- Благодарю того, кто привел вас сюда, - сказала Вероника, глядя на графа де Гранвиля впервые за последние пятнадцать лет. - Я долго питала к вам недобрые чувства, но теперь поняла, что была несправедлива, и вы узнаете, почему, если останетесь в Монтеньяке до послезавтра. Господин Бьяншон, - продолжала она, здороваясь с Орасом Бьяншоном, - несомненно, подтвердит мои опасения. Сам бог послал вас, монсеньер, - сказала она, склоняясь перед архиепископом. - Во имя старой дружбы вы не откажетесь напутствовать меня в последние минуты. Какой милости я обязана тем, что собрались вокруг меня все, кто любил и поддерживал меня всю жизнь?
При слове любил она с прелестной улыбкой посмотрела на г-на де Гранвиля, которого до слез тронуло это проявление дружбы. Глубокое молчание царило при встрече. Оба врача, догадываясь о муках, которые терпела Вероника, мысленно спрашивали себя, каким чудом держится эта женщина на ногах. Остальные три гостя были так испуганы страшной переменой в облике Вероники, что могли выражать свои мысли только взглядами.
- Позвольте мне, - сказала она с обычной своей милой манерой, - удалиться вместе с двумя этими господами. Дело не терпит отлагательства.
Она улыбнулась гостям и, опираясь на руки обоих врачей, направилась к замку неверной, медленной походкой, которая предвещала близкую катастрофу.
- Господин Бонне, - сказал архиепископ, глядя на кюре, - вы сотворили чудеса.
- Не я, а бог, монсеньер, - возразил кюре.
- Говорили, что она умирает, - сказал г-н Гростет, - но она мертва, остался один дух...
- Душа, - поправил Жерар.
- Она всегда неизменна! - воскликнул главный прокурор.
- Она подобна стоикам античных времен, - заметил воспитатель.
Все молча прошлись вдоль балюстрады, рассматривая окрестный пейзаж, освещенный красными отблесками вечерней зари.
- Для меня, видевшего эти места тринадцать лет назад, - сказал архиепископ, указывая на плодородные равнины, на долину и горы Монтеньяка, - все это кажется таким же чудом, как то, чему мы были сейчас свидетелями: почему вы позволили госпоже Граслен подняться? Ей следовало лежать.
- Она лежала, - ответила матушка Совиа. - Но, проведя в постели десять дней, она захотела встать и последний раз осмотреть поместье.
- Я понимаю, что ей хотелось попрощаться с делом своей жизни, - сказал г-н де Гранвиль, - но она могла умереть здесь, на террасе.
- Господин Рубо советовал нам не спорить с ней, - возразила матушка Совиа.
- Какое чудо! - снова воскликнул архиепископ, который не мог оторвать глаз от равнины. - Она возделала пустыню! Но мы знаем, сударь, - добавил он, обращаясь к Жерару, - как много заложено тут ваших знаний и трудов.
- Мы все были только ее рабочими, - заметил мэр. - Да, мы были только руками, мыслью была она!
Матушка Совиа оставила гостей, чтобы узнать о решении парижского врача.
- Нам понадобится героизм, чтобы присутствовать при ее смерти, - сказал главный прокурор архиепископу и кюре.
- Да, - откликнулся г-н Гростет, - но для такого друга надо идти на все.
Обуреваемые мрачными мыслями, они молча ходили взад и вперед по террасе; в это время к ним подошли два фермера г-жи Граслен, которых послали снедаемые горьким нетерпением жители деревни, чтобы узнать приговор, вынесенный парижским врачом.
- Они совещаются, мы сами ничего еще не знаем, друзья мои, - ответил архиепископ.
Тут из замка поспешно вышел г-н Рубо, все бросились к нему.
- Ну, как она? - спросил мэр.
- Ей осталось не больше двух суток жизни, - отвечал г-н Рубо. - В мое отсутствие болезнь зашла далеко; господин Бьяншон понять не может, как она держалась на ногах. Такие необычайные явления можно объяснить только состоянием экзальтации. Итак, господа, - обратился врач к архиепископу и кюре, - она принадлежит вам, наука бессильна, и мой знаменитый собрат полагает, что вам едва хватит времени для свершения всех церемоний.
- Пойдемте, вознесем богу свои молитвы, - сказал кюре прихожанам. - Ваше преосвященство, без сомнения, соблаговолит причастить ее святых тайн?
Архиепископ наклонил голову, он не мог произнести ни слова, глаза его были полны слез. Каждый - кто сидя, кто опустив голову на руки, кто опершись на балюстраду - погрузился в свои мысли. Раздался печальный звон церковного колокола. И тут послышались шаги множества людей: все население деревни двинулось к порталу храма. Отблеск зажженных свечей осветил деревья в саду г-на Бонне. Зазвучало торжественное пение. Над полями царило угасающее зарево заката, птичий щебет умолк. Только лягушки тянули свою долгую, звонкую и тоскливую трель.
- Пойду исполнять долг свой, - произнес подавленный горем архиепископ и медленным шагом направился в замок.
Совет врачей происходил в большой зале замка. Огромная зала сообщалась с парадной спальней, отделанной красной камкой, - эту комнату тщеславный Граслен обставил со всей роскошью, принятой у финансистов. За четырнадцать лет Вероника побывала здесь не более шести раз, парадные апартаменты ей были совершенно не нужны, она никогда там не принимала; но выполнение последнего долга и борьба с последней вспышкой возмущения лишили ее сил; она не в состоянии была подняться к себе. Когда знаменитый врач взял больную за руку и нащупал пульс, он только молча посмотрел на г-на Рубо; они вдвоем подняли ее и понесли на стоявшую в спальне кровать. Алина поспешно распахнула дверь. Как на всех парадных кроватях, на этой кровати не было белья. Врачи уложили Веронику поверх красного камчатного покрывала. Рубо открыл окна, поднял занавеси и позвал кого-нибудь на помощь. Прибежали слуги и матушка Совиа. В канделябрах зажгли пожелтевшие свечи.
- Видно, суждено было, - улыбаясь, воскликнула умирающая, - чтобы моя смерть стала тем, чем и должна быть смерть для христианской души, - праздником!
Во время осмотра она добавила:
- Главный прокурор сделал свое дело - я умирала, он поторопил меня...
Старуха мать взглянула на дочь и поднесла палец к губам.
- Я буду говорить, матушка, - ответила ей Вероника. - Подумайте! Перст божий виден во всем: я умираю в красной комнате.
Матушка Совиа вышла, испуганная ее словами.
- Алина, - крикнула старуха, - она заговорила, она заговорила!
- Ах, барыня уже не в здравом уме! - воскликнула верная служанка, которая в это время несла простыни для Вероники. - Бегите за господином кюре, сударыня!
- Вашу хозяйку нужно раздеть, - сказал Бьяншон вошедшей Алине.
- Это будет нелегко, на сударыне надета власяница из конского волоса.
- Как! В девятнадцатом веке еще существуют подобные ужасы? - воскликнул великий врач.
- Госпожа Граслен никогда не позволяла мне даже прощупать желудок, - заметил г-н Рубо, - я мог следить за ходом болезни лишь по ее лицу, по состоянию пульса, по сведениям, которые получал от матери и горничной.
Веронику перенесли на диван, пока устраивали постель на парадной кровати, стоявшей в глубине комнаты. Врачи переговаривались вполголоса. Матушка Совиа и Алина хлопотали с бельем. На лица обеих овернок страшно было смотреть, сердца их разрывались от страшной мысли: "Мы готовим для нее постель последний раз, здесь она и умрет!"
Осмотр был недолгим. Прежде всего Бьяншон потребовал, чтобы Алина и матушка Совиа, не слушая больную, силой разрезали власяницу и надели на нее рубашку. Во время этой процедуры врачи вышли в залу. Проходя мимо них с завернутым в салфетку страшным орудием покаяния, Алина сказала:
- Тело госпожи Граслен - сплошная язва.
Оба врача вошли в комнату.
- У вас, сударыня, воля более сильная, чем у Наполеона, - сказал Бьяншон после того, как задал Веронике несколько вопросов, на которые она отвечала с полной ясностью мысли, - вы сохраняете все свои умственные способности в последнем периоде болезни, когда император утратил могучую силу своего интеллекта. Судя по тому, что я знаю о вас, я могу говорить вам правду.
- Умоляю вас об этом на коленях, - сказала она. - Вы можете точно измерить, сколько мне еще отпущено жизненных сил, они все понадобятся мне на последние несколько часов.
- Тогда думайте только о своем спасении, - сказал Бьяншон.
- Если бог оказывает мне милость, позволяя мне умереть сразу, - произнесла Вероника с ангельской улыбкой, - поверьте, что милость эта пойдет на благо церкви. Присутствие духа необходимо мне теперь, чтобы выполнить замысел божий, а Наполеон к этому времени завершил уже предначертанный ему путь.
Оба врача в изумлении переглянулись, услышав эти слова, произнесенные так непринужденно, словно г-жа Граслен беседовала с ними в своей гостиной.
- А! Вот и врач, который исцелит меня! - сказала Вероника, увидев входящего архиепископа.
Она собрала все силы, чтобы сесть, опираясь на подушки, любезно попрощалась с г-ном Бьяншоном, попросив его принять от нее не деньги, а подарок за добрую весть, которую он принес ей; она шепнула несколько слов матери, и та увела врача. Беседу с архиепископом Вероника отложила до прихода кюре, а пока выразила желание немного отдохнуть. Алина бодрствовала подле своей хозяйки. В полночь г-жа Граслен проснулась и спросила, где архиепископ и кюре. Служанка указала на них - они молились за Веронику. Она знаком отправила мать и Алину, и по второму ее знаку оба пастыря подошли к кровати.