Маргита скрылась, захлопнув за собой кухонную дверь, а Заяц смолк, окончательно лишившись голоса. Волнение обессилило его, и он, точно больной, в изнеможении сел, прислонившись к стене. Закрыв глаза, он тяжело переводил дыхание, сотрясаясь всем телом.
В его убежище, закрытом почти со всех сторон, уже сгущались сумерки. Вокруг стояла непроницаемая тишина, тишина воскресного летнего вечера.
Маргита появилась в окне, лицо ее было искажено робостью и страхом. Губы ее тряслись.
- Зайка, Зайка! - Она повторяла это имя с ласковой вкрадчивостью, словно приманивая сбежавшее домашнее животное. Заяц не отвечал, но когда жена, потеряв надежду, перестала звать его, он поднялся и подошел к пролету, ловко перескочил на карниз и, придерживаясь за раму, влез через окно на кухню. Маргита смотрела на него как на призрак, но тем не менее не позабыла тотчас же прикрыть за ним окно.
Никто не знает, что произошло в их доме в ту ночь, но при тех обстоятельствах и самое невероятное могло быть вероятным в отношениях между Зайцем, Коброй и Тигром.
Скорее всего, никто не видел сцены, разыгравшейся между Маргитой и Зайцем, такова уж была планировка квартиры, что в ту сторону, куда выходила их кухня, с другой стороны глядели только ванные, кладовки и другие подсобные помещения. Однако предусмотрительная Maргита, учитывая всю серьезность угрозы, решила не пренебрегать даже ничтожным процентом вероятности, что кто-нибудь из жильцов мог оказаться случайным очевидцем безумной выходки ее супруга, и приняла надлежащие меры.
На следующее утро управляющий по ее указанию как бы между прочим сообщал всем встречным и поперечным, что господин Катанич "опасно заболел". На вопрос, что с ним такое, он отвечал, как ему было велено: "Нервы…" Произносил он это слово на иностранный манер. И уже по собственной инициативе присовокуплял к этому выразительный жест, постукивая пальцем по виску. Жильцы сочувственно всплескивали руками.
Тяжкая лихорадка продолжалась у Зайца три дня. Маргита побоялась вызвать доктора, опасаясь, что муж снова примется за свое и станет выкрикивать что-нибудь ужасное. Но решилась на нечто другое. Зная о приятельских отношениях Зайца с Марией и Дорошем, она пригласила к себе Марию, с которой обычно не виделась месяцами. Рассказав обо всем, она умоляла ее и Дороша повлиять на Зайца, чтоб тот никогда больше не повторял подобных выходок, не губил ее и сына! Ведь в нынешние времена и за более безобидные вещи расстреливают целые семьи!
Встревоженная Мария хотела немедленно вызвать доктора, но Маргита воспротивилась этому, да и сама Мария, поговорив с Зайцем, убедилась, что в этом нет необходимости.
Все обошлось благополучно. Заяц выздоровел. Жильцы при встречах приветствовали его с сочувственным любопытством, обычным в отношении тех, про кого говорят, что они малость "того", но потом и это забылось.
Внезапный приступ ярости и короткой, но тяжелой болезни не оставили, в сущности, на Зайце видимого следа. И в доме жизнь, казалось, текла по-прежнему. И все же неожиданная сцена на террасе привела к ослаблению позиций Маргиты и, следовательно, к усилению позиций Зайца. Как некогда "открытие" Савы, как весенние бомбардировки, так и кризис, вызванный событиями на Теразиях, был для Зайца еще одним шагом вперед в его постоянной борьбе с женой и ее сыном.
Раскрепощение Зайца продолжалось, а к многочисленным страхам Маргиты прибавился еще один. Теперь жена и сын были к нему более внимательны; не то чтобы добрее или сердечнее, а просто обходили его с опаской, как обходят место, где лежит неразорвавшаяся мина.
Заяц нигде не работал. Маргита как-то попыталась завести разговор о том, что его пенсия очень мала и недурно было бы устроиться на службу к оккупационным властям, но Заяц ответил ей таким категорическим отказом, что она уже больше не возвращалась к этой теме.
Словом, происшествие на террасе знаменовало собой наступление новой эры в их семье, привело к новым отношениям между ее членами. Маргита все глубже погружалась в заботы о запасах продовольствия и страхи, вызванные тем, что есть, что может быть и чего вообще не может быть. Тигр был все тем же дармоедом и бездельником, равнодушным ко всему на свете, что не касалось его личной особы и благополучия, и в то же время до такой степени трусливым и неприспособленным, что мать должна была ходить за ним как за малым ребенком.
А рядом с ними Заяц. Он теперь ничего не боится; ему так мало нужно; он смотрит на них как на малолетних; усмехается их глупости и редко удостаивает их ответа. Когда ему становится совсем невмоготу, он перебирается через кухонное окно на "свою территорию".
Столько лет прожил он в этом доме униженный и угнетенный, и никогда ему в голову но приходило, что рядом существует этот дивный, прохладный уголок, отгороженный от городского шума и любопытных взглядов. Это его военное открытие. Отсюда яснее был виден упадок Maргитиной власти и собственное его освобождение, хотя их разделял всего какой-то метр пространства и еще - смелость и решимость для его преодоления.
Тут, вспоминая о своем небольшом подвиге. Заяц размышлял о мужестве и опасностях вообще. Видимо, идти навстречу опасности, даже искать ее, вступить с ней в битву - это и значит от нее освободиться. Открытая встреча с опасностью не так "опасна" - ибо, как это ни парадоксально, опасность одинаково безжалостно поражает и прячущихся от нее, и кидающихся ей навстречу. Риск один и тот же, разница состоит только в том, что подавившие в себе страх перед опасностью живут легче и красивее, поскольку они в душе уже преодолели ее и теперь могут жить, не замечая ее, а значит - быть свободными!
Но хотя преодоление страха в любых его проявлениях - занятие, достойное самой высокой похвалы и уважения, оно не всегда может увенчаться успехом, а зачастую и вовсе бесперспективно, ибо источников страха значительно больше, чем сил для его подавления, и нередко случается, что силы иссякли, а страх остался. Истинную и самую страшную опасность представляет собой не то, что нам на самом деле угрожает, а страх, гнездящийся в нас. Ведь чего только мы, люди, не боимся? Эпидемий, новых болезней и смертоносных изобретений, о которых читаем в газетах, полицейских репрессий, даже и тех, которые не имеют и не могут иметь к нам отношения, своих собственных ночных кошмаров, порожденных не столько действительностью, сколько нашими расстроенными нервами и вышедшим из-под контроля сознанием. Следовательно, страх надо убить в корне, уничтожить самую способность человека бояться, вырвать ее, как воспаленные гланды.
Все эти обрывочные и столь непривычные для него мысли с такой быстротой мелькали в сознании Зайца, что, сидя на краю своей террасы, он испытывал легкое головокружение от ужаса перед своим теперешним бесстрашием, быть может, представляющим новую опасность для такого маленького человека, как он. Эти мысли давили на него, как некий ощутимый груз, и он сгибался под ним, чувствуя свою слабость и немощь, но не отступал и не сдавался. Мысль, нашедшая опору в характере человека, делает его ничтожным или великим. По мере того как у Зайца убывал страх, личность его возвышалась.