- Что это ты вдруг? - улыбаясь, протянула Наташа, заглянула ему в глаза и засмеялась: - Вон, оказывается ты какой? Ох, чудак!
Кольку обидел этот смех. Он наклонил голову и, глядя под ноги, быстро заговорил:
- Нет, ты скажи! Обязательно. Понимаешь, это важно для меня. Он, ты знаешь, хороший парень и мой друг. А это очень много значит, когда друг. И я должен…
- Ну, ну! - улыбаясь, торопила Наташа: - Почему ты сейчас вспомнил этого Дудникова? Ну, говори!
- Какие он стихи вчера написал! - Колька поднял голову: - И я хочу знать, как ты к нему относишься. Нет, серьезно, Наташа. Это очень важно.
Наташа перестала улыбаться и ответила, пожав плечами:
- Не знаю, Коля. Ты уже второй раз мне о Дудникове. А я, право, не знаю. Ну, он очень славный… стихи хорошие пишет… А как я отношусь?.. Право, не знаю. Ну, как ко всем… Правда… Кстати, а где он. Я что-то его давно не встречала.
Колька стал рассказывать о Мите, о его комнате, о книгах, но Наташа перебила:
- Пойдем, пойдем, Коля, скорее. А то опоздаем.
У освещенного фонарем парадного входа гимназии толпились люди. Подъезжали озорные лихачи, мирные извозчики, доставляющие гостей. На стеклах светлых окон мелькали тени.
Колька повел Наташу не к парадному подъезду, а во двор. Они прошли через черный вход.
На втором этаже, в коридоре, у выставки картин гимназистов-художников толпились какие-то люди в форменных мундирах, во фраках, незнакомые дамы в вечерних шелестящих платьях и в прозрачных митенках до локтей, белели батистовыми фартуками гимназистки, толкался свой брат гимназист, вертелись вежливые незнакомые щеголи. К стенке, к темным углам жались редкие реалисты.
Зазвеневший колокольчик приглашал в нарядный актовый зал. За большим столом, накрытым тяжелой бордовой скатертью, за вазами живых цветов, рассаживались высокие гости с директором гимназии в центре. На их груди сверкали "владимиры", "станиславы", "анны".
В переполненный зал Колька с Наташей не пошли, остановились у дверей, время от времени поднимаясь на цыпочки.
С высокой кафедры, часто поворачивая голову в сторону почетных гостей, директор говорил о славном пути вверенного ему старейшего учебного заведения. Говорил с паузами, тянул фразы, повторялся.
Колька слегка коснулся Наташиной руки, шепнул:
- Скучища. Пойдем посмотрим нашу художественную галерею.
На щитах, затянутых парусиной, висели портреты и пейзажи, написанные маслом, акварелью и углем на картоне. Было несколько удачных копий с известных картин Левитана, Куинджи, Айвазовского.
- Никак не думала, что у вас столько художников, - сказала Наташа. - А еще чем удивишь?
Они заглянули в физический кабинет, представляющий собой, благодаря декорациям, покой древнегреческого дворца. Из дворца попали в греческий храм, устроенный в шестом классе. Наташе понравился искусно сделанный портик с изображением бородатого Зевса, обнаженного гордого красавца Аполлона, Афины Паллады в воинском шлеме и других богов.
Во второй класс, превращенный декораторами в зал мавританского дворца и занятый под буфет для почетных гостей, Кольку и Наташу не пустили.
Каких только заманчивых яств не было на столах, накрытых белыми скатертями и украшенных цветами из оранжерей Рудобельского! В стеклянных вазах - гроздья бледно-желтого винограда, груды лиловых слив, золотые слитки груш, исполинские яблоки, оранжевые шары апельсинов. Стоят с красивыми этикетками, длинные, конусообразные, приземистые, пузатые бутылки виноградных вин, наливок, настоек, солидные бутылки шампанского с серебряными головками. На тарелках - бутерброды с ветчиной и копченой колбасой, с сыром бри-рокфор и лимбургским, паюсной икрой, шпротами; россыпи дорогих конфет, увесистые плитки шоколада, тянучки, пирожное, печенье. Между ними там и тут - коробки сигар, папирос "Руа", "Ада", "Кумир".
У Кольки и Наташи разбежались глаза, они замерли в дверях. И тотчас же от стола оторвался дежуривший помощник классного наставника Удод, преградил вход в это царство изобилия.
- Здесь комната отдыха для наших высокоуважаемых гостей. Разве вам неизвестно? И вам здесь нечего торчать. Идите на нижний этаж в ученический буфет.
Узколицый, с взъерошенным хохолком на лбу, Удод беззастенчиво хрустел яблоком, ожидая повиновения.
Колька вспылил:
- Позвольте, господин дежурный, ведь вечер наш, гимназический. Мы здесь хозяева, и мы же - гости. Все здесь сделано руками гимназистов…
- Не забывайтесь! - оборвал Кольку Удод. - С кем вы разговариваете, юноша? Не куражтесь при барышне! Советую быть благоразумным и удалиться.
Он достал из бокового кармашка блокнотик.
- Ваша фамилия, кажется, Ганцырев?
- У вас цепкая память, господин помощник классного наставника.
Колька нарочито громко извинился перед Наташей за такое безобразие и повел ее вниз.
- Зачем ты так с ним? - Наташа недовольно поморщилась: - Не заметил, как он посмотрел на тебя? Готов был съесть, как яблоко.
- Подавится!
- Однако, зачем так дерзко? Это дурной тон.
- Ненавижу его! - ответил Колька, не заметив, как Наташа передернула плечами.
Буфет для учащихся разместился в приготовительном классе, в тусклых лучах единственной лампочки. Того сказочного богатства, что там наверху, здесь не было.
Колька купил два апельсина. Сели за столик в углу. Вскоре к ним подвинули стулья Федос и Катя.
- Сообщаю новость, - сказал Федос: - Акробатику из концертной программы вычеркнули. Томеш возмущенный ушел с вечера.
- Кто вычеркнул? Почему?
- По требованию губернаторши. Ей, видишь ли, не нравится циркачество.
Колька расхохотался:
- Старая дура. Не зря мне сегодня так не хотелось выступать перед этими господами.
Федос встал:
- Пойдемте, концерт уже начался.
В ярко освещенном зале стонала скрипка. Скрипача сменил оркестр балалаечников. Они с неменьшим успехом исполнили серенаду Шуберта и лихо оттренькали "Барыню".
Четырехголосый хор гимназистов спел народные песни: "Вдоль по улице метелица метет" и "Вниз по матушке по Волге".
Потом на сцену вышел стриженый, бледный паренек Цыпкин, вероятно, в чужом, не по росту, мундирчике.
- Я прочитаю балладу Жуковского "Перчатка"! - громко объявил он.
Мальчик читал взволнованно рассказ о рыцаре Делорже, дерзнувшем из-за каприза красавицы спуститься к хищным зверям за ее упавшей перчаткой… Вот он поднимает перчатку:
Как будто ничего с ним не случилось,
Спокойно всходит на балкон.
Рукоплесканиями встречен он,
Его приветствуют красавицыны взгляды…
Но…
Цыпкин передохнул, посмотрел на нарядных дам и отчеканил заключительные строки:
Но холодно приняв привет ее очей,
В лицо перчатку ей
Он бросил, и сказал: не требую награды!
Волна аплодисментов покатилась по залу и рассыпалась у ног Цыпкина. Мальчуган растерялся. Как-то неловко поклонился и исчез за кулисой.
В перерыве между концертом и танцами гости осматривали выставки, декорированные комнаты, заполнили буфеты.
И вот вдоль стен расставлены стулья. Блестит паркет. Музыканты на эстраде настраивают инструменты, шуршат нотными листами.
В проветренный зал вваливает молодежь, быстро расхватывая стулья. Наташа замешкалась, оказалась без места. Колька разыскал ей стул, а сам отошел к двери.
Послушный легкому взлету дирижерской палочки оркестр заиграл вальс Штрауса.
И тогда подошел к Наташе Игорь Кошменский. В черном с иголочки костюме, в белой хрустящей манишке и галстуке бабочкой, он замер перед девушкой в полупоклоне. Волнистые пепельные волосы упали на его высокий лоб, на темные брови, он что-то сказал, улыбаясь. Как распорядитель на танцах, он предлагал Наташе открыть вечер.
Наташа вспыхнула, медленно встала, смущаясь оттого, что все в зале смотрят сейчас на нее, потом тряхнула головой, засияла глазами и улыбкой и сделала короткий шаг к Игорю.
Игорь выпрямился, взмахом головы откинул волосы назад, протянул руку Наташе. Но в этот момент между ними встал Колька. Он колюче глянул в лицо Игоря и, почти не разжимая губ, процедил:
- Поищи другую!..
Кошменский не изменил позы, даже улыбался по-прежнему, только левая бровь дернулась, изогнулась, придавая матово-бледному лицу ироническое и презрительное выражение:
- Перестаньте глупить! - прошептал он с той же улыбкой: - Вы не на вашей Луковицкой. Мальчишка!
Чувствуя, как горячей кровью заливаются его щеки, как сжимаются кулаки, Колька зловеще прошептал:
- Ваше сиятельство! Если вы сию же минуту не оставите мою даму в покое, отведаете вот этой сдобы, - и он показал кулак.
Кошменский слегка пожал плечами, глянул через голову Кольки - он был гораздо выше его - и, повернувшись к залу, развел руками, покачал головой, словно извиняясь перед всеми.
Колька повернулся, увидел, что Наташа пробирается в толпе к дверям, почти бежит, прижав к губам платок. Он рванулся к двери, потом в коридор, в швейцарскую, бегал по всему зданию, но Наташи нигде не было.
Снова заглянул в зал. Игорь все-таки открыл вечер. Он шел в первой паре, держа за талию племянницу Булычева.
Колька почти до рассвета бродил по улицам, ругая себя последними словами, и с мучительным наслаждением твердил: "Да, да! Дурак! Мальчишка!".