книга притчей Соломоновых
Вот ты называешься иудеем, и успокаиваешь
себя законом, и хвалишься Богом. И уверен в
себе, что ты путеводитель слепых, свет для
находящихся во тьме. Как же ты, уча другого,
не учишь себя самого?
Ап. Павел. Послание к римлянам
Годы шли чередой, выпадали зубы, волосы, бороду приходилось подбривать много раз, а пейсы состричь. Благоверный царь Алексей в бозе усоп, за ним почил сын, царь Фёдор Алексеевич. Бог прибрал одного за другим всех царских сыновей, отчего мужской корень царя Алексея был недолговечен, зато дочери его от царицы Марьи Ильиничны здравствовали; из них одна, Софья, семь лет правила государством.
Ежели бы знать... Ежели бы знать, сколь много превратностей ждало его на жизненном пути. Ежели бы еврейский Бог мог всё предусмотреть.
Но Бог, видно, решил не вмешиваться. Ни еврейский, ни магометанский, ни христианский - Яхве, Аллах и Саваоф не подавали виду, что судьба некоего Поэля Шафира из Смоленска их в какой-то степени занимает. Они предоставляли земные дела собственному их течению. Они равнодушно взирали на мерзостные дела человеков, какого бы вероисповедания они ни были.
Поэль был вольнодумцем. Таким его сделали книги и собственный критический ум. Смолоду он стал сомневаться в Боговом соизволении, даже в самом его существовании. Равно как и в существовании сонма святых, архангелов и ангелов. Сомнение издавна подтачивало душу. Ни одна молитва не достигала неба. Движением жизни правили люди. Имелась в виду человеческая жизнь.
Он понял, что богов выдумали люди на заре цивилизации. Они были не в силах объяснить всё сущее на Земле: гром и молнию, ветер и дождь, движение светил, землетрясения и прочие действия стихий. Им казалось, что всем этим управляют могущественные человекоподобные существа или существо, которое надо умилостивить, приносить ему жертвы. Нашлись такие, которые присвоили себе звание посредников меж небом и землёй, между мифическим Богом и племенем. Это было не особенно хлопотно, зато давало власть и приношения.
Во имя власти и приношений и действовали Божьи слуги. Как, впрочем, и те, кто властвовал на земле, в племени, в княжестве, в государстве. И те и другие быстро смекнули, что выгодней всего действовать под прикрытием Бога, его именем.
Всё это Поэль понял и стал относиться к Богу и его служителям если не враждебно, то трезво. Обрядность иной раз смешила его. Это был плохой маскарад, театр, балаган - что угодно. Это была ложь на ходулях, либо на котурнах, как у древних греков, ни с чем по существу не отличавшаяся от действий колдунов. "Люди, протрите глаза!" - хотелось ему воскликнуть иной раз. Но на глазах подавляющего числа людей были шоры, вековые шоры, тысячелетние шоры, которые безуспешно пытались стащить познание, наука, время. Всему нашлось объяснение, и Богу нигде не осталось места - ни на земле, ни в небесах - в бесконечных просторах Вселенной.