Через три дня после этого свидания, пока Шмуке спал (мадам Сибо и старик музыкант поделили между собой бремя ухода за больным и по очереди бодрствовали у его изголовья), привратница опять, как она выражалась, поцапалась с бедным Понсом. Небесполезно будет здесь отметить, что воспаление печени имеет одну весьма неприятную особенность. Больные, страдающие печенью, нетерпеливы, легко раздражаются, подвержены вспышкам гнева, и эти вспышки на короткое время приносят им облегчение, подобно тому как во время жара человек чувствует иногда небывалый прилив сил. Как только жар проходит, наступает упадок, коллапс, как называют это врачи, и тогда ясно видно, какой вред нанесен организму больного. При заболеваниях печени, особенно ежели они вызваны душевным потрясением, больной после таких вспышек гнева сильно ослабевает, что весьма опасно при строгой диете, на которой его держат. Это своего рода горячка, воспаление, но не крови и не мозга, а всей гуморальной системы. Раздраженное состояние организма вызывает сильную подавленность, и больной сам себе делается противен. Всякая мелочь его злит; это усиливает опасность. Тетка Сибо, женщина простая и необразованная, не верила, несмотря на предостережения врача, что нервная система раздражается вследствие порчи гуморальной системы. Советы г-на Пулена казались ей докторскими бреднями. Как и все простолюдинки, она хотела во что бы то ни стало пичкать Понса едой и обязательно тайком накормила бы больного ветчиной, вкусным омлетом или шоколадом с ванилью, если бы не решительный запрет доктора Пулена!
- Если вы дадите господину Понсу чего-нибудь поесть, вы отправите его на тот свет, так сказать, всадите пулю ему в сердце.
Простой народ в этом отношении никак не переубедить, неприязнь к лечебницам коренится в уверенности людей малограмотных, что больных там морят голодом. Ввиду нередких смертных случаев, вызванных тем, что жены тайком приносили мужьям еду, в больницах существует приказ тщательно обыскивать родственников, навещающих больных в приемные дни. Чтобы вызвать ссору, необходимую для быстрого осуществления ее корыстных целей, тетка Сибо рассказала Понсу о своем посещении директора театра и не позабыла упомянуть, что поцапалась с танцовщицей Элоизой.
- Да что вам там понадобилось? - в третий раз спросил музыкант, который никак не мог остановить поток ее слов.
- Ну а когда я ее отчитала как следует, мамзель Элоиза поняла, с кем имеет дело, и пошла на попятный, и мы стали такими друзьями, что водой не разольешь. Да, так вы хотите знать, что мне там понадобилось? - сказала она, повторив вопрос Понса.
Некоторые говоруны, и как раз говоруны талантливые, накапливают про запас возражения, замечания, вопросы собеседника, чтоб иметь пищу для своих бесконечных разглагольствований, хотя источник их болтливости и без того не иссякает.
- Да я пошла, чтобы выручить вашего господина Годиссара; ему нужна музыка к балету, а вам, ненаглядный мой, не под силу сейчас царапать пером по бумаге и исполнять свои обязанности... Вот я и узнала, что сочинить музыку к "Могиканам" пригласят господина Гаранжо...
- Гаранжо! - воскликнул Пенс, придя в ярость. - Гаранжо - бездарность, я его не взял в первые скрипки! Он умный человек и прекрасно пишет статейки о музыке, но чтоб он мог сочинить мелодию, никогда не поверю!.. И какого черта понесло вас в театр?
- Ну и вредный же старик! Послушайте! Золото мое, чего вы кипятитесь?.. Ну, где же вам, больному, сочинить музыку? Да вы посмотрите на себя в зеркало! Подать вам зеркало? Кожа да кости... все одно как птенчик слабенький, а туда же, хотите, чтоб с вами в театре считались... да вы и со мной-то сосчитаться не можете... Вот, кстати, и вспомнила, надо к жилице с четвертого этажа сходить, она нам семнадцать франков задолжала... семнадцать франков нам сейчас ох как пригодятся! Вот уплачу аптекарю, так у нас и двадцати франков не останется... Ведь должна же я была сказать этому человеку, - он, кажется, очень хороший человек, - должна же я была сказать Годиссару... и фамилия-то какая приятная... настоящий Роже Бонтан, такой же весельчак, прямо по мне... у этого печенка не разболится, будьте спокойны!.. Ну так вот, должна же я была ему сказать, что с вами... Ничего не поделаешь, вы больны, он взял временно другого...
- Другого! - в ужасе воскликнул Понс и сел в постели.
Надо сказать, что больные, особенно те, над которыми смерть уже занесла косу, цепляются за свое место с той же яростью, с какой добиваются места начинающие карьеру. Несчастный Понс, стоявший уже одной ногой в могиле, воспринял приглашение другого на свою должность как предвестие смерти.
- Но доктор говорит, что мои дела идут отлично! Что скоро я смогу вернуться в театр. Вы меня убили, разорили, зарезали!..
- Ну, ну, ну, поехали! - прикрикнула на него тетка Сибо. - Значит, я вас тираню? Стоит мне только отвернуться, вы сейчас же господину Шмуке такие приятные вещи говорите. Я все слышу, так и знайте! Неблагодарный изверг, вот вы кто!
- Да вы ничего не понимаете, если я проболею еще две недели, мне скажут, когда я приду в театр, что я старая кляча, что мое время прошло, что такие древности в стиле ампир или рококо никому теперь не нужны! - воскликнул больной, которому не хотелось умирать. - Гаранжо со всеми в театре заведет дружбу, от билетера до рабочего сцены! Для безголосой актрисы он переменит диапазон, Годиссару будет сапоги лизать; его приятели всех в газетах расхвалят, и тогда в таком заведении, как наш театр, найдут, к чему придраться!.. И чего вас понесло в театр?
- Ах ты, боже мой! Да мы с господином Шмуке уже неделю и так и этак прикидывали... Что поделаешь! Вы все о себе думаете, вы эгоист, вам бы только самому поправиться, а другие хоть помирай! Да бедный господин Шмуке валится от усталости, еле ноги волочит, он уже не может никуда ходить, ни по урокам, ни в театр. Вы что ж, ничего не видите? Он за вами ночью ухаживает, а я днем. Если бы я и сейчас еще ночи напролет при вас просиживала, как вначале, когда я думала, что все обойдется, мне бы пришлось днем высыпаться! А как тогда с хозяйством, как с деньгами быть?.. Что вы хотите - болезнь есть болезнь! То-то и оно...
- Шмуке не мог этого придумать...
- Здравствуйте, так, по-вашему, я это сама придумала! По-вашему, мы железные! Да, если бы господин Шмуке и теперь давал по семь-восемь уроков в день, а вечером с половины седьмого до половины одиннадцатого в театре оркестром управлял, он бы через десять дней ноги протянул. Что вы, смерти ему желаете, что ли? Такому хорошему человеку, ведь он за вас жизнь отдаст! Вот чтоб моим родителям на том свете ни дна ни покрышки, никогда я таких больных, как вы, не видала... Куда ваш разум девался, в ланбар вы его, что ли, снесли? Стараемся вам угодить, из кожи вон лезем, а вы все недовольны... Да этак мы совсем с ума сойдем!.. Я уж и сейчас-то из сил выбилась.
Тетке Сибо никто не мешал трещать сколько душе угодно. Понс задыхался от злости и не мог произнести ни слова, он метался в постели, делал попытки что-то крикнуть, - казалось, он умирает. Как это и раньше бывало, ссора, достигнув своего апогея, неожиданно закончилась миром. Сиделка подбежала к больному, схватила его за плечи, уложила в постель, накрыла одеялом.
- Ну можно же себя до такого доводить! Да вы не виноваты. Это все болезнь! Господин Пулен так и говорит. Ну, ну, успокойтесь. Будьте паинькой, золотой мой. Все мы на вас не насмотримся, доктор и то к вам два раза на день приходит! Что бы он сказал, ежели бы увидел, что вы так разволновались! И я-то с вами совсем голову потеряла. Уж если мадам Сибо взялась за вами ухаживать, так извольте ее слушаться... Ишь ты как раскричался, как разговорился! Знаете ведь, что запрещено. Разговорами вы себе только кровь портите... И чего злитесь? Сами кругом виноваты... все время ко мне придираетесь! Ну, неужели мы с господином Шмуке не хотим вам добра? Он на вас не наглядится!.. Нет, мы правильно сделали, так-то, мой ангелок!
- Шмуке не мог послать вас в театр, не посоветовавшись со мною...
- Прикажете разбудить его, бедняжку, и привести сюда, чтоб он сам сказал?
- Нет, нет, не надо! Если мой добрый, мой любящий Шмуке так решил, может быть, мне и вправду хуже, чем я думаю, - сказал Понс, окинув бесконечно тоскливым взглядом произведения искусства, украшавшие спальню. - Пора, значит, расставаться с моими любимыми картинами, с вещами, к которым я привязался, как к друзьям... и с моим чудесным Шмуке! Неужели же это так?
Омерзительная комедиантка приложила платок к глазам. Ее молчаливый ответ поверг Понса в уныние. Он был сражен потерей должности и мыслью о близкой кончине, двумя тяжелыми ударами, поразившими его в самое уязвимое место, жестокими ударами, нанесенными его общественному положению и здоровью; он настолько обессилел, что даже не мог уже злиться. Он помрачнел, как чахоточный в предсмертной тоске.
- Знаете, ради господина Шмуке вам следовало бы послать за соседним нотариусом, за господином Троньоном, он очень честный человек, - предложила тетка Сибо, поняв, что жертва ее усмирена.
- Все время вы ко мне с вашим Троньоном пристаете, - проворчал больной.
- Ах, да мне решительно все равно, он или кто другой, подумаешь, много вы там мне откажете. - И она пожала плечами в знак презрения к богатству. Снова наступило молчание.
В это время Шмуке, спавший уже больше шести часов, проснулся от голода, встал, вошел в спальню к Понсу и несколько мгновений молча смотрел на него, потому что тетка Сибо приложила палец к губам и прошипела:
- Ш-ш-ш!..
Затем она встала, подошла к немцу и шепнула ему на ухо:
- Слава богу, он, кажется, засыпает, на него сегодня как что нашло! Ничего не поделаешь, это он с болезнью борется...