8
Светила большая и бледная луна, луна марта.
Сидел на замерзшем бревнышке солдат двадцати семи лет и жег свои стихи. Жег, не просматривая, бросал кипы бумаги в костер, и вокруг костра все шире таял снег. Костер был красный, а там, где горела бумага, - чуть-чуть голубой. Тут же на бревнышках двое караульных в синих тулупах ели курицу, по-братски делили крылышки и ножки. Потом закурили глиняные трубки с крышками.
Он все сжег, и ему сказали, что надо сжечь и сундук.
Стал жечь сундук, хотел разломать, но передумал, просто опустил в костер.
Он убежал из Москвы.
Там бушевала чума.
Императрица Екатерина II только хвасталась перед Европой, что она учредила в России медицинский контроль. Никакого контроля не было. Чума шла по государству, уничтожая в своем движении все живое.
"Пагубный подарок Оттоманской Порты" - так называли чуму современники. Русская армия, воюющая с турками, вымирала. Вся Молдавия и Украина - в тенетах этой страшной болезни. Чума беспрепятственно шествовала по России. Екатерина все-таки приняла свои меры борьбы: под страхом сурового суда она приказала… молчать о самом существовании бедствия. Молчали. Ездили кто куда хотел, - развозили заразу в самые отдаленные губернии. И, только когда стали вымирать целые города, был отдан приказ об установлении карантинов, Но было уже поздно.
В апреле 1770 года в Москве умерло 744 человека, в мае - 857, в июне - 1099, в июле - 1708, в августе - 7268, в сентябре - 21401, в октябре - 17561. За полгода - 50632 человека. В московских деревнях умерло свыше 100000 человек. И так по всей державе.
Началась чума - работать было некому - начался голод. Из-за карантинов было ни выехать из Москвы, ни въехать в нее. Подвоз продуктов прекратился.
Главнокомандующий Москвы фельдмаршал граф П. С. Салтыков потихоньку сбежал, оставив столицу на произвол судьбы. За ним последовали все высшие военные, полицейские и гражданские чины,
В Москве умирали люди и царили попы. Архиепископ Амвросий написал стихотворение, которое, по его мнению, помогало успешной борьбе с чумой (!!!). Стихотворение размножили и учили наизусть. Вот оно:
Рецепт от холеры
Возьми рассудку десять лотов,
семь гранов травки доброты,
двенадцать драхм состав покою,
сто унций сердца чистоты,
сотри все это камнем веры,
и порошок сей от холеры
сквозь сито совести просей,
да капель сто терпенья соку
и в чашу мудрости глубоку
на специю сию налей,
накрой надеждой провиденья,
молитвой пламенной согрей,
слезами чиста умиленья
смешай все это поскорей,
затем пред зерцалом природы
сочти дела свои и годы,
и по числу их капли лей,
и в сем чудесном эликсире
найдешь все то, что служит в мире
от бед защитой у людей.
Ежедневно в каждом приходе попы устраивали крестные ходы, выманивая у прихожан последние копейки. Нужна была надежда, и ее выдумали.
В Китай-городе на Варварских воротах обнаружили икону Боголюбской богородицы. Попы провозгласили, что вот уже тридцать лет никто не обращал внимания на эту икону и она разгневалась: хотела послать на Москву каменный град, но успокоилась и на трехмесячном море.
- Порадейте, православные, богородице на всемирную свечу!
Появилась вера: богоматерь спасет от чумы.
И православные радели: толпы и толпы больных и еще не больных несли копейки и кто что мог - кто полкурицы, кто полотенце. За сутки набросали монет - целый сундук!
За сундук началась борьба.
Митрополит Московский Амвросий потребовал отдать деньги "на воспитательный дом". Фабричный Илья Афанасьев, известный пьяница и бездельник, божился раздать деньги "своим на пропой". А городской плац-майор Викентий Владимирович Сумин опечатал сундук своей печатью и объявил, что Амвросий хочет прикарманить пожертвования.
Десятки попов поставили около иконы аналои и промышляли исповедями и отпущениями.
Богоносцы ходили с хоругвями и в толпах, еле дышащих от болезни, страха и голода, пели стихи:
Попаси ж ему, Господь Бог,
Хлор-Лавер лошадок,
Власий коровок,
Настасей овечек,
Василий овнок,
Мамонтий козок,
Терентий курок,
Зосим Соловецкий пчелок!
Амвросий хотел отозвать попов, попытался, но ответили, что не уйдут, и не ушли. Он их пристыдил: не от бога они, а из корыстолюбия собирают толпы, и дело получается совсем не богоугодное - больные заражают здоровых. Попы продолжали свое.
Тогда Амвросий вызвал воинскую команду: шесть солдат и одного унтер-офицера. Унести икону, прекратить бесчинство и спекуляцию, а сундук сдать в архиерейскую казну.
Плац-майор Сумин не хотел отдавать сундук. Он обошел все кузницы у Варварских ворот, посулил, и кузнецы вооружились кувалдами и щипцами.
Сорок семь кузнецов-великанов, среди которых были арабы и казахи, выпростав из-под тулупов обгорелые бороды, с воплем "бей их!" бросились на семерку полубольных солдатиков. Зеленые шинелки были растерзаны, солдатики - измордованы.
Бьют кого-то! - и Москва встрепенулась, в соседней церкви кто-то дернул за веревку малого колокола, в соседней церкви ударили в колокола, и вот вся Москва уже закачалась, загудела, забубнила - одиннадцать тысяч колоколов - били в набат!
Растерянные, разъяренные, отчаявшиеся толпы запрудили улицы и площади. Все хватали что попало - топоры, вилы, грабли, косы, оглобли, ножи, - все вооружались и бежали, даже бабы и подростки. Все готовы были убивать, лишь бы кто-нибудь оказался виноват.
Нужен был клич, и попы бросили клич:
- Амвросий грабит Боголюбскую богородицу, спасительницу! Во всем виноват Амвросий!
И толпа ринулась к Чудову монастырю - резиденции архиерея.
Дворяне и купцы попрятались в подвалах и банях.
Дворцы сбежавших вельмож горели.
Встали посады: плотники, кузнецы, котельники, огородники, столешники, шубники. Ломали ветряные мельницы и дрались крыльями, как лопатами. Бросали зажженные пучки соломы, и повсюду пылали людские, амбары, бани, сараи, конюшни, погреба, скотные дворы.
Полиция поспешно пополняла свои ряды: из тюрем выпустили колодников и каторжан. Их одели в просмоленные одежды с капюшонами (прорези только для глаз и для рта). Им дали железные крючья, и они мелькали в толпах, вызывая гадливость и ужас. Если кто-нибудь падал, они хватали крючьями, оттаскивали и сжигали полуживьем на кострах. Каторжан не трогали: крестились на них, боялись.
А толпы уже бушевали в Чудовом монастыре. Архиерейские, консисторские, монастырские, экономские кельи - разграблены. Иконостасы, раки, лампады, подсвечники, аналои, наперсные кресты, священнослужебные сосуды, дарохранительницы, кадила, рипиды, панагии, облачения престолов и жертвенников, блюда, умывальницы, посохи, писания святых отцов, богослужебные книги, грамоты и древние акты, билеты сохранной казны - все на слом, вдребезги, в клочья.
Чудов монастырь защищал только один человек: бригадир Ф. И. Мамонов. Он прискакал на гауптвахту и сказал, что толпы, подстрекаемые попами и всяким ворьем, разнесут в щепки всю столицу. Спасите столицу, - и он попросил у майора Текутьева хотя бы десяток солдат с ружьями, пока не поздно! Но Текутьев ответил, что все солдаты стоят на караулах. Какие караулы, где-то черт знает где, а нужно действовать сейчас же и здесь! Текутьев: "Устав есть устав, и нет никаких оснований волноваться, пока нет особых указаний от главнокомандующего". Мамонов выматерился и поскакал в Чудов монастырь. Он бегал по залам и кельям, уговаривая, угрожая, разбрасывая кулаками пьяных. Наконец-то заметили его синий мундир, ударили серебряным подсвечником по голове, и Мамонов еле-еле дополз обратно до гауптвахты.
Взломали чудовские погреба: французская водка, итальянские вина, английский эль! Пили и били бутыли, выкатывали бочки и, пробивая днища ломами, устраивали фонтаны, а вокруг фонтанов плясали.
Архимандрита Никона утопили в бочке мозельского, а потом откачали, как утопающего, забавляясь и улюлюкая, а потом возложили на алтарь. Он потерял рассудок от страха и умер.
Амвросий ночью сбежал из Чудова монастыря в Донской.
Но толпы уже напали и на Донской монастырь. Уже Амвросий переоделся в фабричное платье, уже запрягли мещанскую кибитку, но… ворота монастыря были взломаны, - и напрасно Амвросия уговаривали открыть амбары с зерном и подвалы с мясом, чтобы отвлечь вниманье толп и спастись, - он отказался, пошел в большую церковь и стал служить обедню. Он пел, а толпа ожидала конца обедни. Старец-архиерей стоял в алтаре и читал молитву во спасение заблудших и возмутившихся.
Заблудшие и возмутившиеся стояли у алтаря и ожидали окончания молитвы. Тогда Амвросий исповедался у священника и приобщился святых тайн. Дворовый Василий Андреев и целовальник купец Иван Дмитриев засунули топоры за пазухи и вывели Амвросия под руки из церкви к колокольне. Стояло солнце, и светил снег. У колокольни на Амвросия натравили калек с костылями и слепых старух. Современник писал: "Со старцем делали все, что хотел народ".
Труп Амвросия еще валялся несколько дней у колокольни, там дежурили особенно яростные и не позволяли труп убрать и похоронить.