Быть может, избыток людей со специальным образованием следовало бы использовать в начальных школах, столь необходимых народу. У нас нет для просвещения народных масс достаточного количества терпеливых и преданных делу учителей. Пугающее количество нарушений закона и преступлений говорит о глубокой общественной язве; причина ее в том полуобразовании, какое дается народу и какое способно разрушить все общественные связи, ибо заставляет народ думать достаточно для того, чтобы отказаться от полезных для власти религиозных верований, но недостаточно для того, чтобы возвыситься до теории послушания и долга, являющейся последним словом трансцендентальной философии. Невозможно заставить всю нацию изучать Канта; поэтому народу нужнее вера и привычка, нежели умственные занятия и размышления. Если бы можно было начать жизнь сызнова, я, пожалуй, поступил бы в семинарию и стал простым сельским священником или учителем. Теперь я слишком далеко продвинулся по своему пути, чтобы быть только учителем начальной школы; к тому же я могу воздействовать на более широкий круг, чем одна школа или один приход. Я пытался примкнуть к сен-симонистам, но они избрали дорогу, по которой я не могу следовать за ними; однако, несмотря на свои ошибки, они коснулись многих болезненных ран, явившихся следствием нашего законодательства, ран, которые приведут Францию к глубокому нравственному и политическому кризису и не врачуются жалкими паллиативами.
Прощайте, сударь, примите заверения в моей почтительной и неизменной привязанности, которая, не взирая на все эти рассуждения, постоянно возрастает.
Грегуар Жерар".
По старой привычке, присущей всем банкирам, Гростет тут же набросал на обороте письма ответ и сверху надписал сакраментальное слово: отвечено.
"Обсуждать замечания, заключенные в вашем письме, дорогой Жерар, тем более бесполезно, что по воле случая (пользуясь любимым словом глупцов) я собираюсь сделать вам предложение, которое вам поможет выбраться из беды. Госпожа Граслен - владелица монтеньякских лесов и совершенно бесплодного плато, простирающегося у подножия холмов, на которых раскинулись ее леса, - намерена извлечь доход из этих огромных владений, начав эксплуатацию лесов и возделав каменистые равнины. Для того, чтобы привести в исполнение это намерение, ей нужен человек ваших знаний и вашего рвения, который, подобно вам, соединял бы в себе бескорыстие с пониманием практической пользы. Немного денег и много работы! Огромный результат, достигнутый малыми средствами! Полное преобразование целого края! Открыть источник изобилия в самой обездоленной местности - не к этому ли вы стремились, вы, мечтающий создать поэму? Судя по искренности вашего письма, я могу без колебаний пригласить вас к себе в Лимож. Но, друг мой, повремените подавать в отставку. Испросите себе только отпуск, объяснив своему начальству, что хотите изучить некоторые специальные вопросы вне сферы работ, ведущихся государством. Тогда вы не потеряете своих прав и будете располагать временем, чтобы судить, выполнимо ли предприятие, задуманное монтеньякским кюре и одобренное госпожой Граслен. При личном свидании я объясню вам все выгоды, которые ждут вас в случае осуществления этих обширных преобразований.
Всегда можете рассчитывать на дружбу преданного вам
Гростета".
Госпожа Граслен написала в ответ Гростету лишь несколько слов:
"Спасибо, друг мой, жду вашего протеже".
Показав письмо инженера г-ну Бонне, она сказала:
- Еще одна раненая душа, жаждущая исцеления!
Кюре прочел письмо раз и другой, молча прошелся по террасе и вернул его г-же Граслен со следующими словами:
- Это человек выдающийся, с прекрасной душой. Он говорит, что школы, созданные революционной мыслью, фабрикуют бездарностей. Я же называю их фабрикой неверующих, ибо господин Жерар если не атеист, то протестант...
- Мы спросим у него, - сказала Вероника, пораженная таким ответом.
Через две недели, несмотря на декабрьские холода, г-н Гростет приехал в монтеньякский замок, чтобы представить своего подопечного, которого с нетерпением ожидали Вероника и г-н Бонне.
- Нужно очень любить вас, дитя мое, - сказал старик, взяв Веронику за обе руки и целуя их с галантностью пожилых людей, которая никогда не оскорбляет женщину, - да, очень любить вас, чтобы покинуть Лимож в подобную погоду. Но я хотел сам преподнести вам в подарок господина Жерара. Вот он. Этот человек должен вам понравиться, господин Бонне, - добавил он, дружески приветствуя священника.
Внешность Жерара оказалась не очень привлекательна. Это был человек среднего роста, приземистый, с шеей, как бы втянутой в плечи, с рыжеватыми волосами, красными глазами альбиноса и почти белыми ресницами и бровями. Цвет лица у него, как у всех особей этого рода, отличался ослепительной белизной, но сильно пострадал от рябин, оставленных оспой; упорные занятия, очевидно, испортили ему зрение, и он носил темные очки. Сбросив грубый синий плащ, он остался в костюме, который никак не способствовал изяществу его облика. Небрежно надетая и застегнутая одежда, кое-как повязанный галстук, несвежая сорочка - все обличало неумение заботиться о себе, в котором упрекают людей науки, почти всегда очень рассеянных. Развитой торс при худобе ног, вся осанка Жерара указывали на некоторое физическое истощение, вызванное привычкой к размышлениям. Однако пылкая мысль и сильные чувства, о которых можно было судить по письму Жерара, озаряли его лоб, словно изваянный из каррарского мрамора. Казалось, природа избрала именно лоб, чтобы запечатлеть на нем величие, твердость духа и доброту этого человека. Нос у него, как у всех представителей гальского племени, был несколько приплюснут. Прямые, четкие очертания рта указывали на безупречную скромность и чувство меры; лицо его, утомленное постоянными занятиями, казалось постаревшим раньше времени.
- Мы прежде всего должны благодарить вас, сударь, - обратилась г-жа Граслен к инженеру, - за то, что вы согласились руководить работами в краю, который не может дать вам других радостей, кроме сознания содеянного добра.
- Сударыня, - ответил он, - господин Гростет столько рассказывал мне о вас во время пути, что я счастлив быть вам полезен, а будущая жизнь подле вас и господина Бонне меня как нельзя более привлекает. Если меня не изгонят из здешних мест, я хотел бы закончить тут мои дни.
- Мы постараемся сделать все, чтобы вы не изменили своих намерений, - улыбаясь, сказала г-жа Граслен.
- А вот и бумаги, которые передал мне главный прокурор, - сказал Гростет Веронике, отводя ее в сторону. - Он был очень удивлен, что вы не обратились непосредственно к нему. Все, о чем вы просили, было исполнено очень быстро и охотно. Прежде всего ваш подопечный будет восстановлен во всех гражданских правах, а через три месяца вам доставят Катрин Кюрье.
- Где же она? - спросила Вероника.
- В больнице святого Людовика, - ответил старик. - Пока она не выздоровеет, ей нельзя уехать из Парижа.
- Ах, бедная девушка больна?
- Здесь вы найдете все интересующие вас сведения, - сказал Гростет, вручая бумаги Веронике.
Она вернулась к обществу и, опираясь на руки Гростета и Жерара, повела гостей в роскошно обставленную столовую на первом этаже. Вероника угощала всех обедом, но сама не принимала в нем участия. С первого дня приезда в Монтеньяк она всегда ела в одиночестве, и Алина свято хранила тайну этого сурового закона до тех пор, пока ее хозяйке не стала грозить смерть.
К обеду были приглашены мэр, мировой судья и монтеньякский врач.