- Говорят, господин, ты сам популяр и смело ратуешь за плебс… Мать моя погибла, защищая вождя… Отец был изрублен, сражаясь на стороне Спартака, и завещал мне… борьбу!..
Цезарь задумчиво смотрел на него.
- Прекрасное слово, - вымолвил он. - Цель моей жизни - продолжать дело Гракхов и Фульвия Флакка, дело Сатурнина… дело погибших популяров! - крикнул он. - И я принимаю тебя, верный слуга Сертория, и обещаю свою поддержку! Сейчас я отправляюсь на форум… Будешь мне сопутствовать?
"Нужно попросить у Красса взаймы, чтобы помочь всем этим клиентам и ремесленникам. Они в будущем пригодятся", - думал Цезарь, рассеянно отвечая на приветствия встречных. Его останавливали плебеи, и он узнавал людей (память у него была великолепная), которых видел хотя бы один раз. Здесь были избиратели, отдававшие свои голоса за деньги или мелкие выгоды, соглядатаи среди народа, узнававшие количество голосов противника, агитаторы во время выборов, наемные рукоплескатели при произнесении Цезарем речей на форуме и убийцы, готовые в свалке поразить врагов господина. Для всех у Цезаря было приветливое слово и щедрое обещание. Он называл их по именам, спрашивал о детях, внуках и редко ошибался. А когда изменяла память, грек-номенклатор, обязанный помнить имена избирателей и их семейное положение, тотчас же подсказывал господину забытое имя.
В этот вечер Цезарь был свободен, - не было обычных приглашений от клиентов ни на свадьбу, ни на семейные праздники, ни на похороны.
Сидя в кругу мелкого обнищалого люда, он говорил:
- Мой предок Марий боролся за плебс, дружил с Цинной, и я, друзья, тоже популяр, буду всю жизнь защищать ваши дела, если вы поддержите меня.
Сальвий слушал, хмурясь. Все это были слова, а он жаждал борьбы! Вспомнил речи клиента, поносившего Цезаря за малую подачку: "Популяр, наш сторонник! Ха-ха-ха! Только дурак верит этому! Где он был во время борьбы Брута и Лепида? Почему боролся в Азии против сторонников Сёртория? Отчего порицал свободнорожденных, поддерживавших Спартака?"
Когда плебеи разошлись, Сальвий задержался.
- Ты что, друг? - взглянул на него Цезарь. - Разве я не указал тебе, где спать?
- Господин, я хочу тебя спросить…
Не договорил: вошедший раб возвестил:
- Благородный господин Люций Сергий Катилина.
- Катилина? - с удивлением вскричал Цезарь. - Проси. - И тихо прибавил: Что ему у меня нужно?
Вошел патриций. Мрачные блестящие глаза тревожно метнулись по лицу Сальвия, встретились на мгновенье с глазами Цезаря, обежали атриум, заглянули в таблинум и остановились на хозяине.
- Ты удивлен, клянусь богами! - вскричал он. - Но бессмертные любят поражать нас неожиданностью, не правда ли? А лишние свидетели неожиданных встреч не всегда бывают терпимы…
Цезарь понял и, повернувшись к Сальвию, сказал:
- Друг, можешь идти. Ложись, завтра утром мы пойдем на форум и дорогою побеседуем…
Сальвию не хотелось уходить: не отрываясь смотрел на Катилину. Всё в нем восхищало Сальвия: и рост, и громовой голос, и решительность, и гордая осанка.
"Вот это вождь! - думал он. - Смелый и могучий, он мог бы повести нас к победам. Но увы! - он, кажется, не популяр - такого имени не произносил ни один клиент!"
Молча вышел. И по мере того как взбирался по крутой лестнице наверх, голоса удалялись.
В маленькой клетушке тускло горела светильня. На одном ложе спал, разметавшись, номенклатор, другое было пусто. Сальвий приготовился лечь, но в это время ясно услышал громкий голос Катилины, доносившийся снизу. Быстро задув светильню, Сальвий лег плашмя на пол, приложив ухо к щели.
- …зависит от власти, освященной богами. Я давно наблюдаю за тобой, благородный Гай Юлий, и удивляюсь: популяр - и не примкнул к вооруженным популярам, популяр - и снарядил корабли против…
- Молчи, - донесся голос Цезаря. - Выступления популяров были обречены на. неудачу. Во главе восстания должен стоять муж разумный, сильный духом и телом, готовый спокойно переносить успехи и неудачи; он должен иметь связь с влиятельными магистратами и опираться на легионы…
- А разве легионов не было? Разве ты не мог бы добиться…
- Молчи. Не время. Нужно ждать… Но скажи, благородный Люций Сергий, какое отношение к этому делу имеешь ты?
- Ха-ха-ха! Я угадываю, что ты думаешь, по твоим глазам: сулланец, злодей, кровосмеситель, братоубийца, пьяница, развратник, - не так ли? Как будто так, да не так. В моей груди бьется сердце римлянина, сердце волчицы, вскормившей Ромула и Рема! Я люблю Рим, люблю квиритов и готов отдать свою жизнь за благоденствие отечества и его сограждан! Скажи, разве патриций не должен заботиться о младших своих братьях - плебеях?
- Давно ли ты так думаешь? - усмехнулся Цезарь.
- С того времени, как узнал, что ветераны Суллы бедствуют… Знаешь, оптиматы прижимают их так же бессовестно, как плебеев. И я пришел тебе сказать: "Популяр, объедини плебс, я готов бороться на твоей стороне…"
- Люций Сергий, я - маленький человек…
- Но ты возвысишься, Цезарь!
- Тогда и начнем борьбу!
- Нет, мы начнем ее раньше, - резко ответил Катилина, - и ждать тебя не будем… Недовольных много, число их увеличивается, и когда мы завербуем в свои ряды самых влиятельных мужей…
Голоса удалились - собеседники перешли, очевидно, в таблинум.
Сальвий потихоньку встал и лег на ложе.
"Катилина храбр, - думал он, - а Цезарь хитер и осторожен. Вот кому быть вождем - Катилине! А лисья хитрость Цезаря только повредит нашему делу!"
Долго он не спал в ночной тишине. Тревожные мысли бродили в разгоряченной голове. И, когда задремал, приснилось, что Катилина ведет толпы народа в бой на форум.
XVI
Катилина принял Сальвия в таблинуме. Он был не один. Его окружали несколько мужей.
- Сальвий? Это имя - клянусь Вестой! - ничего мне не говорит, - громко засмеялся Катилина, взглянув на оробевшего иберийца. - Но, я вижу, ты - чужестранец, и поэтому - привет страннику, преступившему порог моего скромного жилища!..
- Господин мой, отдаваясь под твою защиту и высокое покровительство, я не хочу скрывать от тебя, кто я…
И он рассказал, ничего не утаивая, о своей жизни и борьбе.
Катилина слушал с загоревшимися глазами и, когда Сальвий кончил, заглянул ему в глаза:
- Не лжешь?
- Клянусь тенями отца и матери! Прибыв в Рим, я обратился к популярам, и они послали меня к Гаю Юлию Цезарю… Но я ушел от него, сказав, что уезжаю из Рима… И если он встретит меня у тебя…
- Почему ты ушел от Цезаря?
- Какой он популяр?! - возмущенно воскликнул Сальвий. - Он больше помышляет о себе, чем о благе плебса…
Катилина с удивлением взглянул на него:
- Почему ты так думаешь?
Сальвий поостерегся сказать о подслушанной беседе.
- Клиенты жалуются, - тихо вымолвил он, - что Цезарь не всегда держит свое слово…
- И только? - перебил Катилина. - Настоящее время, дорогой мой, нельзя сравнивать с тем, что было. Честность стала глупостью, осмеиваемой на всех перекрестках. И всё же каждый нобиль продолжает твердить о честности и похваляться ею, а стоит лишь сказать, что все они - обманщики и негодяи, как начинаются вопли: "Он обвиняет в нечестности весь римский народ!" Но ты наблюдателен, Сальвий, и я хочу послать тебя… Но об этом поговорим завтра…
Повернулся к друзьям:
- Сегодня у меня пиршество, и я надеюсь, что боги обрадуют меня вашим присутствием…
-…и присутствием матрон? - перебил веселый Лентул Сура.
- Не беспокойся. В матронах, флейтистках и плясуньях недостатка не будет… Приходи и ты, Сальвий, прощу тебя.
- Нет, господин мой, я боюсь встретиться с Цезарем…
- Ты осторожен, это хорошо, - кивнул Катилина, - такие люди мне нужны. Пройди на кухню и скажи повару: "Господин приказал накормить и напоить меня по-царски". Ешь и пей, веселись с рабынями…
Стали прибывать гости: Цезарь с женой, пышная, с притворно-лукавой надменностью подрумяненного лица Преция, Цетег, тучная, смуглолицая, с грустными глазами Арсиноя, жена Хризогона. И Аврелия Орестилла, матрона с мужественным лицом и высокой грудью.
Однако пиршество еще не начиналось. Амфитрион ожидал еще гостей.
Корнелий Лентул Сура открыто ухаживал за матронами, а Цетег, Катилина, Аврелия Орестилла и Хризогон беседовали о победах Лукулла.
- Он зимовал в кабирском дворце Митридата, где награбил несметные сокровища, - с завистью говорил Катилина, - взял Амис, Афины Понта, а римские воины зажгли и разрушили город…
- Желая спасти творения искусства, - перебил Хризогон, - он, говорят, бросился в толпу воинов и едва не был растерзан…
- Если грабит полководец, - презрительно засмеялась Аврелия Орестилла, - то почему бы не грабить легионам? Лукулл…
- Прости, госпожа, - перебил ее Хризогон, - покойный император высоко ценил его…
Орестилла не успела ответить. Крики и восклицания потрясли атриум - входили толстый Красс и Широкоплечий Помпей. Насколько богач был подвижен, настолько полководец медлителен. Заклятые враги, они недавно помирились, чтобы сообща добиваться консульства (Помпею была необходима поддержка Красса, могущественного сенатора, а Крассу - поддержка Помпея в народном собрании), и это им удалось.
Вернувшись в Рим после уничтожения остатков спартаковцев, слыша на форуме, улицах и в общественных местах нарекания на сулланские законы и порядки, Помпей, не задумываясь, перешел на сторону популяров и обещал народу восстановить власть трибунов, когда станет консулом. Популяры с радостью согласились поддерживать его, позабыв, что Помпей, будучи сулланцем, подавил восстания Лепида и Сертория, вероломно казнил Юния Брута.