Тетка Сибо прикрыла дверь спальни, что снова пробудило в больном недоверие. Магус стоял все в той же позе перед четырьмя картинами. Такое неподвижное созерцание, такой восторг понятны тем, чье сердце открыто чувству прекрасного, тому неизреченному чувству, которое вызывают совершенные произведения искусства; эти люди могут часами простаивать в музее перед "Джиокондой" Леонардо да Винчи, перед "Антиопой" Корреджо - шедевром этого мастера, перед "Красавицей" Тициана, "Святым семейством" Андреа дель Сарто, "Детьми, окруженными цветами" Доминикино, перед картиной Рафаэля, сделанной гризайлью, и перед портретом старика, тоже кисти Рафаэля, - перед самыми могучими произведениями искусства.
- Уходите живее, только, чур, не шуметь! - приказала тетка Сибо.
Еврей стал медленно пятиться к дверям, не спуская глаз с картин, словно любовник, расстающийся с возлюбленной. Когда он очутился на площадке, тетка Сибо, которую его восторг навел на некоторые мысли, хлопнула старика антиквара по костлявому плечу.
- Идет, четыре тысячи с картины? А нет, как хотите...
- Уж очень я беден! - вздохнул Магус. - Картины я хочу приобрести из любви к искусству, исключительно из любви к искусству, красавица!
- Для такого сухаря, как ты, золотце мое, такая любовь самое подходящее дело! - сказала тетка Сибо. - Но ежели ты сегодня при Ремонанке не пообещаешь мне шестнадцать тысяч франков, завтра я потребую с тебя двадцать.
- Обещаю шестнадцать, - ответил еврей, испуганный ее жадностью.
- А чем такой нехристь побожиться может? - спросила она у Ремонанка.
- Ручаюсь вам за него, как за себя, - ответил торговец. - Он человек честный.
- Ну а вы сколько мне дадите, если я устрою, чтобы хозяин и вам продал картины? - спросила привратница.
- Половину с барыша, - быстро ответил Ремонанк.
- Нет, мне лучше сразу дайте определенную сумму. Я не торговка, - возразила тетка Сибо.
- Вы прекрасно разбираетесь в делах, - с улыбкой заметил Элиас Магус. - Из вас вышел бы отличный коммерсант.
- Я уж и то ей предлагаю себя в мужья и в компаньоны, - сказал овернец, сильно, словно молотом, хлопнув тетку Сибо по пышному плечу, - и другого пая, кроме ее красоты, не требую. Дался вам ваш ревнивец Сибо, подумаешь, какое дело иглой ковырять! Ну что для такой красивой женщины муж-привратник, с ним не разбогатеешь. Ваше место в антикварной лавке на бульварах. Занимали бы разговорами покупателей, приманивали бы коллекционеров. Вот загребете здесь побольше, и ну ее к черту, вашу каморку, увидите, как у нас с вами дела пойдут!
- Что сказал! Загребете побольше! - возмутилась тетка Сибо. - Да я здесь булавки не возьму, так и запишите, Ремонанк! Весь околоток знает, что я женщина честная, да!
Глаза тетки Сибо сверкали.
- Ну, ну, успокойтесь! - сказал Элиас Магус. - Это он вам не в обиду сказал, а любя.
- Ах, скольких бы покупателей она привлекла! - воскликнул овернец.
- Будьте справедливы, золотые мои, сами посудите, какое мое здесь положение, - сказала тетка Сибо, сменив гнев на милость. - Вот десять лет, как я из кожи вон лезу, - двум моим старикам угождаю, а от них еще ничего, кроме спасибо, не видела... Спросите у Ремонанка, я подрядилась их кормить и что ни день то двадцать, то тридцать су своих вкладываю, все, что на старость лет припасла, на них ушло; ежели я вру, пусть родительнице моей на том свете ни дна ни покрышки... родителя-то своего я в глаза не видела... Не сойти мне с этого места, не дожить до завтрашнего дня, кофеем подавиться, если я хоть настолечко соврала!.. Я за обоими, как за родными детьми, ходила, теперь один - не сегодня завтра помрет, - так ведь? - и как раз тот, что богаче. И что же бы вы думали, сударь? Двадцать дней подряд твержу ему, что он одной ногой в могиле стоит, потому как доктор Пулен сказал, что он не жилец, а он, старый скряга, о завещании ни слова, будто совсем и не знает меня! Честное слово! Эх, коли сама не возьмешь, нипочем свое же заработанное не получишь, вот ей-богу; на наследников надежда плохая... видали их! Уж отведу душу - брань-то на вороту не виснет, - скажу что все люди сволочи!
- Это правда, - мрачно поддакнул Элиас Магус, - из всех людей, пожалуй, мы еще самые честные, - прибавил он, переглянувшись с Ремонанком.
- Да что уж это вы... разве я о вас? - подхватила тетка Сибо. - О присутствующих не говорять, как сказал тот старый актер. Вот ей-богу, они оба мне уж около трех тысяч задолжали, все мои крохи на лекарства да на все прочее пошли, а они, может статься, и не вернут!.. И далась мне, старой дуре, эта честность. Стесняюсь им о деньгах напомнить. Вы, сударь, человек деловой, как вы мне посоветуете, - может быть, обратиться к адвокату?
- Зачем к адвокату, вы сами умнее всякого адвоката, - воскликнул Ремонанк.
Тут в столовой раздался грохот, словно тяжелое тело рухнуло на пол.
- Господи боже мой! - крикнула тетка Сибо. - Что случилось? Уж не шлепнулся ли мой хозяин с кровати да на пол!..
Она подтолкнула к выходу обоих своих сообщников и те быстро сбежали со ступенек; затем вернулась обратно и бросилась в столовую, где ее взорам предстал Понс, лежащий в ночной рубахе, без чувств, на полу. Она схватила старого холостяка в охапку и легко, словно перышко, отнесла на кровать. Уложив умирающего, она поднесла ему к носу жженые перья, смочила виски одеколоном, привела его в чувство. Потом, когда сознание вернулось к нему и он открыл глаза, тетка Сибо подбоченилась и начала:
- Босиком, в одной сорочке! Этак вы себя до смерти доведете! Почему вы мне не верите?.. Коли так, прощайте, сударь. Вот она награда за десятилетнюю службу. А я-то, я-то свои деньги на вас трачу, последние гроши ухлопала, а все жалеючи бедняжку господина Шмуке, ведь он, как ребенок, зайдет куда-нибудь в уголок и плачеть... Это за десятилетнюю-то службу и такая награда. Вы и сейчас за мной подсматривали!.. Вот бог вас и наказал... и поделом! Я-то вас, сил не жалеючи, на руках несу, можеть на всю жизнь калекой останусь... Ах ты, господи боже мой! И дверь запереть позабыла!..
- С кем вы говорили?
- Что вам еще в голову взбрело? - воскликнула тетка Сибо. - Что я вам крепостная, что ли? Уж не должна ли я обо всем вам докладываться? Так и знайте, мне это надоело, брошу все как есть! Берите себе сиделку!
Испугавшись такой угрозы, Понс, сам того не подозревая, дал в руки тетке Сибо опасное оружие - теперь она знала, что может угрожать ему этим дамокловым мечом.
- Это все моя болезнь виновата! - жалобно промямлил он.
- Ладно уж! - буркнула тетка Сибо.
И ушла, оставив смущенного Понса во власти раскаяния, умиленного крикливой преданностью своей сиделки, винящего во всем себя одного и даже не подозревающего, какие тяжелые последствия могло иметь для такого больного, как он, падение на пол.
На лестнице тетка Сибо встретила Шмуке, шедшего домой.
- Скорей, сударь... у нас не все ладно. Господин Понс с ума сходит!.. Понимаете, вскочил голый с постели, побежал за мной... и растянулся во всю длину... А спросите его, в чем дело, - и сам не знает... Ему плохо. И ничем я такого буйства не вызвала, разве что разволновала его разговорами о любовных проделках в молодые годы... Кто этих мужчин поймет? Старики, а туда же... Не надо мне было перед ним своими руками хвастаться, у него глаза так и загорелись, одно слово - брулианты...
Шмуке слушал тетку Сибо так, словно она говорила по-китайски.
- Я с ним надорвалась, теперь, можеть, на всю жизнь калекой останусь! - И тетка Сибо, почувствовав, что у нее немного ноет поясница, сразу сообразила, какую можно извлечь из этого выгоду, и так разохалась, словно у нее и вправду отнялись ноги. - Такая я дура! Увидела его на полу, схватила в охапку, как ребенка, и отнесла на кровать... да! А теперь чувствую, что надорвалась. Плохо мне! Пойду домой, а вы посидите с больным. Мужа я пошлю за господином Пуленом, пусть меня посмотрит. Лучше умереть, чем на всю жизнь калекой остаться...
Тетка Сибо схватилась за перила и сползла с лестницы, согнувшись в три погибели и так громко охая, что испугавшиеся жильцы повыскакивали на площадку. Шмуке поддерживал больную и со слезами на глазах расписывал всем ее преданность. Вскоре не только весь дом, весь квартал говорил о великом подвиге мадам Сибо, которая якобы надорвалась чуть не до смерти, подняв на руки, словно ребенка, одного из стариков-щелкунчиков. Вернувшись к Понсу, Шмуке рассказал ему о тяжелом состоянии их верной домоправительницы, и теперь они с ужасом глядели друг на друга: "Что мы без нее будем делать?.." Шмуке, видя, как изменился Понс после своей выходки, не решился его пожурить.
- Проклятие безделюшки! Лучше би они сгорели, ведь мой друг из-за них тшуть не сталь погибать!.. - воскликнул он, узнав от Понса, чем была вызвана его прогулка. - Ти не доверяль мадам Зибо, когда она на нас свои сберешения тратиль! Ой, как пльохо! Но во всем есть виновата больезнь...
- Ах, эта болезнь! Я изменился, сам чувствую, - сказал Понс. - Я не хочу, чтоб ты страдал, добрый мой Шмуке.
- Вортши на менья, - сказал Шмуке, - а к мадам Зибо не придирайсь...