* * *
Обучаясь у музыканта игре на скрипке, Вукол ежедневно приносил из дому в мастерскую обед отцу; дожидаясь, пока он поест, гулял по огромной, похожей на сарай, мастерской, где работала масса народу в холщовых фартуках с нагрудниками, стоял визг пил, стук топоров и молотков, долот и стамесок. Люди строгали, пилили, работали за верстаками и токарными станками.
Елизар был в таком же фартуке, как и все. Сквозь шум работы, смешиваясь с ним, под высоким потолком огромного здания плавали громкие человеческие голоса.
Елизар возвращался с работы только вечером, усталый, с давно затвердевшими мозолями на руках.
За чаем говорил жене:
- Работа строгая, трудная, всю силу выматывает, а, между прочим, платят дешево. Хочу еще сдельно по праздникам работать!
- Да ведь тогда еще труднее будет! - возражала Маша.
- Ну что ж! Силы покуда хватает! Надо детей растить!
Трехлетний Вовка завладел всем вниманием матери. Мнил о себе чрезвычайно, вследствие того что у него на лбу была золотуха. Вукол, вечно погруженный в чтение и рисование, выглядел старшим в доме.
Елизар часто говорил:
- Сам я образования не получил - хочу, чтобы дети учились! Для детей надо жить! Не хочу, чтобы дети малограмотными были. Вукол, вон, читать, рисовать и на скрипке играть до страсти любит! В школу бы пора его пристроить - восемь лет парнишке! Но средства нужны! Что мне праздники? Пустые дни! Не в кабак же ходить семейному человеку, как все у нас ходят! Дикий еще и темный наш рабочий народ! Даже таких, как я, немного: на всем заводе - один-два да и обчелся! Остальные все - как праздник, так пить, а потом все босые да рваные ходят, впроголодь живут!
Елизар стал уходить в мастерскую на весь день по праздникам. Это вызвало неудовольствие и осуждение товарищей: работа по праздникам считалась грехом и признаком безбожия. Крещеный человек еще мог не ходить в церковь, но в кабак - обязательно. В кабаке было единственное общение рабочих: там дружились, ссорились и дрались, потом мирились.
Были у Елизара доброжелатели из пожилых и тех, кто потрезвее, но таких было мало: пьянство по праздникам большинство считало религиозной обязанностью.
Дико и отчужденно относились к Елизару, ученому рабочему, не соблюдавшему постов, не ходившему ни в церковь, ни в кабак, отличавшемуся от своих товарищей цветистым языком, в котором наряду с пословицами встречались иностранные слова, упоминались имена ученых, писателей и поэтов.
Про Елизара говорили, что он безбожник и наверное какой-нибудь хлыст или молоканин.
Однажды в воскресенье он по обыкновению работал в мастерской - фуговал доски для модели. Мастерская пустовала. Были только сторож и двое пожилых рабочих, случайно зашедших за каким-то делом.
Вдруг в мастерскую ввалился пьяный столяр Андрей Масленников, из компании, свято соблюдавшей обычай воскресного пьянства, человек лет тридцати, с небольшой белокурой бородой.
Слегка пошатываясь и рисуясь своим опьянением, он подошел к Елизару и как бы нечаянно толкнул его плечом. Тот отстранил его левой рукой, не переставая фуговать правой.
- Не мешай, Андрей! - сказал он спокойно. - Выпил на четвертак, а ломаешься на семь гривен!
- А вот и буду мешать! ты знашь, зачем я пришел?
- Не знаю! - Елизар хмурился, продолжая работать.
- Не знашь? Ну, так я скажу, зачем: мешать пришел! Снять тебя с работы! Артель меня послала! Ты пошто не ходишь с нами, рыло от артели воротишь? Я-ста ученай! такой, сякой, немазаный, сухой, в Петербурхе работал! А за што ты в Сибири был? Нам все известно! Молоканин ты, в бога не веришь, в праздник в одиночку работаешь! Ну, мы эфтого не допустим! Артель на тебя в обиде, Елизар! Наши все сейчас в трахтире сидят и об тебе речь ведут!
Пьяный угрожающе двинулся на Елизара и протянул руку, чтобы остановить фуганок.
Елизар снова отвел его руку.
- Не мешай, говорю; гуляешь, так ступай отсюда, гуляй!
- Где это видано, - повысил тон Андрей, сам себя стараясь раздражить, - где слыхано, чтобы рабочий человек супротив артели шел? Артель говорит мне: "Ступай, Андрей, ты потрезвее других, дай ему в морду, чтобы кровью умылся!" - Андрей угрожающе сжал кулаки. - Мы те зададим, как артель не почитать! Мы те так вздуем - до новых веников не забудешь, будешь помнить!
Он схватил Елизара за засученный рукав, обнажавший необыкновенно мускулистую руку, пьяной, но тоже крепкой и сильной рукой.
- Айда в трахтир, ставь артели угощенье! проси у нас прощенья!
Елизар молча продолжал двигать фуганком, искоса настороженно следя за действиями Андрея.
- Так ты эдак, материн сын? молоканин, столовер!
Трое людей стояли в дверях мастерской, безучастно слушая спор.
Елизар решил, повидимому, не отвечать на приставания пьяного, но именно это все более распаляло Андрея.
- Я говорю им: хотите, сейчас пойду и дам ему в ухо? А они нарочно раззадоривают: "Где тебе? Не пойдешь!" А вот и пойду! Вот и пришел и дам в морду, ежели не бросишь работать! Рыло воротишь, сволочь!
Елизар молчал.
- Брось фуганок, говорю! Ну!
Андрей, тяжело дыша, вдруг побледнел, схватил с верстака железный молоток на короткой рукоятке и с искаженным злобой лицом изо всей силы ударил Елизара молотком в висок. Удар пьяной руки был неверен, Елизар инстинктивно откачнулся и устоял на ногах, хотя по лицу его широкой струей хлынула кровь. Пьяный, от силы собственного удара, упал, но тотчас же вскочил и с ревом снова бросился на залитого кровью Елизара.
Тогда модельщик, защищаясь, поднял в руке тяжелый дубовый брус фуганка и, казалось, чуть-чуть только дотронулся им до лба Андрея.
Тот неожиданно грянулся навзничь и заскреб ногами.
Только тут подбежали зрители.
Елизар, бледный, как полотно, с опущенным фуганком в руке, стоял неподвижно, испуганный и изумленный. Кровь, бившая из виска, залила ему лицо и плечо рубахи.
Андрей в последний раз брыкнул ногами в подкованных сапогах, содрогнулся всем телом и затих. Страшно вздувшийся синяк покрыл половину его лба над левым глазом.
- Убил! - прошептал Елизар, роняя фуганок. В глазах потемнело. Руки и ноги ослабели. На минуту он потерял сознание, но скоро очнулся, ощутив на своей голове мокрое полотенце, быстро покрасневшее от крови.
В это время в дверях появился Вукол с узелком съестного.
Мальчик остановился, не понимая, что случилось и что означает красная чалма на голове отца. Лицо его подергивалось.
Андрей шевельнулся.
- Дышит! - сказал пожилой рабочий, склонясь над ним. - Може, оту́добеет! воды надо! Отлить!
Сторож побежал за водой.
Андрею прямо из ведра облили голову. Он слабо простонал.
Все радостно загалдели.
- Жив! не до смерти! оклемается! Значит, и с нас ответу не будет! В больницу, а про драку - молчок! так по-нашему-то!
Андрей лежал без сознания. Грудь его тяжело вздымалась. По временам слабые жалобные стоны вырывались из нее. Левая сторона лба и лица вздулась, совсем закрывая глаз.
- Окрестил! нечего сказать!
- Ну, да и он - хорошо, что промахнулся, а то бы раскроил молотком-то голову, как горшок со щами!
- А этот - плашмя ударил фуганком-то: кабы ребром - крышка!
Подняли изувеченного и понесли на извозчика.
Елизар говорил сыну:
- Ничего, сынок, не беспокойся… Голова моя - она ничего, обойдется… заживет!.. сейчас вместе домой пойдем!
Пожилой рабочий подошел к Елизару и сказал, качая головой:
- Ну, дешево ты отделался, Елизар! Кажись, выживет парень!
Потом погладил прямую козлиную бороду с сильной проседью и добавил раздумчиво:
- Давно я гляжу на тебя: хороший ты, умственный, правильный человек, но не жилец здесь по нашим местам! От души говорю: дослужишь месяц - рассчитайся! Какой народ у нас - видишь сам. Нож у каждого за голенищем, есть без паспортов али с фальшивками, есть которые в остроге не один раз сиживали! Бродячий народ, бессемейный! им и своя-то башка не дорога, а не то что чужая!