- Так-так, - прикидывал Демон, - покупка может обойтись в пару миллионов, больше едва ли; за вычетом того, что мне должен кузен Дэн, за вычетом к тому же и пастбищных земель Ладоры, которые испоганены до крайности и их постепенно надо сбывать с рук, если только местные сквайры не взорвут новый керосино-водочный завод, стыд и срам (shame) нашего графства. Я не слишком в восторге от Ардиса, но ничего против него не имею, хоть окрестности здесь и отвратительны. Городок Ладора превратился в грязную дыру, и игровой бизнес здесь уж не тот. Соседи, прямо скажем, сплошь престранные. Бедняга лорд Ласкин вообще свихнулся. Как-то на днях во время скачек разговорился я с одной дамой, за которой охотился много лет тому назад, о да, задолго до того, как Моисей де Вер наставил в мое отсутствие рога ее супругу, а после на моих глазах его застрелил, - каковую сентенцию ты, несомненно, слыхал уж и раньше из этих же уст…
(Сейчас скажет про "родительскую склонность к повторам".)
- …но любящий сын должен прощать легкую родительскую склонность к повторам - так вот, она утверждает, что сынок ее и Ада довольно часто встречаются и все такое прочее. Это верно?
- Не совсем, - сказал Ван. - Встречаются время от времени - на обычных сборищах. И он, и она любят лошадей, скачки, только и всего. Обо всем таком и речи быть не может.
- Прекрасно! Да, говорят, скоро грядет необыкновенный футбольный матч. Прасковья де Прэ страдает худшим из снобистских пороков: склонностью к преувеличению. Bonsoir, Бутейан! Ты стал багров, как вино, что пьют у тебя на родине, - впрочем, с годами, как говорят америкашки, все мы моложе не становимся, а та моя хорошенькая посланница, должно быть, была перехвачена более юным и более удачливым субъектом?
- Прошу, папочка (please, Dad)! - проговорил Ван, вечно опасавшийся, что иные отцовские невразумительные шутки способны слугу обидеть, да и себя коривший за то, что порой бывает излишне резок.
Между тем - употребим этот древний повествовательный оборот - старый француз слишком хорошо знал своего прежнего хозяина, чтоб принимать близко к сердцу свойственный джентльмену юмор. Его ладонь еще хранила приятное горение после наподдавания молодке Бланш по ладненькой заднице за то, что переврала простейшую просьбу мистера Вина да еще и цветочную вазу грохнула.
Поставив поднос на низкий столик, Бутейан отступил на пару шагов, как бы продолжая держать в изогнутых пальцах невидимый поднос, только тогда ответил на приветствие Демона полным почтения поклоном. В добром ли здравии месье? О да, можешь не сомневаться!
- Хотелось бы к ужину, - сказал Демон, - бутылочку твоего Шато Латур д'Эсток! - И когда дворецкий, en passant убрав с крышки рояля скомканный носовой платок и отвесив очередной поклон, удалился, продолжал: - Как ты ладишь с Адой? Сколько ей нынче… почти шестнадцать? Что она, верно музыкальна, романтична?
- Мы с ней друзья, - сказал Ван (тщательно подготовив ответ к вопросу, который давно в той или иной форме ожидал). - У нас много общего, даже больше, чем, скажем, бывает между влюбленными, между кузенами или у брата с сестрой. Словом, мы прямо-таки неразлучны. Много читаем. Она, благодаря прадедовой библиотеке, несомненно начитанна. Да и вообще приятная юная особа.
- Ван… - начал было Демон, но осекся - как начинал и осекался уж столько раз в последние годы. Когда-нибудь это должно быть произнесено, но не наступил еще тот момент. Вставив монокль, Демон принялся рассматривать бутылку: - Кстати, сын, не хочешь ли отведать какой-нибудь из этих аперитивов? Мой отец позволял мне выпить "лиллетовки" или вон того иллинойского пойла - жуткое барахло, антрану свади, как сказала бы Марина. Подозреваю, что у твоего дядюшки есть за соландерами в кабинете тайник, где хранится виски получше, чем этот usque ad Russkum. Что ж, давай пить коньяк, как намечено, если ты не filius aquae.
(Каламбур выпал невзначай, но, когда заносит, можно и дать маху.)
- Нет, я предпочел бы кларет. Налягу (I'll concentrate) на "Латур" после. Да нет, вовсе я не аквафил, а и в Ардисе лучше воду из-под крана не пить.
- Надо предостеречь Марину, - сказал Демон, пополоскав во рту и неторопливо сглотнув, - не стоило б ее благоверному - после приключившегося с ним удара - напиваться до одурения, переключился б лучше на французские и кали-франкские вина. На днях видел его в городе, в районе Псих-авеню, сначала он шел вполне нормально, но стоило ему меня заметить издалека, за квартал, как его часовой механизм начал давать сбои и он - такой беспомощный! - остановился, не в силах до меня дойти. Едва ли это нормально. Что ж, как некогда говаривали мы в Чузе, - выпьем, чтоб, не дай Бог, прелестницы наши прознали друг о дружке! Только юконцы воображают, будто коньяк вреден для печени, потому у них и нет ничего, кроме водки. Так я рад, что ты прекрасно ладишь с Адой. Это замечательно. Давеча вон в той галерее я столкнулся с на редкость миленькой субреткой. Она, ни разу не вскинув реснички, отвечала мне по-французски, когда я… прошу тебя, мальчик мой, задерни слегка эту штору, вот так, такое резкое закатное солнце, в особенности из-под темной тучи, не для моих бедных глаз. Или бедных поджилок. Скажи, как тебе такой типаж, Ван, - склоненная головка, обнаженная шейка, высокие каблучки, шустрая, вихляющая походка, - а, правда мило, Ван?
- Видите ли, сэр…
(Сказать ему, что я самый юный венерианец? А может, он тоже? Показать метку? Нет, лучше не стоит. Увернемся.)
- Видишь ли, я теперь отдыхаю после знойного романа, который был у меня в Лондоне с моей партнершей, помнишь, ты прилетал на последний спектакль, я танго с ней танцевал?
- Помню, ну да! Так ты забавно сказал - "отдыхаю".
- По-моему, сэр, вам хватит бренди на сегодня.
- Ну да, ну да, - проговорил Демон, отбиваясь от некого деликатного вопроса, ранее вытесненного из Марининой головы лишь ее неспособностью на сходную догадку, если только не проникнет она через какой-нибудь потайной вход; ведь несообразительность непременно созвучна перенасыщенности; нет ничего полней, чем пустая голова.
- Кто спорит, - продолжал Демон, - посвятить лето отдыху в деревне - это так соблазнительно…
- Свежий воздух и все такое прочее, - подхватил Ван.
- Надо же, юный сынок послеживает за отцом, не много ли тот пьет, - заметил Демон, наливая себе в четвертый раз. - С другой стороны, - продолжал он, грея в пальцах свой с позолоченным ободком неглубокий бокал на тонкой ножке, - пребывание на воздухе при отсутствии летнего увлечения может обернуться унылой скукой, но, я соглашусь, не так уж много приличных девиц имеется по соседству. Есть эта славненькая юная Ласкина, une petite juive très aristocratique, но, насколько я знаю, она помолвлена. Между прочим, эта де Прэ утверждает, что ее сын поступил на военную службу и скоро ему предстоит принять участие в достойной сожаления заморской кампании, в которую нашей стране не стоило бы ввязываться. Интересно, останутся ли здесь у него соперники?
- Господи, о чем ты! - искренне воскликнул Ван. - Ада - серьезная юная леди. Нет у нее ухажеров - кроме меня, ça va seins durs. A ну-ка, отец, кто, кто же, кто говорил так вместо "sans dire"?
- Ах это! Кинг Уинг. Когда я полюбопытствовал насчет достоинств его жены-француженки. Что ж, мне приятно слышать такое об Аде. Говоришь, она любит лошадей?
- Она, - сказал Ван, - любит то же, что и наши красавицы: балы, закат, ну и "Вишневый сад".
Тут в комнату собственной персоной вбежала Ада. Да-да-да-да, вот и я! Лучась улыбкой!
Демон, с радужными крыльями, торчащими горбом за спиной, привстал было, но тут же снова плюхнулся в кресло, обхватив Аду одной рукой, в другой сжимая свой бокал и целуя девушку в шею, в голову, вдыхая свежесть племянницы с пылом, дядюшке не свойственным.
- Ах ты Боже мой! - воскликнула Ада (в порыве детского восторга, который Ван воспринял даже, казалось, с большим attendrissment, melting ravishness, чем ее ласкавший его отец). - Как рада видеть тебя! Когтями разрывая облака! Он канул вниз, где замок был Тамары!
(Парафраз Лоуденом Лермонтова.)