- Маврос, я знаю столько же, сколько и ты. А может статься, тебе известно даже больше, чем мне. Меня преследуют. Во всяком случае, за каждым моим шагом шпионит какая-то подозрительная личность. Прочти эту записку. Я нашел ее у себя в номере. Без сомнения, и это не без участия моей тени. А моя тень - какой-то большеголовый брюнет шулерского типа. Я никогда не видел шулеров, не встречал, но я думаю - именно таков их жанр и стиль.
- Субъект со шрамом? В светло-сиреневой визитке?
- А ты почем знаешь?
- Догадываюсь. Я помню его еще по нашей столице. По нашей дорогой Веоле. Здесь он обедал несколько раз в "Пикадилли". Если я не ошибаюсь, он состоял в агентах у Мекси.
- У Мекси? - с живостью повторил Язон. - О, теперь это приподнимает завесу! Если Мекси еще нет в Париже, то со дня на день он должен появиться.
- Я сам того же мнения. Но Бога ради, Ваше Высочество, я жажду прочесть записку.
Маврос читал про себя, время от времени восклицая:
- Вот негодяи! Вот мерзавцы! Какая наглость! Как они смеют!
Анонимный автор требовал от Язона выдачи колье из скарабеев, взамен предлагая миллион франков. В случае согласия принц должен ответить на poste-restante по адресу некоего monsieur Gades. Буде же принц не пожелает уступить колье, неизвестный автор грозит местью и принятием таких мер, которые в конце концов заставят Язона капитулировать.
- Как бы не так, - угрожающе молвил Маврос. - Теперь мы вдвоем, и нам не страшны никакие темные силы, хотя бы во главе их стояло десять Мекси вместо одного. Но о чем вы задумались, Ваше Высочество?
- Вернее, о ком? Я думал о тебе, Маврос, как на грех. Ты зарабатываешь на жизнь в качестве ресторанного лакея, ютишься в этой мансарде, вместо того чтобы продать хоть одну из этих вещиц, - Язон кивнул по направлению комода, - жить припеваючи, не работая в "Пикадилли". Всем этим, - новый взгляд по направлению комода, - ты мог бы распорядиться, как если бы это была твоя собственность, - во всяком случае, по своему усмотрению. Друг мой, поверь мне…
- Ваше Высочество, я лишний раз убедился, что благородство ваше не исчерпано, - с горячностью перебил Маврос. - Но я без колебания отсек бы себе руку, если бы она потянулась продать во имя личной выгоды моей хотя бы ничтожную частицу драгоценностей моего королевского дома. Не только в ресторанные лакеи, на самые тяжкие физические работы пошел бы, не задумываясь, только бы сохранять все в целости до встречи с вами.
- Маврос, и у тебя язык поворачивается восхвалять чужое благородство, когда ты сам… Я, право, не знаю даже, как это описать. Слов не хватает… Какое ни возьми, все будет бледно. Имея в ящике целое состояние, принадлежащее твоему другу, другу молодости, юности и даже детства, ты, сын владетельного князя, подаешь ростбифы и бифштексы у "Цикадилли" этим долговязым американцам, которые… Год назад любой из них почел бы за великое счастье выдать за тебя свою сестру или дочь, да еще позолотил бы твою и без того, впрочем, ярко сиявшую корону несколькими миллионами долларов. Но, я вижу, тебе желательно дать несколько иное направление нашей беседе. Изволь. Почему и это колье, и все остальное ты не снес куда-нибудь в банк, в сейф? Разве там не было бы в большей сохранности?
- Почему? А вот почему, Ваше Высочество. Прежде всего, надо было бы оплачивать это хранение довольно кругленьким процентом. Львиная доля моего заработка ушла бы на оплату сейфа, затем, после того как большевики в течение нескольких лет сбывают в Европе краденые сокровища императорского дома, к держателям этих сокровищ создалось отношение весьма и весьма подозрительное. Я рисковал тем, что вплоть до выяснения, до ваших показаний, - а где я мог бы вас найти? - французское правительство взяло бы все вещи под опеку. Что же до сохранности, то кому, хотел бы я знать, придет в голову, что в жалкой мансарде, занимаемой ресторанным лакеем, спрятано известное чуть не на весь мир колье из скарабеев, колье, которому нет цены? Теперь другое дело, теперь я так поступлю, как будет угодно Вашему Высочеству приказать.
- Мы об этом еще подумаем. Но вот, Маврос, ты ни за что не угадаешь, в какой роли я на днях выступлю и что мне дает и уже дало мои первые, слышишь, мои первые заработанные деньги.
- Заранее капитулирую. Угадать новое амплуа наследного принца Дистрии - задача не по силам, - склонив свою красивую голову, развел руками адъютант герцога Родосского.
- Да, пожалуй, ни за что не угадать, - улыбнулся принц. - Если послезавтра вечером вздумаешь пойти в цирк Барбасана, ты увидишь наездника высшей школы. Этот наездник высшей школы - я.
- Ваше Высочество, это не более как шутка, - испугался Маврос.
- Нисколько. Это самая настоящая действительность. Сегодня утром я выдержал экзамен, подписал контракт на шесть месяцев и получил аванс.
7. ОКОНЧАНИЕ ПРЕДЫДУЩЕЙ ГЛАВЫ
Несколько минут Маврос молчал, пораженный, затем, овладев собой, сказал решительно:
- Это невозможно.
- Что?
- Ваше Высочество, вы не можете выступать в цирке.
- Почему?
- Вас узнают. Заговорят. Заговорит весь Париж.
- А мне какое дело? Пусть говорит. Если бы не Барбасан, я очутился бы на улице.
- Это было вчера, но сегодня материальное положение Вашего Высочества резко переменилось. Вы заплатите неустойку, а контракт изорвете в клочки.
- И не подумаю! Барбасан взял с меня слово: в течение шести месяцев я не покину его. Он спас меня в самый катастрофический момент. Я это ему не забуду никогда и никогда не отплачу такой низкой неблагодарностью. Маврос, ты, рыцарь чести, ты первый утратил бы ко мне уважение. Данное слово есть слово, а не звук пустой.
- Раз так, раз вы связали себя честным словом, тогда, конечно, о нарушении контракта не может быть и речи. Но все-таки, все-таки…
- Что все-таки? - горячо, с вызовом бросил принц. - Ты хочешь сказать, что мне, принцу Атланскому, герцогу Родосскому, неудобно выступать в цирке? Друг мой, теперь, в наше время, после того как прокатившаяся по доброй половине света революция смела и разорила десятки династий, теперь неудобно только совершать поступки, противоречащие понятиям о добром имени и о чести. Все же остальное удобно. Мы с тобой можем назвать добрый десяток принцев крови, которые служат в банках, заведуют конюшнями американских миллиардеров и там же, в Америке, снимаются для фильмовых картин. Русский великий князь Александр Михайлович служит в каком-то торговом предприятии. Мой друг, это в настоящем, а в прошлом? Историю знаешь не хуже меня, знаешь, что потомок христианнейших королей Людовик XVIII был учителем математики в какой-то начальной школе, а Луи Наполеон, будущий император французов, занимался комиссионерством по продаже оливкового масла. И, наконец, чем только не занимались и кем только не были в погоне за куском хлеба принцы Бурбонского дома после того, как им удалось избежать гильотины? Ты скажешь: все это, мол, так, однако же это не был цирк. Да, это цирк, я же не буду кривляться и кувыркаться на арене на потеху толпы. Мой номер стильный и строгий - не потеха, а зрелище. Зрелище, которое не вызовет ни одной улыбки. Ну что, убедил я тебя?
- Ваше Высочество, у меня нет никаких возражений.
- Очень рад. А ты, Маврос, с завтрашнего дня потрудись ликвидировать все свои счеты с "Пикадилли". Нам хватит теперь и на двоих. Что такое? Ты недоволен?
- Это меня стеснит. Я хочу…
- Вздор, никаких возражений. На свободе ты найдешь что-нибудь получше.
- Как это понимать? Как дружеский совет или высочайший приказ?
- Как высочайший приказ, - улыбнулся принц.
- В таком случае я, верноподданный, беспрекословно повинуюсь.
- С завтрашнего дня ты оставишь свою мансарду и переедешь ко мне в отель "Фридланд". Если, разумеется, это не будет посягательством на твою свободу, и жизнь со мною вдвоем…
- Ваше Высочество, я готов обидеться. Разве это не вернет мне счастливейшие дни моей жизни, когда на охоте в африканской пустыне и на войне наши походные кровати стояли рядом в одной палатке?
- Хорошее время это было, Маврос! Какие воспоминания! - вздохнул принц. - Но ничего. Не будем сетовать, будем смело, с надеждой и верой смотреть вперед, с благодарностью и любовью оглядываясь назад. Самое ценное, Маврос, - наша жизнь при нас. За это мы вечно должны быть признательны Богу, ведь могло быть иначе. Если б ты не спасся каким-то чудом и если бы в момент революции я находился в Дистрии, а не за ее пределами… Я вовсе не желаю сказать, что теперь все пойдет безмятежно и гладко. Да и не хочу этого. Вовсе не хочу. Было бы скучно и бледно.
- Вам угодно сказать, что нам предстоит еще борьба, вернее, мне. Борьба с человеком, у которого очень мало совести, но очень много миллионов, и с женщиной, которая умеет ненавидеть. Мекси и Медея Фанарет.
- Мекси и Медея Фанарет, - повторил Язон.
Эти два имени словно отозвались каким-то внутренним толчком в душе адъютанта, и он сказал:
- Ваше Высочество, теперь, когда вы здесь налицо, надо скорее озаботиться помещением драгоценностей в более надежное место, чем моя мансарда…
- Успеется… Отложим до завтра…