- Да це все дуже гарно, товарищ командир, - сказал плотный, лет двадцати семи разведчик с густыми пшеничными усами и добродушным, смешливым лицом. - Лучше б я у той бинокль побачив в сию хвилину, шо робе моя Параска, чи вправо, чи влево вона поворачивается и з якого боку к ней сподобнее пригорнуться.
В вагоне грохнул смех.
- Дывись якой вин прыткий, чого ему захотелось, - басил другой, примерно таких же лет артиллерист.
Обернувшись к Иванову и Украинскому, еще один разведчик, уроженец Екатеринодара, Виктор Курамов сказал:
- Чему тут удивляться. Сама печать на греховные мысли нас наводит. Я вот прихватил в городе кучу газет, не успел еще хлопцам прочитать. Так в них есть такие штучки - дрючки - за животик схватишься.
Видя, что занятие уклонилось в сторону, а последние слова Курамова вызвали повышенный интерес, Иванов разрешил:
- Прочтите на выбор один опус.
Разведчик развернул "День рабочего" и, прокашлявшись, громко начал:
ЖЕНСКИЙ ВОПРОС
Отчего живое солнце
Иногда лишь греет,
А когда целует Ваня,
Все лицо алеет.
Почему в реке купаться
Жарким днем привольно,
А с Ванюшей обниматься
Всему телу больно.
Отчего другие бабы
Любят вишни, груши?
Для меня же нет вкуснее
Моего Ванюши.
На этих словах голос чтеца потонул в гомерическом хохоте. До слез смеялись Иванов и Украинский. Когда чуть утихло, добровольный культармеец произнес:
- Это еще не все. Читаю дальше:
Отчего иной раз сердцу
Ночью станет тяжко
И мерещится все время
Подлая Дуняшка?
Что ж такого, что любимый
С ней гулял намедни.
Они встретились случайно -
Были у обедни.
Одного не понимаю,
В толк я не возьму.
Перестал ходить Ванюша…
Почему?
Согнав с лица недавнюю улыбку, Украинский с досадой промолвил:
- Какая‑то мура, ни уму, ни сердцу.
Что поделаешь, в новой, только начинавшей свой путь областной советской прессе случались подобные казусы. Для работы в редакциях и типографиях областного центра не хватало грамотных, вполне надежных кадров из
пролетарской среды. Сюда определилось немало прежних сотрудников с мелкобуржуазными взглядами на революцию, впитанными со времен керенщины. Иногда бессознательно, а порой со злым умыслом некоторые штатные работники редакций пропускали в печать сумбурные писания, включая и незрелые, беспомощные вирши, как было на этот раз.
Эшелон следовал по маршруту, который бойцы прошагали пешком от Тихорецкой с наступлениями, отступлениями, удачами и неудачами. В тех первых боях под Бурсаком, Выселками, Кореновской они вкусили лишь первые цветочки гражданской войны, впереди были ягодки, им предстоял куда более сложный и тернистый путь борьбы. Поезд шел медленно и, минуя знакомые места, бойцы вспоминали подробности недавних событий, тут же показывая памятные ориентиры, где и как располагался тот или иной отряд, каков был ход боевых действий. В соседней теплушке по этому поводу шел оживленный разговор.
- Жаль, что наше командование, - в раздумье сказал один из красноармейцев, - после разгрома корниловцев под Екатеринодаром позволило их остаткам выбраться с Кубани. Их надо было окружить и полностью добить. Сил у нас было достаточно.
- Организованности у нас маловато, - вставил свое пояснение его товарищ. - Шумим пока много, да зачастую без толку.
Наверное, так же представлялась обстановка и всем артиллеристам дивизиона, ехавшим сражаться не только с немцами и новыми отрядами белых, но и с теми, кто противостоял им недели две - три назад в районе Екатеринодара. Деникин, ненадолго задержавшись в Успенской, обосновался на Дону - в Ольгинской, Мечетинской и Кагальницкой, развернув там усиленную подготовку для нового похода на Кубань. Немецкое командование щедро снабжало оружием противника, всяческое содействие деникинцы получали от Донской белогвардейской армии атамана Краснова.
В Тихорецкую эшелон прибыл во второй половине дня, ближе к вечеру. Железнодорожный поселок с 20–тысячным населением почти сплошь состоял из одноэтажных домиков, с палисадничками и огородами во дворах. Немало хат было турлучных, крытых камышом и соломой. Даже
центральная улица от вокзала до своего выхода из поселка не имела твердого покрытия. Булыжным настилом кое- как была замощена рыночная площадь. В весеннюю и осеннюю распутицу пешеходы утопали в непролазной грязи, даже конные мажары застревали посреди улиц и переулков.
Но сейчас вступивший в свои права май подсушил землю, деревья покрылись листвой, всюду зеленела трава. Сама матушка - природа позаботилась о том, чтобы своим убранством скрасить неприглядный вид большого селения, полного суматошной, напряженной жизни. Иван Украинский и его младший брат, состоявший теперь тоже во взводе артразведки, получили разрешение отлучиться на час к Агаше, ее отцу и матери, на побывку у родителей в соседней станице у них не имелось времени.
Встреча и расставание проходили наспех, впопыхах. Вручив скромные подарки, купленные в Екатеринодаре, братья тут же возвратились на вокзал. К эшелону прицепили новый паровоз, и он уже стоял под парами. Рядом с командиром дивизиона Украинский увидел представителя полевого штаба с большим планшетом на боку, в хромовых начищенных сапогах.
- Мне поручено сопровождать эшелон к месту назначения, - сообщил он, придавая голосу начальственную строгость.
Дивизион подоспел на фронт в ответственный момент. Он вливался на усиление войск Ростовского боевого участка, остановивших наступление немцев в районе Батайс- ка. До этого захватчики высаживались десантом на Тамани, но оттуда их вышибли. Однако разгоревшийся аппетит на кубанское сало и хлеб не давал покоя, и они все время стремились проломить нашу оборону, побольше занять площади на севере края.
От Азова до разъезда Койсуг фронт удерживала вторая колонна красных войск, затем шел Ростовский боевой участок с его первой колонной, за ним третья колонна И. Ф. Федько прикрывала полосу от Кисляковской до Павловской, оборонительный заслон был создан у Тихорецкой, а по царицынской железнодорожной ветке от Песча- нокопского до Великокняжеской против войск Деникина развернули свои штыки воины Медвеженского боевого участка и другие ставропольские отряды самообороны. Среди их командиров добрая молва шла о Макаре Павло - зоз
виче Шпаке и его племяннике Фоме Шпаке - выходцах из села Новопавловки, что раскинулось у границ Ставрополья, Дона и Кубани. Бедняцкие вожаки имели за плечами большой окопный опыт мировой войны.
Когда командир дивизиона Иванов познакомился с дислокацией частей первой колонны, он сказал Украинскому:
- Войск много рядом с нами. Нашу огневую поддержку будут просить нарасхват.
Так оно и вышло. Сосредоточившись вместе с Высел- ковским революционным полком северо - восточнее разъезда Койсуг и имея справа и слева от себя соседей - Петропавловский и Интернациональный полки, артиллеристы сразу же включились в боевые действия. Сложность состояла в том, что от них, как и от всех частей и подразделений, командование требовало не переходить в наступление, только отражать атаки немцев и не давать им ходу дальше, иначе слишком большие успехи наших войск немецкие генералы и их правительство используют для глобальной ревизии Брестского договора.
Начитанный, грамотный разведчик Виктор Курамов, в прошлом молодой рабочий, с негодованием говорил:
- Сволочи! Требуют к себе галантерейного обхождения, а сами так и рвутся на Кубань и в порт Новороссийск.
Через несколько часов после вступления в соприкосновение с противником Украинский скрытно передвигался с двумя разведчиками взвода по переднему краю пехоты, расспрашивал в окопах красноармейцев:
- Как ведет себя немец, что замышляет?
- Да кто ж его знает, - отвечал ему в одном месте отделенный командир. - Сунется, вот тогда и сыпанем по нему как положено.
А в другом окопе услышал:
- Треба сгортувать разведку, а ей нэма.
Между тем после тщательного обзора в бинокль позиций немцев на своем участке Украинский чутьем опытного разведчика уловил настораживающие признаки, свидетельствовавшие о возможной повторной попытке врага прорвать красную линию в стыке второй и первой колонн. Между хуторами Мокрый Батай и Хомутовка, вне досягаемости артиллерийского огня, в пыльном облаке передвигалось большое количество подвод, издалека до
носилось приглушенное урчание моторов. Что подвозят, для чего сосредоточивают - эти вопросы не выходили из головы командира артиллерийской разведки.
О своих наблюдениях он доложил Иванову, разместившемуся в заброшенном полевом таборе табунщиков. Тот встал из‑за грубо сколоченного стола с разложенной на нем оперативной документацией, походил взад - вперед, негромко сказал:
- Пленного надо взять, и как можно скорее. Получив от него сведения, мы сможем упредить удар, сконцентрируем огонь орудий в нужном месте и с наибольшей эффективностью.
Дивизионный приблизился к Украинскому и с сожалением произнес:
- Но вот как взять пленного? Если просто, в обычном порядке, немцы обвинят советское командование в том, что мы утаскиваем у них солдат, нарушаем условия договора. Из одного этого акта с нашей стороны могут раздуть целое кадило.
Иванов еще раз прошелся по времянке, добавил:
- Тут уж, если умыкнуть "языка", то надо сделать так, чтобы в случае чего всю вину за это пленение можно было возложить на него самого. Ясно?
- Не очень, - искренне ответил Иван.
- А ты хорошенько подумай, - посоветовал дивизионный. - У тебя изобретательный крестьянский ум. Наверняка что‑нибудь сообразишь.
- Попытаюсь, - не слишком уверенно пообещал Украинский.