Но больше всех обрадовался тени султана и дрожи в его руке один из исмаилитов, которым даже Священный Коран представляется всего лишь караваном таинственных смыслов, пересекающих пустыни невежества и понятных только предвестнику конца света, махди.
Дело в том, что скоротечная тень султана на миг покрыла собой окошко того дома, а среди домашних слуг кади, его нынешнего хозяина, был один тайный исмаилит. Этот слуга стоял у окна и глядел в щелку между ставен. Ему в глаза вдруг ударило солнце, и сам султан обернул к дому бледное лицо, Его указующий перст, дрогнув, нашел врага сунны, скрывавшегося за ставнями в сумраке комнаты. Слуга остолбенел и облился холодным потом. Однако никто из многочисленной стражи султана не бросился к дому выгонять из его углов еретика, будто зверя из чащи. Когда султан двинулся дальше и вместе с ним двинулась вереница его телохранителей-мамлюков, исмаилит перевел дух. "Я и есть махди! Великий, никому не известный имам!" - осенила его внезапная мысль. - Сам султан прозрел, содрогнулся и смирился перед великой тайной! Само солнце подало мне знак!" Еще до полудня весть слуги взбудоражила всех исмаилитов, таившихся в Священном Городе.
Так пошли круги по мутному и бездонному морю человеческих домыслов. Мухтесибы различных городов стали доносить о столкновениях между шиитами и хариджитами, тех и других с суннитами.
Спустя месяц слухи и волнения улеглись, однако весть о странном знамении продолжала тревожить сердца и умы не только эмиров Египта и Сирии, но даже вспоминалась непогожими вечерами мудрому халифу Багдада ан-Назиру, а также султану Рума и суровым Альмохадам Магриба.
Между тем, только двум приближенным славного султана Юсуфа, было достоверно известно то, что он имел в виду, когда его взор привлекли сначала небеса, а затем собственная тень на стене дома.
В тот час лихорадка принялась мучить султана с новой силой, и тогда он, указав дрожащей рукой на свою тень, тихо рек своему верному катибу, Имаду ад-Дину аль-Исфахани, ехавшему по левую руку от своего господина:
- Имад! Вот сроки жизни нашей. Как сказано в Священном Коране: "Один лишь вскрик - И вот они погасли"…
- Малик, да снизойдет на тебя благословение Аллаха! - в изумлении проговорил аль-Исфахани, один из немногих, самых верных его слуг, какие имели право называть своего повелителя "маликом". - Ведь эти священные строки предупреждают о суровом возмездии только неверных!
- Всемогущий Аллах сотворил всех людей - и верных, и упорствующих в своем невежестве, - тихим голосом заметил султан, обращаясь куда-то в сторону. - Тот, кто не равен нам по вере, равен нам в своем творении, разве не так, Имад?
Пока мудрый катиб размышлял, какой ответ полнее удовлетворит господина, султан, как будто катиб уже согласился с ним, добавил такие слова:
- Когда умирал Моисей, он чувствовал себя живой птицей, которую ощипывают, а она не может ни улететь, ни умереть, чтобы освободиться. Любопытно, чем перья неверных отличаются от наших?
Аль-Исфахани поежился от холода и снова замешкался с ответом. Султан же вновь обратился к катибу, вовсе не возмутившись его растерянностью:
- Тень напомнила мне о сегодняшнем сне. Мне привиделось, будто я встретился посредине моста, перекинутого через бездонную пропасть, с маликом Ричардом. Он первым поднял меч, а я - свой. Мы начали поединок. Но лишь только я нанес первый удар, как мой меч прошел сквозь моего врага, как сквозь пустую тень. Он и вправду оказался тенью под моими ногами. Моей собственной тенью. Внезапно мне открылось, что мост переброшен с одной чашки весов на другую. То были такие весы, на которых взвешивают монеты. Я остался на одной из чашек, а на другой не оказалось никого. Естественным образом я потянул свою чашку вниз и стал проваливаться в пропасть. Я понимал, что чашка должна остановиться, ведь весы держит в своей руке Всемогущий Аллах, но мне было очень страшно. Плечо весов не могло быть бесконечным, однако падение казалось таковым… Я проснулся раньше, чем остановилась чашка весов. К чему такой сон, Имад?
Тревога катиба только возросла, и страх уже разгуливал по его хребту, как ветер по всей Яффской дороге, от Иерусалима до самого моря.
- Малик, ты сам с отроческих лет снискал славу толкователя снов, - осторожно напомнил он султану. - Я же учен только в каламе и в вещах, доступных лишь простым смертным. Боюсь, только нанесу пыль в истинный смысл видения…
Султан бросил на катиба короткий взгляд, подобный мимолетному блеску сабли, и тот поспешил добавить:
- …однако его смысл ясен даже простому смертному, не искушенному в прозрениях. Могущество повелителя правоверных - да сохранит его Аллах! - перевесит… или уже перевесило всех его врагов, которые развеялись, как тени.
До поворота улицы между султаном и катибом висело молчание, подобное невидимому и неслышному рою пчел, а когда процессия повернула к дворцу, султан произнес так тихо, что его слова едва коснулись слуха аль-Исфахани:
- Малик Ричард упал с чашки весов. Это очень плохо… Теперь скажи мне об этом кафире. Ты уверен, что он соотечественник малика Ричарда, а не из франков-южан?
Аль-Исфахани обрадовался, что султан сменил тему и теперь верному катибу, остается говорить только то, что он знает наверняка и в таких словах, какими вполне сможет угодить господину.
- Никакого сомнения в том нет, малик, - ответил он с воодушевлением. - У него норманнские черты. Немногословен. Ест неторопливо. Вид женщин не лишает его спокойствия и не приковывает намертво его взгляд. Этот кафир - не из южных франков. Он утверждал, что прибыл из Англии. Полагаю, что в это можно поверить.
- Ты говорил, что он был пленен пять лет назад, - вспомнил султан.
- Да, в тот самый день, когда Священный Город был волею Аллаха возвращен в пределы дар аль-Ислама, - отвечал катиб.
- В тот славный день многие знатные кафиры были отпущены без выкупа, - заметил султан.
- Он действительно отказался принять свободу как милость, без отдачи за себя выкупа, - сказал катиб. - Он считал, что это оскорбит его достоинство… Однако денег у него не было, и он утверждал, что его вскоре выкупят родственники.
- От его руки пало много моих воинов? - вопросил султан.
- Если смотреть правде в глаза, то - не меньше дюжины, малик, - вздохнул катиб.
Султан немного помолчал, неторопливо вздохнул и выдохнул большое облако пара.
- Пять лет - немалый срок, - заметил он. - Довольно ли осталось у него сил? Мышцы должны были одрябнуть. Сможет ли он трудиться мечом, как некогда на стенах Аль-Кудса?