- В революции важно использовать все и вся для достижения цели. Например, мы не большевики и большевизировать Пандурию вовсе не собираемся, но это нисколько не мешает нам пользоваться советским оружием и советскими деньгами. Мы с ними кокетничаем до поры до времени, пока не очутимся у власти… А дальше… дальше мы им наклеим нос. Не правда ли, товарищ Шухтан?
- Но как бы не вышло наоборот? - усомнился Шухтан. - А что, если мы приготовим для них триумфальное шествие, как это сделал в России Керенский?
Тяжелым, как свинец, тяжелым взглядом посмотрел на него Тимо.
- Это возможно, лишь когда во главе армии стоят болтуны в пиджаках, подобные Керенскому… Тогда и армия превращается из армии в банду. А у меня армия будет вот где! - и с этими словами полковник медленно выпрямился и так же медленно сжал сильный, костистый кулак вытянутой руки…
Жирное тело будущего премьера съежилось, и холодной струйкой пошел озноб. Шухтан уже не видел перед собой отставного офицера в дешевеньком потертом костюме, он увидел его в красивом пандурском мундире с обнаженной саблей. Увидел стройные колонны идущих за ним солдат, спаянных дисциплиной…
Да, этот не побоится большевиков и сумеет скрутить их в бараний рог. Но от этого будет ли нам всем приятней и легче?.. Шухтан задал себе этот вопрос, не решаясь ответить. Он машинально обратился к Тимо с первым попавшимся:
- А как вы думаете, Савинков с его организацией будет нам полезен?..
Тимо отрицательно покачал головой:
- Ни в каком случае! Его песенка спета. Он выдохся - это раз! При всех его способностях - Савинков революционный шулер, это два, а в-третьих, этот вечный ренегат уже ведет переговоры с большевиками. По моим сведениям, Бузни со дня на день собирается выслать Савинкова за границу вместе с его любовницей и ее супругом…
Тимо опять сел, прямой, жесткий, не сгибающийся, но готовый спружиниться, как хищник.
Шухтан заерзал на диване, вдруг показавшемся ему твердым. Ганди, оскалив вместе с деснами свои желтые зубы-клавиши, черкал что-то в записной книжке, а Ячин вспугнул тишину каким-то новым бравурным аккордом…
5. ДОН ИСААК АБАРБАНЕПЬ ПО УШИ ВЛЮБЛЕН
Еще осенью, в дни юбилейных торжеств, король Адриан и Памела, принцесса Трансмонтании, были помолвлены.
Маргарета спешила ковать железо, пока оно горячо, пока на душе сына свежа и остра еще нанесенная маленькой Зитой рана.
Успех превзошел ожидания…
Мать не сомневалась, что придется уговаривать, убеждать сына. Маргарета мобилизовала все свое красноречие, все свое обаяние матери.
Но с первых же ее слов Адриан согласился, с такой покорностью - сначала даже подозрительным показалось. Но нет… Было это вполне искренно. Теперь ему уже все равно…
Каких-нибудь две-три недели назад мысль, одна мысль о возможности брака с Памелой приводила его в ужас, а теперь он так ясно и просто решился назвать своей женой эту бледную, высокую, болезненную девушку с узенькими плечами, с некрасивой, но очень породистой головкой.
С каким-то безразличием, - в иных условиях оно могло бы показаться даже "великолепным", - представлял себе Адриан, как он будет в силу необходимости целовать это отмеченное вырождением тонкое лицо, как он будет обнимать вытянутое узкое тело с узкими плечами и бедрами, увы, не обещающими здорового счастливого материнства…
И вместе с этим он уже не сходил с ума, опьяненный страстью, млеющий от вожделения при одной мысли о Зите.
Зита умерла для него, умерла вся - и со своим гибким умом, и со своей душой, и со своим точеным, упругим телом, давшим ему столько наслаждений. Той Зиты уже не было больше. Была другая Зита, экс-любовница короля, жена министра путей сообщения, баронесса Зита Рангья, которую видели с Абарбанелем.
Ни одна живая душа во всей Бокате, во всем королевстве, не сомневалась в их связи.
Сомневались только двое. Это сама Зита и сам дон Исаак Абарбанель.
До сих пор он думал только о своих делах. О женщинах дон Исаак не думал. Они думали о нем. Он покупал их. Легко, до скучного легко, отдавались ему самые красивые, самые "модные" женщины.
Так было до сих пор. А вот со встречи с Зитой, когда она позвала его к себе, позвала, накануне только лишь указав на дверь, с этого дня понял дон Исаак, что такое думать о женщине.
Он растерянно бросался от одной догадки к другой, но не находил ни ответа, ни успокоения.
Душевное состояние дона Исаака лучше всего выливалось в откровенных беседах с его другом Бимбасад-беем. Дон Исаак рос вместе с Бимбасадом, вместе воспитывались они в Вене и почти не имели тайн друг от друга.
Вот что они говорили между собой в начале весны:
- Понимаешь, Бимбасад, этот золотистый дьяволенок вот у меня где сидит! И здесь, и здесь, и здесь - показывал дон Исаак на голову, на грудь и на поясницу, что должно означать: в печенках.
- Ой, в скольких же местах зараз! А еще где сидит? Где? Скажи? - игриво допытывался Бимбасад-бей.
- Тебе смешно, а мне, ей-Богу, не до смеха. Я никогда и в мыслях не имел, что женщины… Помнишь, еще в Вене… Помнишь, Бимбасад, я мальчишкой отбивал шикарнейших, красивейших любовниц и содержанок у австрийских эрцгерцогов? И не потому, что я был неотразим, как Адонис, - я и тогда, в девятнадцать лет, был увальнем с брюшком, - а потому, что я швырял деньги и в этом отношении не мог за мной угнаться ни один эрцгерцог…
- Ближе к делу, - торопил Бимбасад.
- Это и есть дело. Это необходимо как вступление. Когда она выгнала меня, я был ошеломлен. Когда она вдруг поманила меня пальцем, я был тоже ошеломлен, но уже не так. Я сказал себе: "Видишь, Исаак, сначала эта Зита держала фасон, а потом решила сдать позиции… Может быть, у нее вышло что-нибудь с Адрианом - почем я знаю? А может быть, нашла, что он для нее уж чересчур бедный любовник?"
- Так оно и есть, - пожал плечами Бимбасад. - Откуда же у Ираклидов могут быть большие деньги? Хотя, хотя помнишь клад, найденный на его земле? Золото в глиняных кувшинах?
- Ну, так он же, дурак, почти все это золото всадил во дворец для инвалидов… Но не в этом дело… Я так думал… Признаться, у меня закружилась голова. Я уже считал себя триумфатором. Отбить такую любовницу! Да еще от такого красавца! Да еще от красавца с короной на голове. Это же чего-нибудь да стоит…
- Да, это лестно для самолюбия, - согласился Бимбасад, - ну, и что же?
- А вот я спрашиваю тебя сам, ну, и что же? Я у нее бываю, мы вместе катаемся, ездим в театр и…
- И больше ни-ни! Бедный Исаак! Я тебе сочувствую. В общем это, разумеется, странно, даже больше, чем странно. Скажи, пробовал ты делать ценные подарки?..
- Еще как пробовал! Но ничего из этого не выходит…
- Хм… Смотря что за подарки. Если какое-нибудь банальное колье, она, чтобы самой не показаться банальной, могла его тебе вернуть…
- Что такое? Банальное колье? - горячо задетый за живое, перебил дон Исаак. - Слушай же! За день, как сейчас помню, до отъезда короля в Трансмонтанию, где, наконец, он женился на этой несчастной дегенератке, я командировал своего главноуправляющего Медину в Париж, чтобы он, не щадя затрат, купил мне что-нибудь особенное, какую-нибудь из ряда вон выходящую драгоценность.
- Ну, ну! Это становится, право же, интересным…
- Ну, и мой Медина купил в советской торговой миссии Потемкинский султан…
- Что такое? - почти испугался Бимбасад.
- Потемкинский султан! Потемкин, знаменитый временщик Екатерины Второй, носил этот ее царственный дар на своей шляпе. Только русская императрица могла делать сказочные подарки. Вообрази себе: я тебе покажу - увидишь! Сто пятьдесят довольно крупных, чистейшей воды бриллиантов, необыкновенно артистически, - это не ювелир, это бог! - вделанных в тончайшую платиновую оправу. Этот султан вечно дрожит. Получается прямо-таки волшебная игра камней. Я ничего подобного в жизни своей не видел. Недаром этот султан был гордостью Императорского Эрмитажа в Петербурге! Оценка ему была в мирное время - два с половиной миллиона рублей золотом!
- А ты сколько дал? - загорелся Бимбасад.
- Миллион франков.
- Так дешево? Счастливец! Это же почти даром!..
- Что значит дешево? Это же крадено! А большевикам нужны деньги. Но я хотел ее поразить. Такой диадемы не сыскать ни у одной королевы, ни у одной миллиардерши, ни у одной женщины в мире… И вдобавок, еще какая историческая реликвия!..
- И она не взяла… Так ее же надо прямо в сумасшедший дом…
- Я уже теперь не знаю, утратил всякое представление, кто же из нас двоих сумасшедший в конце концов - я или она? Я ничего не знаю… Посоветуй, что мне делать.
- Он спрашивает, что ему делать? Не раскисать из-за какой-то девчонки! Я на твоем месте взял бы хороший хлыст, и она сразу оставила бы все эти фокусы и капризы.
- Бимбасад, ты дурак…
- Что?..
- Ты дурак, говорю. На моем месте… Да у тебя рука не поднялась бы… Один взгляд этой маленькой женщины убивает и волю, и рассудок и превращает в телеграфный столб.
- Что же, выходить Медуза какая-то…
- Хуже, чем Медуза! Там, по крайней мере, Персей, отрубивший ей голову, - помнишь, мы еще в гимназии учили, - а вот хотел бы я увидеть Персея, осмелившегося поднять руку на Зиту.
- Хм… если так, право же, не знаю, что и посоветовать. Уезжай куда-нибудь. Плюнь на всю эту канитель и вырви эту женщину изо всех мест, где она у тебя засела.
- Не могу! - и полное лицо дона Исаака, влюбленного впервые за всю свою жизнь, исказилось настоящей, наболевшей мукой.
- А не можешь, тогда оставь меня в покое и не лезь, чтобы я давал тебе приятельские советы! - раздраженно выкрикнул Бимбасад-бей.