Он блондин, с матово-белой кожей, но высокие и очень подвижные брови его темны, большие карие глаза тоже темные, иногда кажутся черными. Одна восторженная гимназистка, познакомившись с ним, сказала, что у Игоря Кошменского глаза загадочные, полные древней тайны, как у египетского фараона. Колька Ганцырев, узнав об этом, долго смеялся, а в общем-то ему было в высшей степени наплевать на этого позера Кошменского с его фараоновыми глазами.
Был теплый, туманный после дождя вечер. В ранних сумерках уже вспыхнули в центре города электрические лампочки. Засияли голубые стеклянные шары над парадным входом в номера Чучалова.
Колька шел по Московской в толпе гуляющих, посматривая, не увидит ли он где-нибудь Митю Дудникова.
После встречи на пожаре он иногда забегал к Мите на Спенчинскую. В узкой комнатешке с одним подслеповатым окном, которую Митя снимал у старика портного, было тесно от книг. Книги заполняли самодельные полочки, затейливую этажерку, тоже самодельную, лежали стопками на столе, на подоконнике.
Книги придавали этой неказистой комнате с низким потолком и старыми блеклыми обоями какой-то особый уют.
Рыться в книгах было очень интересно. А еще интереснее слушать Митю, когда он, покашливая и смущаясь, начинал читать свои новые стихи. Митино лицо бледнело, прямые волосы падали на его высокий лоб, широко открытые глаза смотрели в пространство и глуховатый негромкий голос вздрагивал от волнения. Митя словно бы делился с приятелем своим, самым потаенным. И Колька любовался им. И был благодарен Мите за то, что тот открывает свою душу именно ему, Кольке. И каждый раз со стыдом вспоминался тот случай, а затем являлась мысль: "Какой же все-таки он чудесный парень, Митя Дудников!".
Иногда пили чай и разговаривали обо всем, но ни Колька, ни Митя не упоминали о Наташе.
Сегодня Колька уже побывал на Спенчинской, но Митю не застал. Хозяин сказал, что Митя ушел, наверно, в книжный магазин Балыбердина. Значит, он должен возвращаться по Московской.
Давно уже Колька не видел Наташу. И отношения у него с ней были странные. Встречи сдержанные, непродолжительные, обидные для Кольки.
Она часто проводила время в окружении вертлявых молодых модников. Однажды, сжимая в карманах кулаки, Колька поплелся следом за ее шумной компанией. Он видел, как Наташа смеялась, отвечая на шутки, как ей нравилось, что она одна здесь и что за ней так ухаживают, как ей было приятно сознавать свою силу.
Прошел он два квартала, а потом остервенился на себя и, снедаемый тоской, отстал.
По мостовой, цокая копытами, медленно выплясывал, изогнув шею, красивый жеребец в яблоках, а в легкой пролетке сидел Игорь Кошменский со своим дядей-горбуном, крупным вятским бакалейщиком.
Игорь, сильно натягивая вожжи, заставлял жеребца пританцевывать почти на месте, картинно изгибая шею, а сам, приподняв левую бровь, посматривал на гуляющих и, узнав знакомых, ухитрялся с ними раскланиваться.
Но вот он передал вожжи дяде, соскочил с пролетки и, улыбаясь, подошел к кому-то в толпе. Колька шел, уступая дорогу встречным, думал о своем, и ему совершенно безразличен был Кошменский, и его дядя-горбун, и красавец-рысак. Случайно попались ему на глаза, как вот эта вывеска, как фонарь над кондитерской, - промелькнули и следов не оставили.
Но тут толстые господа, плотно стоявшие на тротуаре, раздвинулись, и Колька увидел, как Игорь подсаживал в пролетку Наташу и разбирал вожжи. Его дядя, сладенько улыбаясь, что-то говорил Наташе и все кивал большой головой. Рысак вскинул голову и полетел, выбивая искры из мостовой.
Колька не помнит, долго ли он простоял у афишной тумбы, с яростью перечитывая афишу о спектаклях с участием знаменитого артиста императорских театров Мамонта Дальского. Потом, злясь на себя, медленно дошел до угла и опять увидел Наташу с Игорем. А дядя Игоря вновь садился в пролетку.
Наташа счастливо улыбалась. Игорь придерживал ее за локоть.
Недоброе чувство к Наташе, обида за себя, за Митю, толкнули Кольку вперед. Он смело подошел к ним и молча остановился перед Наташей. Игорь презрительно взглянул на него.
- А-а… Коля? - сказала Наташа. - Добрый вечер. Знакомьтесь, Кошменский.
- Мы знакомы! - сцепив зубы, грубо сказал Колька и вдруг, покраснев, стараясь скрыть свою грубость, заторопился: - Вы не встречали, Наташа, Митю Дудникова?
Наташа удивленно взглянула на Ганцырева:
- Постойте, Коля, разве вы с ним знакомы?
- Как же, конечно. Друзья мы.
Игорь стоял с Наташей, вежливо склонив голову.
- Друзья? Вы друзья с этим "беднягой Д"?
После этих слов Колька вспыхнул:
- Представьте, дружу! Этот самый "Д" - хороший товарищ.
- Простите, Ганцырев, - сдержанно и холодно прервал Игорь: - Минутку… Мы с Наташей только начали разговор, как вы подошли… Извините… Да и вообще я заметил, что Наташе не очень интересен ваш разговор о каком-то "господине Д"…
- Так вам не интересен Митя Дудников? - Кольку взорвало высокомерие Кошменского и особенно иронический тон Наташи: - А жаль! Среди вашей свиты поклонников Митя, пожалуй, был единственным, настоящим… рыцарем чести… что ли. И вы такого… Митя-то стихи писал о вас, Наташечка!
Колька круто повернулся, быстро-быстро пошел вниз по улице, и кулаки у него сжимались, и было стыдно за свою грубость, и сердце жгло ненавистью, как только он вспоминал Кошменского.
Калимахин свистит
Скоро любимый Колькин весенний праздник - свистунья. За день до открытия ярмарки-свистуньи Колька написал Наташе письмо, длинное, с упреками и извинениями за грубость. Второе на двух страничках. Потом опять длинное, но без упреков. И, наконец, вот это четвертое - короткое, из нескольких строк:
"Наташа! Завтра свистунья! Катя и все мы будем там. Если завтра в четыре часа я увижу Вас на игрушечной ярмарке, я подарю Вам глиняную дудочку или озорную свистушку с вертящимся колесиком.
Ник.".
И пришлось кланяться братцу, чтоб доставил послание по назначению:
- Гер, дружище. Я убедился, ты мне друг. Самый настоящий. Еще раз очень тебя, дружище, прошу отнести Наташе письмо. Я понимаю, тебе осточертело быть на побегушках. Посоветуй, как быть? По почте не могу, еще прочитает мать. Нужно в собственные руки, понимаешь? И только тебе, как другу, я доверяю. Понятно? А Кате нет. Не считаю ее своим другом. Ну, как - отнесешь?
Герка поморщился.
Колька, сделав вид, что не настаивает, как бы между прочим сказал:
- Знаешь, я решил нынче в летние каникулы поработать грузчиком на пристани. Заведутся в кармане деньжонки - выпишу из Ижевска централочку. Уж и постреляем же мы с тобой на озерах у Загарского моста! А ночью на бережку костерок запалим…
- Хватит, Черный! Уговорил.
- В собственные руки, или неси обратно.
- Да ладно. Знаю…
В пожелтевших старых книгах напечатано, что в далекие времена вятчане спешивших к ним на подмогу устюжан приняли за своих врагов. В овраге, очевидно поэтому названном Раздерихинским, произошло кровавое побоище.
В память легших костьми вятчане поставили над обрывом часовенку. С тех пор ежегодно в четвертую субботу после пасхи поминают тут убиенных - "своя своих не познавших" и справляют праздник "свистопляски"…
Николай, Катя и Герка еще издали услышали гудение ярмарки и голоса свистулек.
По площади, от знаменитого портала в Александровский сад до кафедрального собора, вытянулись веселой улицей серые парусиновые шатры и палатки, сооруженные за ночь. На открытых прилавках и полках выставлены разнообразные изделия местных умельцев для детской забавы и интереса взрослых: нарядные голубоглазые куклы, смешные собачки, пучеглазые кошки, гармонии, вертящиеся мельницы, домики, пароходы, гривастые деревянные кони, ружья, дудки, капокорешковые шкатулки, коробочки.
Среди пестроты изделий выделялись самобытной формой и броской хитроумной раскраской творения дымковских мастериц: глиняные чопорные франтихи, румяные с насурмленными бровями молодицы в кокошниках, бравые парни с балалайками, золоторогие олени, сердитые бородатые козлы, гордецы индюки.
Толкаясь в толпе, Ганцыревы увидели Аркашу, Женю, Доньку Калимахина. Донька был чуточку навеселе. Сияли, как и сам он, лаковый козырек заломленной фуражки и начищенные ваксой сапоги. Аркаша купил "тещин язык", а Колька на весь гривенник копеечных свистушек.
- Давайте выберемся из этой толчеи! - взмолилась Катя.
У палатки с напитками Коля заметил Наташу. Все дружно засвистели. Колька стоял, не зная, что делать. Потом тряхнул головой и тоже засвистел - долго, пронзительно. И на душе стало легче. Наташа повернулась, засмеялась, заткнув уши.
Купили "кислых щей" и чокнулись стаканами.
- А теперь в сад! - сказала Катя, взяв за руку Наташу. - Тебе очень идет эта прическа. И платье. Сейчас ты кажешься мне похожей на Веру из Гончаровского "Обрыва".
- Выдумщица ты, Катюша… Мне бы хотелось это услышать от… - Наташа лукаво повела глазами в сторону Николая и спросила: - А где же обещанный подарок, Коля?
Колька с благодарностью взглянул на нее: "Забыла. Не сердится". Он покраснел, заулыбался и торопливо выдернул руку из кармана. На ладони блестели жестью пять маленьких с колесиками свистушек.
- Пожалуйста, любую!
Наташа выбрала и попробовала посвистеть.
- Э, красавица, так у вас настоящего звука не получится. Дайте-ка, покажу!
Отодвинув плечом Кольку, Донька Калимахин взял у Наташи свистушку, поднес к своим губам и надул щеки.
Завертелось колесико, и тонкий пронзительный свист заставил девушку закрыть ладошками уши.