8. ДВАДЦАТЬ ТРИ СВЯЩЕННЫХ ЖУКА
Колье из двадцати трех скарабеев, этому бесценному сокровищу, суждено играть немалую роль в нашем повествовании.
Что такое скарабей? Это изображение священного египетского жука, приносившего счастье не только в земной жизни, но и в загробной. Обладание скарабеем являлось привилегией царствующей династии фараонов и самых высших жреческих и военных каст. В саркофагах вместе с мумией фараона, вместе с драгоценностями, которые он носил при жизни, клали десять, а то и двенадцать жуков из бирюзы, насчитывавших целые тысячелетия и за эти тысячелетия ставших из ярко-небесных бледно-оливковыми. В гробницы главных жрецов и военачальников клали только по одному скарабею.
Проходили еще тысячелетия, время и случай разрушали гробницы. Извлеченные мумии поступали в музей, а найденный при этом скарабей - в сокровищницу египетского хедива. Знатным, очень знатным гостям, посещавшим Египет, хедив подносил в дар в виде особого благоволения по одному, а то и по два скарабея. Императрица Евгения, посетившая Каир во дни открытия Суэцкого канала, увезла в Париж целых шесть скарабеев, поднесенных ей хедивом Измаилом. Проявленная Измаилом щедрость облетела весь мир. Секрет щедрости хедива заключался в том, что он столь же безумно, сколь безнадежно влюблен был в красавицу Евгению.
Эти шесть скарабеев не дали счастья императрице французов, потерявшей корону, мужа и сына, так трагически погибшего в Центральной Африке.
Бабка Язона, королева Амелия, в течение тридцати лет коллекционировала скарабеи. Это обратилось у нее в страсть, почти в манию. Каждый из высокопоставленных дистрийцев, уезжая в Египет, считал своим долгом вернуться со скарабеем для своей королевы. Когда таким образом их накопилось двадцать три, Амелия заказала из этих скарабеев колье художественной работы. Это была тончайшая паутина из платины, скреплявшая двадцать три священных бирюзовых жука. Исключительное, единственное колье. Бриллианты, даже самые крупные, можно приобрести за деньги. Их много - бриллиантов. Скарабеи же все на счету. С каждым годом их все меньше и меньше, и - это самое главное - скарабеи в противовес бриллиантам не покупаемы, не добываемы и не вырабатываемы. У каждого своя история, история сотен веков… Самый молодой скарабей старше самого старого бриллианта, изумруда, рубина, любого из драгоценных камней, а главное, повторяем еще раз: драгоценным камням числа нет, были бы деньги. И сколько в недрах земли самоцветных сокровищ! Обладателями скарабеев являются избранные, и то благодаря большим, очень большим связям в придворных кругах Египта. Поясним это наглядным примером. Какому-нибудь Ротшильду, Моргану или Рокфеллеру гораздо легче купить или заказать колье из чудовищных бриллиантов, каждый размером почти с грецкий орех, чем стать обладателем хотя бы одного скарабея. И наоборот, какой-нибудь принц владетельного дома или монарх, для которого даже один бриллиант величиной с грецкий орех - роскошь не по силам и не по средствам, может получить скарабей от хедива как знак внимания к своей голубой крови. Да, положение и голубая кровь!
В этом какая-то особенная аристократическая наследственность скарабеев. От коронованных и знатных покойников они переходили к живым людям такой же благородной расы и древней изысканной породы. Переходили после того, как пять-шесть тысяч лет бледнели, перекрашиваясь, и становились жуткими, мистическими в потемках гранитного саркофага.
Династии великих империй, разметавшихся в нескольких частях света, обладали скарабеями. И больше всего их было у турецкого султана Абдул-Гамида. Но у Амелии, этой королевы маленькой экзотической Дистрии с пятимиллионным населением, оказалось вдвое больше скарабеев, чем у Абдул-Гамида. Овдовев, Амелия подарила колье молодой царствующей королеве Петронелле, супруге своего сына. И так переходило оно из поколения в поколение. И если б принц Язон женился, колье из скарабеев украсило бы шею той, которая сидела бы вместе с ним на троне Атланов.
Но все это еще далеко не конец. Это лишь только начало. Можно сказать, что колье из скарабеев, если и не прямо повлекло за собою революцию в Дистрии, то, во всяком случае, явилось далеко не последним поводом, ускорило ее, дав толчок.
9. ЩЕЛЧОК ПО НОСУ
Медею Фанарет как артистку, исполняющую, главным образом, восточные танцы, знали хорошо и в Старом, и в Новом Свете. В несколько лет она создала себе мировое имя. Но никто не знал, не мог ничего сказать об ее происхождении. Откуда она? В какой среде воспитывалась? Из какой семьи? Об этом было много предположений, догадок, но опять-таки ничего определенного.
Называли ее креолкой с Мартиники, называли чуть ли не персиянкой, и хотя Медея Фанарет, пожалуй, не была ни той, ни другой, но все же смугло-матовая, с большими огненными глазами, скорее походила на креолку, чем на персиянку. И тело у нее было такое же смугло-матовое, почти бронзовое, если бы оно было немного темнее.
Свои выступления Медея Фанарет обставляла весьма эффектно. И надо отдать справедливость, это ей удавалось. Яркие восточные декорации. Отдаленные звуки гонга. Полумрак на сцене. Силуэты двух неподвижных рабынь возле двух гигантских, дымящихся благовонных курильниц. И на этом фоне появлялась гибкая, прекрасно сложенная, полунагая танцовщица. Более чем полунагая. Весь наряд ее заключался в украшениях из металла и цветных камней в виде головного убора и прикрытия для бедер и для груди.
Было ли подлинное искусство в танцах Медеи Фанарет? Было, несомненно было, но поклонники и поклонницы сходили с ума больше от общего настроения и дивных пластических форм танцовщицы и умения владеть ими, чем от ее "искусства".
Не ограничиваясь большими европейскими столицами, модными курортами, как Биарриц, Остенда, Монте-Карло, Медея, разрываемая на части желающим заработать "на ней" импресарио, гастролировала и в маленьких столицах маленьких королевств и республик.
Так очутилась она и в Веоле, скромной столице Дистрии.
Дирекция королевского театра отказалась уступить под ее гастроли свою сцену, заявив ее импресарио, что танцы госпожи Фанарет несерьезны и более подходят для кафе-шантана или варьете. Но так как ни кафе-шантана, ни варьете не было в патриархальной Веоле, то наскоро приспособили лучший и обширнейший из местных кинематографов.
Наследный принц находился в это время в Веоле. Ему очень хотелось посмотреть и самое Фанарет, и ее танцы. Он читал и слышал о Медее, видел ее портреты, но самое Медею не видел. Это было случайность, так как по обыкновению часть года он всегда проводил за границей.
Возник вопрос - вопрос этикета: как быть? Принцу неудобно появиться в кинематографе, но выход был найден. Язон вместе со своим адъютантом, оба в штатском платье, незаметно прошли в закрытую ложу. А рядом в открытой ложе сидел Адольф Мекси, один из богатейших банкиров и дельцов не только в Дистрии, но и во всей Европе. В годы великой войны Мекси нажил колоссальные средства на поставках в армию, причем он снабжал не только Францию, Россию, Англию, но и враждебные им Германию, Австрию и Турцию.
Адольфу Мекси было тогда лет сорок, а в его мясистом, широком, бритом лице было что-то бульдожье, бульдог в пенсне. Да и в жизни Мекси представлял собою человеческую разновидность бульдога, бравшего все мертвой хваткой. Все, начиная с удовольствий и кончая материальными благами. Это был жестокий, холодный хищник, готовый шагать через трупы, если это вело ближе к намеченной цели. И фигура Мекси - под стать его бульдожьей физиономии - коренастая, крепкая, с короткой шеей и короткими ногами.
Между этими двумя ложами, закрытой и открытой, началось соперничество… Мекси велел заготовить в кулисах цветной магазин в миниатюре. Около двадцати корзин всевозможных оттенков, величин и форм. Какая-то цветочная оргия. Тут же вертелся большеголовый человек со шрамом, в неизменной светло-сиреневой визитке и в таком же сиреневом цилиндре.
Перед поднятием занавеса Медея Фанарет, уже одетая, вернее, раздетая для своего номера, с густым ярким гримом на лице, подчеркивающая им ее "восточность", накинув легкий шелковый пеньюар, вышла сделать предварительный смотр цветочным подношениям. У каждой корзины карточка, и на каждой карточке: "Адольф Мекси", "Адольф Мекси" и так без конца. Правильнее, до самого конца.
Человек со шрамом, убедившись, что это произвело впечатление на артистку, улучив момент, расшаркался, сняв свой "водевильный" цилиндр:
- Госпожа Фанарет позволит представиться: Церини, Ансельмо Церини.
Это ничего не сказало Медее, и, окинув полупрезрительным, полунедоумевающим взглядом этого провинциального щеголя, она ответила ему небрежным кивком головы, который одинаково мог сойти и за поклон, и за нечто переводимое так: "Нельзя ли меня оставить в покое?"
Другой на месте Церини, без сомнения, приуныл бы, но он не принадлежал к числу унывающих. Он тотчас же нашелся:
- Мой патрон - Адольф Мекси, великий ценитель искусства. Это по его поручению я озаботился, чтобы знаменитая Медея Фанарет была встречена подобающим образом, - и он широким жестом указал на стоявшие несколькими рядами корзины.
После этого Медея отнеслась к Церини с некоторым вниманием.
Никогда не следует пренебрегать секретарем человека, ворочающего миллионами. Это она знала по опыту. А Церини, становясь уже смелее, продолжал:
- Мой многоуважаемый патрон дал мне весьма лестное поручение просить вас, госпожаФанарет, о том, чтобы вы были так любезны украсить своим присутствием маленький интимный ужин, который он сегодня дает в вашу честь в своем роскошном палаццо…
Фанарет поняла: надо держать фасон. Пусть этот Мекси богат, пусть у него роскошный дворец, но, однако, пусть же не думает он, что ее так легко прельстить ужином.