- Это что, вызов, те faites-vous duel? - осведомился Ван.
Садясь за руль, Перси улыбнулся, прищурился, склонился к приборной доске, снова улыбнулся, однако не произнес ни слова. Щелкнул ключ зажигания, взревел двигатель, и Перси натянул перчатки.
- Quand tu voudras, mon gars! - сказал Ван, похлопывая по крылу автомобиля и употребляя в обращении характерное для дуэлянтов в старой Франции унизительное единственное число.
Машина рванула с места и укатила.
Ван вернулся к месту пикника с отчаянно колотившимся сердцем; глупо; проходя мимо, махнул Грегу, беседовавшему у дороги с Адой.
- Честное слово, уверяю вас, - говорил ей Грег, - ваш кузен тут ни при чем. Это все Перси затеял - и был побежден в честной борьбе в стиле "крутойайц", как борются в Теристане и Сорокате, - мой отец, конечно, многое смог бы вам про это рассказать.
- Вы милый, - сказала Ада, - но, по-моему, с мозгами у вас не все в порядке.
- Это только в вашем присутствии! - заверил ее Грег, взбираясь на своего смирного черного жеребца, ненавидя и его, и себя, и обоих драчунов.
Надев защитные очки, он тихонько тронулся прочь. Мадемуазель Ларивьер, в свою очередь, взобралась в свой кабриолет, и он покатил ее по лесной дороге в мигающую бликами даль.
Подбежавшая к Вану Люсетт, подогнув коленки, уютненько обвила ножками бедра кузена и замерла прижавшись.
- А ну-ка, - сказал Ван, подхватывая ее и приподнимая, - про кофточку не забудь! Нельзя же голой ехать.
Неспешно подошла Ада.
- Мой герой, - сказала она, едва на него глядя и тем загадочным тоном, что невозможно было сказать, насмешка это или восторг, а то и пародия либо на то, либо на другое.
Помахивая корзинкой с грибами, Люсетт пропела:
Скрутил ей сосочек,
Оставил следочек…
- Люси Вин, сейчас же прекрати! - прикрикнула Ада на озорницу, а Ван с видом праведного негодования дернул Люсетт за руку, сдавив запястье, при этом украдкой подмигнув стоявшей сбоку Аде.
И наша юная троица с беззаботным видом двинулась к экипажу с откидным верхом. Там стоял кучер, хлопая себя в ярости по ляжкам и честя на чем свет стоит взъерошенного мальчишку-слугу, только что возникшего откуда-то из-под куста.
Забытый шарабаном, увезшим грязную посуду с клюющими носом слугами, мальчишка укрылся в зарослях, чтоб ему никто не мешал насладиться рассматриванием потрепанной книги "Таттерсалия" с иллюстрациями, изображающими дивных, сказочно-красиво вытянувшихся в рывке скаковых лошадей.
Мальчишка вскарабкался на козлы рядом с Трофимом, пославшим раскатистое "тпр-у-у-у" тронувшимся было задом гнедым, а зеленоглазая Люсетт огорченно смотрела, как заняли ее привычное место на облучке.
- Придется тебе принять ее к себе на почти братские колени, - бесстрастно подала реплику Ада.
- А Ла Револьвер не станет возражать? - рассеянно бросил Ван, пытаясь удержать за хвост повтор судьбы.
- Да пошла эта Ларивьер к… (тут нежные губки Ады воспроизвели грубое высказывание Гавронского). То же относится и к Люсетт, - прибавила она.
- Vos "выражанс" sont assez lestes, - заметил Ван. - Что, здорово на меня злишься?
- Ах нет, Ван, что ты! Да я восхищена твоей победой! Но сегодня мне исполнилось шестнадцать. Шестнадцать! Я старше, чем бабушка в пору первого ее развода. Судя по всему, это последний у меня такой пикник. Детство разлетелось во прах. Я люблю тебя. Ты любишь меня. Грег любит меня. Все любят меня. Я по горло сыта любовью. Поспеши, не то она спихнет этого петушка - Люсетт, немедленно оставь его в покое!
Наконец экипаж тронулся, предстояло приятное обратное путешествие домой.
- Ух! - выдохнул Ван, принимая на колени кругленький груз, - скривившись, уведомляя Аду, что ударился коленной чашечкой об камень.
- И поделом, нечего мужицкие потасовки затевать… - пробормотала Ада - раскрыла на изумрудной ленте-закладке книжечку в коричневом переплете и с золотым обрезом (восхитительно смотрелась в наплывах солнечных бликов!), которую уже читала по дороге на пикник.
- Я вовсе не прочь этак позабавиться, - заметил Ван. - Дает замечательную встряску, и на то столько причин!
- Видала я, как вы… забавляетесь! - обернувшись, бросила Люсетт.
- Тс-с-с! - приложил Ван палец к губам.
- Я о вас с ним!
- Твое мнение, маленькая, никого не интересует. И не верти так часто головой! Сама знаешь, может укачать, если дорога…
- Совпало: "Jean qui tâchait de lui tourner la tête…" - всплыла на миг Ада.
- …если дорога "из тебя выкатывается", как выразилась твоя сестра, когда была в твоем возрасте.
- У-гу! - задумчиво протянула Люсетт.
Ее-таки уговорили приодеть свое золотисто-бронзовое тельце. Белая кофточка впитала столько всякого с места недавнего своего пребывания - сосновые иголки, пушинки мха, крошки от печенья, малютку-гусеницу. Изумительно тугие шорты были перепачканы лиловым ягодным соком. Пряди горящих янтарем волос веяли Вану в лицо ароматом прошлого лета. Это семейное; ну да, совпало: целый ряд совпадений, слегка смещенных во времени; искусство асимметрии. Насыщенная foie gras и персиковым пуншем, Люсетт тяжело и дремотно восседала у него на коленях, тыльной стороной своих голых, переливчато-бронзовых плечиков почти касаясь его щек, - коснувшись, когда он поводил взглядом вправо, влево, вниз, любопытствуя, захвачены ли грибы.
Захвачены. Мальчишка-слуга читал и, судя по движению его локтя, очевидно ковырял при этом в носу. Казалось, ладненькая попка Люсетт вместе с прохладными бедрышками увязает все глубже и глубже в зыбучих песках похожего на сон, сном предсказанного и в пересказе искаженного прошлого. Сидящая рядом с Ваном Ада, листая крохотные страницы быстрей мальчишки на облучке, конечно же, была пленительна, маняща, неизбывно прекрасна, и страсть ее казалась куда темней, чем четыре лета тому назад, - и именно тот прежний пикник вспоминался ему теперь, и это Адины нежные бедрышки поддерживал он теперь руками, будто она присутствовала здесь в двух лицах, в двух разных цветных фотоизображениях.
Сквозь золотисто-медные шелковые пряди Ван устремил косой взгляд на Аду, которая, глядя на него, вытянула губы как бы в воздушном поцелуе (наконец-то прощая его за участие в той драке) и тотчас же снова погрузилась в чтение своего кожаного томика "Ombres et couleurs", издание 1820-го года новелл Шатобриана, изрисованного виньетками и с засушенным плоской мумией анемоном. Лесные блики и тени скользили по страницам, по лицу Ады, по правому плечику Люсетт, которого Ван, не удержавшись, коснулся губами в месте комариного укуса, отдавая дань копии, не более. Бедняжка Люсетт, кинув на него томный взгляд, вновь отвернулась, - уставившись на красный загривок возницы, - от этого, другого своего возницы, чей образ последние месяцы заполнял все ее сны.
Не станем вникать в мысли, обуревавшие Аду, внимание которой к книге было намного поверхностней, чем казалось со стороны; не будем, точнее, не сможем доподлинно отслеживать их, ведь мысли запоминаются куда хуже, чем тени и краски или пульс юной страсти или оливковый змий во мраке райских кущ. И потому гораздо удобней будет оказаться внутри у Вана, тогда как Ада переместилась в Люсетт, и обе они - оказались в Ване (а все трое - во мне, уточняет Ада).
Он вспомнил со сладостной болью ту уступчивую юбку, что была тогда на Аде, "дух-захватчицу", на языке молодежи Чуза, сожалея (с улыбкой), что на Люсетт эти целомудренные шортики, а на Аде кукурузно-блеклые (со смехом) брючки. В неизбежном стечении тягчайших недугов, порою (с грустным кивком), порою выпадает блаженное утро безмятежного покоя - и вовсе не от чудодейственной пилюли, не от микстуры (вон их сколько наставлено у кровати) - или уж, значит, незаметно и тайно заботливая длань отчаяния подсунет спасительную таблетку.