- Ставлю четыре, - говорит Плакидов. - Юнга Поскочин…
Тягостное молчание класса рулевых.
- Нет Поскочина? Дежурный!
- Есть дежурный, - поднимается с места Финикин.
- Почему отсутствует юнга Поскочин?
- В роте уборку делает. Он к занятиям не допущен. У своего же товарища банку вишневого…
Игорь Московский резко дергает Финикина за подол голландки, заставляя его прервать гневное прокурорское выступление.
- Тогда, - говорит Плакидов, - вам, Финикин, придется ответить за отсутствующего Поскочина. Для начала обрисуйте нам процессы, происходящие при работе винта правого шага, и явление отбрасываемой струи. Предстоит похудожничать, а потому идите к доске.
Финикин берет мел, но до рисования ему далеко.
- Ну, винт… - говорит он.
- Так. Винт! - охотно подтверждает Плакидов, вышагивая по классу.
- Он работает…
- Так. Работает.
- Ну, он правого шага. Крутится в эту сторону…
- В какую "эту"? - возмущается Плакидов, забравшийся тем временем в угол класса. - Флотский язык точен! Представьте себя наблюдателем работы винта правого шага… Что вы наблюдаете?
Финикин, надувшись, отмалчивается у доски.
- Значит, ничего не наблюдаете… Ни завихрений, ни сил реакции? - Плакидов удручен. - О чем вы думаете?
- Забыл… - сознается Финикин.
- Садитесь. Для развития памяти ставлю вам двойку.
- Не успел, - оправдывается Финикин. - Расстроился вчера.
Плакидов не терпит таких ответов.
- Какие могут быть у юнги причины для расстройства? Или вы отец семейства, обремененный чадами? Сыты, обуты, одеты…
Инженер-капитан третьего ранга развешивает по стенам схемы и технические чертежи, которые по вечерам рисует сам - искусно и добротно. Чувствуется большая любовь Плакидова к делу, и класс невольно сжимается, когда он берется за указку. Сейчас на всех немощных в физике горохом посыплются всякие там векторы всасывающих струй…
- Итак, - начинает Плакидов, - вы стоите на мостике у штурвала. Положение руля нулевое. То есть, говоря по-морскому, руль в диаметральной плоскости. У вас на корабле винт правого шага. Дали "средний вперед". В какую сторону покатится ваш корабль?
- Прямо! - хором сообщают юнги.
- Почему?
- Потому что руль-то стоит прямо… на нуле!
- Ох, опасное заблуждение, - причмокивает Плакидов. - Если руль стоит прямо и дан ход винту правого шага, то корма вашего корабля будет заброшена тоже вправо. А нос корабля круто рванется влево. Произойдет разворот "на пятке", опасный в тесноте гавани. Понятно? Теперь рассмотрим загадочные процессы, происходящие под килем корабля…
Плакидов выводит юнг в море. На переменных скоростях они ведут корабли. Под ними вращаются винты правого и левого шага. На эсминцах по два винта. На крейсерах по три. На линкорах до пяти. Возникает дикий хаос мощных водяных струй. С полного вперед машины реверсируют на полный назад. За сорок минут урока юнги не раз терпят жестокие катастрофы. Их кормы забрасывает на соседние корабли. Они повинны в чудовищных авариях. Встреча с опасной инерцией кончается тем, что корабли таранят причалы и стальные бивни форштевней с хрустом разбрасывают по воде просмоленные бревна…
- Теперь вы понимаете, - заканчивает лекцию Плакидов, - насколько безмятежна была ваша жизнь раньше. Вам ведь казалось, что рулевой на мостике - вроде опереточного героя. Сказали ему "вправо" - он покатил штурвал вправо. Сказали "влево" - пожалуйста, готово дело, лево руля. Но управление кораблем - это наука, построенная на знании, глазомере, опыте - и на риске! Бывают дикие случаи, когда руль до предела положен вправо, по корабль катится влево…
Плакидов берет под локоть журнал и указку. На прощание его стальной перст выстукивает по рыжей маковке Финикина:
- У вас не должно быть никаких забот, кроме одной: учиться, учиться и учиться. А что еще? Че-пу-ха!
* * *
В кубрике их ждал приунывший Росомаха. Честно говоря, насколько Колесник был весел и бесшабашен, настолько Росомаха по характеру был занудой. Он утюжил через тряпку свои клеши, и от широких штанин валил пар, пахнувший уксусом. Плаксивым голосом Росомаха заговорил:
- Драть бы вас всех! Теперь нам из этого поганого варенья не вылезти, влипли в него всем классом, как мухи. Уже и начальство пронюхало.
- Ну и что ж, - бодрились юнги. - Мы рассудим по-товарищески.
- Вы по-товарищески, а командование - по уставу. Могут вашего философа и с флота попросить. Он несовершеннолетний, его демобилизовывать не будут, а просто вышибут, и дело с концом!
Поскочин, совсем опечаленный, весь день мыл полы в землянках, колол дрова, топил печки. Кажется, он был готов к самому худшему. Юнги сочувствовали ему:
- Не грусти! Мы тебе пропасть не дадим…
Открытое комсомольское собрание проводили в кубрике рулевых. Присутствовали и те юнги, что не были комсомольцами по малолетству. Пришел заснеженный с ног до головы Щедровский, явился и Кравцов.
- Случай возмутительный, - сказал замполит. - Конечно, варенье - ерунда, важен сам факт воровства. Поскочин еще только начинает служить и уже так опозорился. Вам известно, что подобные вещи на флоте не прощаются. Мы должны быть принципиальными и строгими. Дурную траву - с поля вон.
Росомаху попросили дать характеристику Поскочину.
- Дурного не замечалось. Я всегда считал его хорошим, дисциплинированным юнгой. Что с ним стряслось, и сам не пойму.
Поскочин, тоже не комсомолец по причине малых лет, плакал и твердил одно:
- Как вы не понимаете? Просто сладкого захотелось…
Кравцов твердо бил ребром ладони по краю стола:
- Ты прежде подумал ли о мерзости своего поступка?
- Нет, не думал. Как увидел сладкое, так меня и потянуло.
Савка, страдая за Колю, поднял руку.
- Можно я?
Ему дали слово, и он сказал кратко, но горячо:
- Я так думаю, что юнга Поскочин понял всю нехорошесть своего поступка, и больше он так делать не будет.
- Ну, это уже разговор для детских яслей, - вступился Щедровский. - Если все на флоте, совершив проступок, станут говорить, что они больше не будут, то во что обратится служба? Надо рассуждать серьезно.
Росомаха, кашлянув в кулак, робко сказал:
- В самом деле, товарищи, давайте серьезнее…
Замполит оглядел юнг постарше:
- Из комсомольцев кто выскажется?
- Я!
Над столом поднялся комсорг Джек Баранов. Он был красивым юношей. Широкая голландка навыпуск великолепно шла к его стройной фигуре, и даже стрижка наголо не портила его, как других юнг, а казалась особой прической.
- Давай! - сказал ему Кравцов.
- Мое мнение особое, - начал Джек. - Считаю, что Коля Поскочин поступил с этим дурацким вареньем правильно!
Это было так неожиданно, что поначалу Джека не поняли. Упрямо мотнув головой, он продолжал:
- Флот кулацких замашек не терпит. Юнга Поскочин самовольно раскулачил Финикина, но раскулачил правильно. Как принято на флоте? Твое - мое. А мое - твое. Представьте на минуту, что мы сейчас сидим не в землянке, а в отсеке подводной лодки. Завтра в этом отсеке мы, может быть, задохнемся на грунте, так разве ты или я станем прятать друг от друга какую-то банку варенья?
Тишина в кубрике рулевых. Тишина…
- Поскочин, - продолжал Джек, - поступил по законам святого морского братства. Твое, Финикин, он взял у тебя, как свое. Но если ты возьмешь у Поскочина все, что пожелаешь, он жалеть не будет, в этом можешь не сомневаться. - Джек повернулся к Щедровскому: - Поймите меня правильно. На чужое мы не заримся. Посылка пришла не нам, и Финикин вправе ею распоряжаться. Но если уж он такой жадюга, взял бы две банки варенья, принес бы к завтраку на камбуз и выставил бы на стол: вот вам, ребята! Это было бы честнее и порядочнее, чем забираться на верхотуру и там, согнувшись в три погибели, наслаждаться в одиночку… Мы не защищаем Поскочина! Но мы осуждаем и Финикина.
Игорь Московский был краток:
- Поскочин всегда был хорошим товарищем, и с ним я пошел бы в любую заваруху, хоть на гибель. А что касается товарища Финикина… я бы еще подумал, идти с ним или не идти.
Остальные юнги соглашались:
- Верно! Чего уж там. Не варенье дорого, а чтобы все по-человечески было… Разве можно так, как Финикин?
Поскочин всхлипнул, счастливый. Финикин проворчал:
- Это не по существу! Варенье-то мое съели… Факт!
Щедровский велел ему замолчать:
- Не лезь со своим вареньем. Тут вопрос посложнее…
Кажется, офицеры поняли суть дела. И поняли ее правильно. Обстановка разрядилась, и Кравцов лукаво подмигнул Поскочину:
- Не рыдай! Флот не выдаст - свинья не съест…
После отбоя, когда погасили свет в кубрике, с высоты третьего этажа долго слышался печальный перезвон. Это Финикин в потемках сортировал свои банки с вареньем.
- Меня же обчистили, и я же виноватым остался. Где же справедливость?
Возня с банками была прервана окриком Росомахи:
- Слушай! Тебе еще не надоела твоя сладкая жизнь?
Все затихло. Мир и покой…
А в шесть утра - еще темнотища над Соловками - от большака уже поют залихватские горны: вставай, побудка… Никто потом ни словом не упрекнул Колю Поскочина за его житейское прегрешение, но зато слова Джека Баранова о морском братстве прочно засели в памяти каждого, и они, эти слова, определят еще многое…
Юнги учились быть щедрыми. Иначе нельзя!