- Не то, нет, не то! - воскликнул Ван. - Главное, главное, самое главное… чтоб ты была мне верна, будешь мне верна?
- Не плюйся, любимый, - проговорила с тусклой улыбкой Ада, смахивая следы многочисленных "т", и "б", и "в". - Не знаю. Я обожаю тебя. Никогда не полюблю другого, как тебя, никогда, нигде, ни в земной, ни в загробной жизни, ни в Ладоре, ни на Терре, где, как говорят, бродят наши души. Но! Но, мой Ван, мой любимый, я чувственна, я жутко чувственна и не знаю, честное слово, qu'y puis-je? О Боже, не проси меня, в школе есть девочка, она в меня влюблена, я не соображаю, что говорю…
- Девицы не в счет, - говорил Ван, - но я убью всех мальчишек, которые будут возле тебя крутиться. Прошлой ночью пытался написать тебе стихи об этом, но стихи писать не умею; только начало звучит, самое начало: Ада, отрада, сень сада… остальное как в тумане, попробуй домыслить сама.
Они обнялись в последний раз, и не оглядываясь, бегом он ринулся прочь.
Спотыкаясь о дыни, с яростью сбивая жокейским хлыстиком головки заносчиво тянущегося вверх фенхеля, Ван вернулся к Лесной Развилке. Его поджидала поддерживаемая под уздцы юным мавром любимая вороная кобыла Траурница. Отблагодарив грума пригоршней стелл, Ван пустил лошадь в галоп, перчатки его были мокры от слез.
26
В пору первой разлуки Ван с Адой использовали для переписки особый шифр, который совершенствовали в течение всех пятнадцати месяцев с момента отъезда Вана из Ардиса. Эта разлука продлилась почти четыре года ("наша черная радуга", как звала ее Ада) - с сентября 1884 года по июнь 1888, включив в себя две кратких, полных неописуемого восторга интерлюдии (в августе 1885 и в июне 1886) да пару случайных свиданий ("сквозь решетку дождя"). Толкование шифров - скучное занятие; все же придется обозначить несколько основополагающих моментов.
Слова в одну букву оставались как есть. В каждом же полновесном слове каждая буква заменялась следующей в ряду алфавита в зависимости от числа букв в слове - второй от нее по алфавиту, или третьей, или четвертой, или пятой и так далее. Так, четырехбуквенное слово "твой" становилось "цётн" ("ц" в алфавите идет четвертой после "т", "ё" - четвертой после "в" и т. п.), тогда как слово "любовь" (набор букв в котором дважды вынуждал выходить за пределы алфавитного цикла и начинать цикл сначала) превращалось в "сДжфзВ", где заглавными помечались буквы второго алфавитного цикла: так, например, вместо "ю", от которого надо было отсчитать вперед шесть знаков (слово "любовь" состоит из шести букв) - я, А, Б, В, Г, Д - появлялось "Д"; так же и "ь" попадал своим обозначением во второй цикл, становясь "В". В популярных изложениях теорий космоса (изданиях, легко и непринужденно начинающихся с ясных и понятных фраз) внезапно случается ужасное: они начинают сыпать математическими формулами, и мозг уже перестает дальнейшее воспринимать. В наши намерения подобное не входит, если только шифр наших любовников (уже сам по себе эпитет "наших" может вызвать раздражение, что поделаешь) воспримется с чуть большим вниманием и чуть меньшей антипатией, то можно положиться, что и не слишком большого ума читатель сумеет уяснить это "перетекание" в очередной алфавитный цикл.
К несчастью, возникли осложнения. Ада выступила с некоторыми усовершенствованиями, как то: начинать каждое послание с зашифрованного французского, после первого слова переходить на зашифрованный английский, затем после первого слова из трех букв снова возвращаться на французский, и так метаться туда-сюда, добавляя все новые сложности. С введением этого новшества послания сделалось даже труднее читать, чем писать, в особенности потому, что оба корреспондента, преисполненные сладким чувственным нетерпением, что-то вставляли, что-то вычеркивали, делая ошибки в словах и в шифровке, став одновременно и жертвами невыразимой тоски, и жертвами переусложненности своих криптограмм.
Во втором, начавшемся в 1886 году периоде разлуки шифр был коренным образом изменен. Оба, и Ван, и Ада, знали наизусть семидесятидвухстрочную поэму Марвелла "Сад" и сорокастрочное стихотворение Рембо "Mémoire". Именно оттуда заимствовали они буквы для своих писем. Слово обозначалось, например, таким образом: с.2.11 с. 1.2.20 с.2.8, где "с." и цифра за ней обозначали строку и ее номер в поэме Марвелла, а следующая цифра - позицию нужной буквы в этой строке, иными словами, "с.2.11" означало: "вторая строка, одиннадцатая буква". По сути, все было ясно до предела; если в качестве дополнительно путающей уловки привлекалось стихотворение Рембо, то для указания строки использовалась прописная "С", и только. Но все-таки разъяснять - скучное занятие, ведь разъяснения увлекательны, только если хочется (боюсь, не нам) в примерах выискать ошибки. Словом, вскоре выяснилось, что у этого варианта гораздо больше пороков, чем в первоначальном шифре. Из соображений конспирации нельзя было иметь под рукой для проверки книгу или переписанный текст стихотворений, и какой бы незаурядной памятью оба ни обладали, все же погрешностей избежать не могли.
Весь 1886 год они продолжали переписываться с прежней частотой - не менее письма в неделю; но, что любопытно, в третий период их разлуки - с января 1887 по июнь 1888 года (после длинного-длинного междугородного разговора и очень краткого свидания) письма их становились все реже и реже, сократившись до двадцати от Ады (причем весной 1888 их уж было всего два-три) и до примерно вдвое большего числа от Вана. Никаких отрывков из их переписки мы здесь привести не можем, поскольку все письма были уничтожены в 1889 году.
(Я бы полностью опустила эту короткую главу. Приписка Ады.)
27
- Марина блестяще о тебе отзывается и пишет "уже чувствуется осень". Это так по-русски. Твоя бабушка в эту пору, даже если в окрестностях Виллы Армина стояла жара, всегда регулярно произносила то же "already-is-to-be-felt-autumn". Марина всегда считала, что "Армина" - именно ее имени анаграмма, а не той "marina", что "морская". Выглядишь превосходно, сынок мой, хотя могу себе представить, как надоело тебе общение с ее малышками. А потому у меня предложение…
- Да нет, девчушки прелесть, - умиленно заверил отца Ван, - особенно мила крошка Люсетт.
- У меня предложение отправиться со мной сегодня на коктейль. Устраивает замечательная вдовушка некого майора де Прэ - неким образом родственника нашего покойного соседа, стрелка отменного, только темновато оказалось на Выгоне и внезапный вопль сунувшегося под руку мусорщика пришелся не к месту. Так вот, эта замечательная и влиятельная дама, стремящаяся оказать услугу одному моему другу (кашляет), имеет, насколько мне известно, пятнадцатилетнюю дочь по имени Кордула, общение с которой, несомненно, послужит для тебя компенсацией безотрадного лета, убитого в лесу Ардиса на игры в жмурки с двумя малолетками.
- Мы в основном играли в скраббл и снап, - вставил Ван. - А что, нуждающийся друг твой также моей возрастной категории?
- Она будущая Дузе, - строго заметил Демон. - И нынешний вечер призван дать ей "профессиональный толчок". Ты займешься Кордулой де Прэ, я - Корделией О'Лири.
- D'accord! - кивнул Ван.
Мамаша Кордулы, перезрелая, переусердствовавшая в нарядах и перехваленная комическая актриса, представила Вана акробату-турку с роскошными орангутаньими, сплошь в рыжевато-каштановых волосах, лапищами и с глазами шарлатана, - но оказалось, напротив, он большой мастер в цирковом деле. Ван настолько был захвачен беседой с ним, с таким восторгом ловил советы профессионала, исполненный зависти, тщеславия, благоговения и прочих свойственных юности чувств, что у него почти не осталось времени ни на Кордулу, низенькую, приземистую, краснолицую девицу в темно-красном шерстяном свитере с высоком воротом, ни даже на сногсшибательную юную леди, чьей обнаженной спины едва касалась рука отца, когда тот направлял ее в сторону того или иного нужного гостя. Однако в тот же вечер Ван столкнулся с Кордулой в книжной лавке, и она сказала:
- Между прочим, Ван, - ведь я могу называть тебя просто по имени, верно? - твоя кузина Ада - моя школьная подруга. Вот так-то! А теперь объясни, пожалуйста, чем ты покорил нашу взыскательную Адочку? В первом же письме из Ардиса она буквально захлебывалась от восторга - это Ада-то! - до чего мил, умен, своеобразен, неотразим…
- Глупости! Когда это было?
- По-моему, в июне. Потом прислала еще одно письмо, в ответ на мое… потому что я ужасно приревновала к тебе… честное слово! - и буквально засыпала ее всякими расспросами - ну, а ответ на мое письмо был уклончив и о Ване практически ни слова.