На Бурсак красные наступали с трех сторон. Бой продолжался недолго, беляки не выдержали натиска и в большинстве своем разбежались кто куда. Многие попрятались в клунях, на чердаках, сеновалах, в скирдах соломы. Для прочесывания улиц и переулков отправилось несколько команд красноармейцев. Одну из них возглавил Иван Украинский. Проходя по окраине Бурсака, он обратил внимание, как крадучись, озираясь по сторонам, пробиралась женская фигура с ребенком на руках. У бывшего фронтового разведчика мгновенно возникло подозрение, что неспроста петляет испуганный человек по задворкам, какая- то есть у него тайная цель.
- Стой, ни с места! - окликнул незнакомку Украинский.
Молодайка остановилась. На ней был большой пуховый платок, широкая бордовая юбка, к груди она бережно прижимала сверток, укутанный в теплое одеяльце и белоснежную простынку с рубчиками по краям.
- Покажи младенца, - распорядился Украинский.
Человеческая фигура словно окаменела, у нее мелко
дрожали руки. Тогда Иван сам приподнял краешек простынки.
- Кукла! Во фокус! - удивленно воскликнул младший брат Украинского, находившийся тут же рядом.
Не вдаваясь в эмоции, старший Иван сдернул платок с головы задержанной личности и перед патрулем предстал во всей красе розовощекий упитанный белогвардеец.
Оказалось, после проигранного боя белячок крепко запаниковал, пробился к своей племяннице на окраину Бурсака, переоделся в ее платье, для вящей убедительности обзавелся бутафорским потомством и таким способом
пытался выбраться к своим единомышленникам в Выселки. Номер не прошел, беляка доставили в качестве пленного в штаб отряда.
В тот же день командование отправило Украинского в Тихорецкую.
- Ревком просит прислать в помощь несколько идейно крепких бойцов, - сказали ему в штабе, - для организации выборов в Советы. Во многих станицах богатое казачье да иногороднее кулачье упорно срывают выборы.
Иван замешкался с ответом:
- Да я же в отряд записался контру бить, - сказал он. - А там надо политикой заниматься.
Ему разъяснили:
- Контры хватает и не на фронте. Ее надо крушить не только оружием, но и словом. Вот и учись то и другое сочетать. Да и не надолго тебя посылаем - на 10–15 дней, потом возвратишься в отряд.
Не застав дома Агашу, Украинский зашел к ней в типографию. По поручению Седина она занималась раскроем красного шелка для ревкома, обязавшего изготовить несколько новых знамен и флагов с тем, чтобы вручить их затем формирующимся красноармейским отрядам. Митрофан Карпович заглянул к Агаше поинтересоваться как идут дела в тот самый момент, когда у нее находился только что прибывший с фронта дорогой ей человек.
- Муж? - спросил ее Седин.
- Он самый. Я о нем вам говорила.
- Ну, здравствуй, Иван Украинский, - подал руку редактор и член Тихорецкого ревкома. - Много о тебе наслышан. А теперь будем и лично знакомы.
Несмотря на недавнее тяжелое отцовское горе - мученическую смерть старшего сына - большевика Глеба вблизи Екатеринодара от рук белогвардейских извергов, Митрофан Карпович с присущей ему энергией продолжал выполнять свои бесчисленные обязанности революционера - организатора масс, трибуна и публициста. Только еще сильнее засеребрился сединой его короткий ежик волос на голове, резче обозначились морщины лица. Едва уловимым движением руки поправив галстук, выглядывавший из отворотов темно - синей толстовки с накладными карманами, редактор обратился к Украинскому:
- Пусть Агаша заканчивает свою работу, а мы побеседуем у меня в кабинете.
И он увел гостя в соседнее помещение, где находилась редакция. Седин расспрашивал о первом бое под Бурсаком, о поведении красноармейцев. Украинский рассказал и о случае с задержанием переодетого корниловца.
- О, это интересно! - оживился Седин. - Прямо- таки в фельетон просится.
Митрофан Карпович и в самом деле через неделю написал и опубликовал фельетон "Приключения кадета", в котором едко высмеял боевой "дух" недругов Советской власти.
Когда уже разговор подходил к концу, в тесный кабинет Седина заглянул нештатный корреспондент Михаил Пивоваров, блондин лет сорока. Он держал в руке листы исписанной бумаги - очередную статью для просмотра редактором и публикации в газете.
- Запоминай, Ваня, - сказал Седин Украинскому, - этого замечательного большевика. Он у нас счастливец. По поручению ревкома поедет в Совнарком к Ленину и лично доложит о положении дел на станции Тихорецкой и всей Кубани. Благодаря этой поездке мы заручимся поддержкой центра.
Потом Седин покрутил рукоятку телефона, висевшего на стене, вызвал председателя ревкома Меньшикова.
- Михаил Константинович, - произнес редактор, - у меня находится сейчас красноармеец Украинский. Он только что приехал с передовой из‑под Бурсака. Этот товарищ из числа тех, кого мы наметили посылать в станицы на выборную кампанию. Прислать вам его на беседу?
Услышав положительный ответ, Седин сказал:
- Иди к Меньшикову, он тебе все объяснит и укажет адрес поездки.
К этому Митрофан Карпович добавил:
- А по возвращении из станицы, с выборов, сразу - ко мне, поведаешь, как проходил сход, опишем это в газете.
Ревком находился рядом с редакцией, в одном из бывших частных домов. Спустя 5 минут Украинский был уже там. Для продолжительного инструктажа Меньшиков временем не располагал, он лишь кратко обрисовал обстановку:
- На Кубани в целом и у нас в окрестности от Тихорецкой на 20–30 верст, - говорил председатель, - еще не везде избраны Советы. Во многих станицах по - прежнему сидят атаманы. А кое - где в Советы затесались чуждые эле
менты. На наш ревком возложена задача оказать помощь населению прилегающих станиц и хуторов в избавлении от прежних порядков правления, создать новые местные органы власти. В Советы депутатов требуется провести представителей беднейших, пролетарских и середняцких слоев. Иначе они не сыграют той роли, которая на них возлагается.
- Понимаю, - произнес Украинский. - Куда мне ехать?
Председатель словно бы ждал этого вопроса. Он подошел к карте Кубанской области, укрепленной на стене, сказал:
- Я уже об этом подумал. Коль ты Украинский, то в станицу Украинскую тебя и отправляем. Вот сюда. Это - за Новорождественской по Челбасу, примерно в двадцати верстах.
- А как туда добираться?
- Вызовем подводу.
На следующий день порученец ревкома отправился в путь с присланным возницей на пароконной подводе. Лошади осторожно ступали по кочковатой, промерзлой грунтовой дороге, все время косясь по сторонам. Как и повсюду, в станице Украинской по - прежнему срабатывала гужевая повинность, заведенная невесть когда в казачьем краю. Поэтому возница воспринял свой черед на дальнюю поездку как неизбежность и не слишком донимал рядом сидящего уполномоченного своими стенаниями по поводу обременительности установившегося порядка.
- Станичная громада давно так решила, - глухим голосом повествовал пожилой, заросший сивой бородой, низкорослый казак, одетый в овчиный кожух. - Тут уж ничего не попишешь. Любую власть приходится возить на своем горбу.
- Это ты загинаешь, - вскинув взгляд на возницу, возразил Иван. - Советская власть под корень рушит эксплуатацию. Ты часом сам‑то не из богатеньких?
- Нет, середняцкого роду, - ответил бородач. - До верхушки не поднялся, а до низу еще не опустился.
- Уже и это ладно, - примирительно сказал Украинский.
Он незаметно притронулся к правому карману шинели, где у него хранилось оружие - семизарядный наган, неизменный его спутник после возвращения с Кавказско
го фронта. А дома у Агаши он еще оставил винтовку - трех- линейку, с которой ходил в атаку на белых под Бурсаком. "Заместо ангелов - хранителей держу, - с усмешкой подумал он. - Шибко неспокойное время".
За Новорождественской дорога стала еще хуже. Она тянулась вдоль речки Челбас по низине. Местами ее основательно перемело снегом и тут в пору требовалось ехать санями, а не на бричке. Однако выбора у ездоков не оставалось и они терпеливо продвигались вперед со скоростью странников, возвращающихся с поклонения святым местам.
Наконец на горизонте проступили очертания сельских хат в окружении почернелых стволов и ветвей деревьев. Строения лепились вразброс, с серыми присосками зерновых хранилищ - ссыпок, двумя кабаками, цирульней и другими общественными заведениями. Находясь подальше от железной дороги, чем Новорождественская или Тихорецкая, станица Украинская уступала им по количеству населения, относилась к разряду "глубинок". О победе Октябрьской революции знал тут и стар, и млад - агитаторов наведывалось немало. Однако же сама жизнь и социально - бытовой уклад по существу не подверглись никаким изменениям. Земля, как и раньше, принадлежала казакам и зажиточным иногородним, в кирпичном добротном пятистенке с витыми узорами веранд чувствовал себя хозяином дородный атаман, в маленькой церковке без каких‑либо помех правил свою службу православный поп. Возвратившиеся с войны фронтовики из бедняков посматривали на все это с возмущением и гневом. Но им приходилось пока мириться со злом под воздействием богобоязненных родителей, родственников, невест, дерзким напором упрямых стариков - казаков, их наглых сынков, за рюмку водки вовлекавших порой в свои сети некоторых несознательных хуторян и станичников.