- Ой, еще как удалась, - оживился Церини. - Мы их смели, понимаете, смели. Их была горсточка, хотя нет, не горсточка. Но мы дрались, как львы, как целое стадо львов. Если хотите, даже еще лучше. Эта старая развалина, этот король несчастный, околел с перепугу. Да, да, испугался и умер. Уже новое правительство. Оно было в жилетном кармане у Мекси. Я сам вел во дворец толпу рабочих, и я первый…
- Колье, давайте колье, - требовала Медея, надвигаясь на него со стиснутыми зубами и гневным лицом.
Арон съежился, вытягивая руки, словно умоляя о пощаде.
- Колье? Вы хотите непременно колье?
- А вы хотите, чтобы мое терпение лопнуло? Не прикидывайтесь дурачком, давайте.
- Что я вам могу дать, когда я сам ничего не имею.
- Церини…
Страшен был вид Фанарет с прикушенной нижней губой. Арон Цер весь съежился.
- Я не виноват, честное слово, не виноват. Мекси тоже не виноват. Судьба сыграла с нами нехорошую шутку, злую шутку. Мы все переискали, все перерыли, не оказалось этого колье. Кто-то успел похитить. Такое несчастье, такое несчастье. Мекси как узнал, ой, что это был за ужас. Я его никогда не видел таким. Он мне дал маленькую пощечину, а что, я виноват, если какой-то мерзавец, негодяй, подлец предупредил нас?
В убийственном французском языке Цера чувствовался недавний разъезжавший по ярмаркам Юго-Западного края шулер. И этим убийственным французским языком Ансельмо Церини разбил все надежды Фанарет.
Арон Цер ожидал, что эта горячая женщина изобьет его, и он приготовился. Только бы защитить голову, лицо и глаза, остальное все пустяки. Но бешенство Медеи приняло другие, менее буйные формы. Оно затаилось, вглубь ушло.
Казалось, она тотчас же позабыла о самом существовании Арона. Села на узкую железную кровать, изогнувшись, подперев лицо руками, устремив взгляд в одну точку, застыла, замерла. Только вздрагивал подбородок, и по временам конвульсивная дрожь пробегала по ее чертам.
Ансельмо Церини убеждался: гроза миновала. А когда он окончательно убедился в этом, он уже независимо развалился на стуле, забросив ногу на ногу. Молчание давило его, хотелось болтать, и он разболтался, украдкой поглядывая на Фанарет.
- Черт знает что… Я до таких авантюр не охотник. Самая паршивая вещь была уже у самой границы. Могли схватить, пуля в лоб и… до свидания, Ансельмо Церини. На мое счастье, я проскользнул. Б другой раз так и скажу ему: "Бей, но не посылай". Это сказал какой-то замечательный человек, только он иначе сказал: "Бей, но выслушай". Но это разве не все ли равно? А сейчас? Что я буду делать сейчас? Надо снять в этой грязной дыре комнату, хорошенько вымыться, а потом хорошенько поесть. Я голоден, как собака, как две собаки, и даже как десять собак. А знаете, что я вам скажу, глубокоуважаемая Фанарет? Не надо особенно грустить. Зачем вы будете себе портить кровь? Мы с Мекси достанем вам новое… Что такое?.. Но я уже молчу, молчу. Я буду молчать…
Фанарет медленно встала, медленно шагнула к нему и тихим голосом сказала:
- Убирайтесь вон из моей комнаты. Вон. Сию же минуту.
- Ухожу, честное слово, ухожу. Меня уже нет, я уже ушел, - и он поспешно скрылся за дверью и, уже очутившись в коридоре, звал громко:
- Мадам, ла патрон у ет ву? Же вулет ун шамбр .
К вечеру Медея вместе с Марией уехала. Уехала назад, в Монте-Карло, где остался весь ее багаж, так как в пограничную деревушку примчалась она совсем налегке.
19. МЕКСИ НЕ ТЕРЯЕТ НАДЕЖДЫ
В течение нескольких дней Адольфу Мекси было не до Фанарет. Сидя в своем палаццо, оставаясь в тени, за кулисами, он создавал новую республиканскую власть. Все назначения исходили от него и через него. В президенты он поставил адвоката Паго. Этот Паго был в течение многих лет юрисконсультом банкирского дома Адольфа Мекси. Своего человека также сделал дистрийский волшебник премьер-министром. И все остальные назначения в таком же духе. Вот когда этот бульдог в пенсне вкусил, наконец, настоящей власти! Власти, в обычное, нормальное время недоступной частному человеку, даже с его миллионами.
Мекси решил: "завоеваний революции" довольно. Необходимо поставить точку. Большевизма не допустить ни под каким видом, по крайней мере, до тех пор, пока он, Мекси, намерен эксплуатировать местные природные богатства в свою пользу.
Если б Мекси не принял энергичных мер, маятник, качнувшись влево, по инерции откачнулся бы еще левее. Коммунисты частью были арестованы, частью были высланы, частью же расстреляны. Так же расправился Мекси и с монархистами, преданными династии и не успевшими бежать за границу.
Переворот со всеми вытекающими из него последствиями почти удвоил колоссальное состояние Мекси. И когда он подсчитал затраченные на революцию миллионы, они оказались мелочью, безделицей по сравнению с тем, что ему удалось нажить в несколько дней. Наладив все, покончив с делами, он сказал себе:
- А теперь можно подумать и об удовольствии.
И он укатил в Монте-Карло. Он чувствовал: первая встреча с Медеей не будет для него милостивой. И не ошибся. Она едва-едва его приняла.
- Так-то вы сдержали свое обещание?
- Что делать, дорогая моя! Неудача. Надеюсь, временная. Колье не уйдет от нас.
- Не верю, не верю, не верю.
- Напрасно, человеку, сделавшему революцию и так гладко сделавшему, нельзя не верить.
- За это я готова преклониться перед вами, - за революцию, - молвила Фанарет, смягчаясь. - Но погодите радоваться. Это еще не все. Победителей не судят, скажете вы? Но я другого мнения. Победа неполная перестает быть победой. Я очень благодарна вам, что теперь Язон будет скитаться по Европе, я чувствую себя отомщенной, да, но не совсем.
- Медея, вы можете выслушать меня спокойно? Можете?
- Могу, - далеко не спокойно ответила Фанарет.
- Слушайте же. Сомневаться в том, что я хочу сделать вас единственной в мире обладательницей единственного в мире колье из скарабеев, сомневаться в этом, дорогая Медея, вы не можете ни на один миг. Не так ли?
- Допустим, так. Дальше? - с неохотой и все еще недоверчиво ответила Фанарет.
Мекси, улыбнувшись с каким-то ленивым лукавством бульдожьим лицом своим и поправив на мягко-мясистой переносице пенсне, продолжал:
- Не могу расписаться в первой неудаче, первой, это слово подчеркиваю. Моих агентов предупредили, но теперь я знаю, кто предупредил.
- Кто же это?
- Князь Маврос. Я до сих пор не могу объяснить, как ему повезло с двумя вещами. Первая - это выкрасть колье с несколькими незначительными драгоценностями, вторая - убежать и проскочить через границу. И то, и другое - почти установленные факты.
- Вот видите.
- Что? Я пока ничего не вижу.
- Как ничего? Маврос, ограбив меня, ограбил своего принца. Он это колье продаст где-нибудь в Америке, и… вы качаете головой? Почему и зачем?
- Затем и потому, милая моя Медея, что вы совсем не знаете Мавроса. Князь Маврос безгранично предан Язону и скорее готов нищенствовать, голодать, чем использовать для себя хотя бы один скарабей.
- В таком случае, зачем же он это сделал? - недоумевала Фанарет.
- Затем, чтобы, встретившись с Язоном, верноподданнически ему сказать "Ваше Величество"…
- Почему Величество, а не Высочество? - перебил Фанарет.
- Потому что в глазах таких господ Язон, хотя и в изгнании, после смерти своего отца является для них законным государем. Итак, он скажет: "Ваше Величество, Господь мне помог - они уверены, что Господь помогает во всем - спасти колье и еще кое-что". Понимаете, взрослый ребенок? Дальнейшее объяснений не требует.
- Вот видите, вы сами против себя говорите, - накинулась Фанарет. - Раз принц получит колье, оно умрет для меня. Это ясно, ясно, как день, - повторила Медея и еще ножкой притопнула.
- Ничуть не ясно. Нисколько, - не сдавал и пяди своих позиций невозмутимый Мекси. - Вы не учитываете условий, в каких очутился Язон, упавший с облаков на землю. Материальное положение весьма незавидное. В европейских банках у него если даже и есть что-нибудь на текущем счету, разве только сущая безделица. Много-много если на полгода самого скромного существования. Перспектив же никаких. Это поубавит его династическую гордость, и я думаю, бывшее высочество охотно расстанется со своей фамильной реликвией, дабы получить взамен кругленький куш. И тогда-то мы приобретем у него колье через подставленных лиц.
- А если он и тогда не захочет? Необходимо и это предвидеть.
- Резонно. Не имею ничего возразить. Да, все необходимо предвидеть. Я уже подумал об этом. Если он заартачится и будет упрям, как осел, мы постараемся у него это колье выкрасть. Мое слово порукой вам, что я готов на это дело ассигновать столько же, сколько заплатил бы самому Язону за все его двадцать три скарабея. Ну что, успокоились ли вы наконец? Согласны ли вы терпеливо ждать?
- Почти успокоилась и готова, готова терпеливо ждать.