Скоро главный врач госпиталя отправил меня в команду выздоравливающих, куда я прибыл, получил отметку об этом в документах и… тут же сбежал на эсминец. Снова меня закачало на волне. А когда война окончилась, я обратился к командованию с просьбой перевести меня на Балтику - поближе к Ленинграду, где жила моя бабушка, единственный оставшийся в живых человек из всей моей родни. Просьбу мою уважили, и летом тысяча девятьсот сорок пятого года на попутной машине я уехал из Ваенги на мурманский вокзал.
Разговор третий
Этот разговор начал я:
- А понимали тогда юнги, что Родина вправе потребовать от них больших жертв, может, даже и жизни?
- Хотя и были мальчишками, но отлично сознавали, на что идем. Именно к войне нас и готовили! Вообще-то, - призадумался Огурцов, - на флоте многое не так, как на земле. Существует особое флотское равенство перед смертью, непохожее на солдатское. Команда корабля, как правило, или в с я побеждает, или в с я погибает. Таким образом, на флоте как нигде уместен этот славный призыв: "Смерть или победа!"
- Простите за такой вопрос: а много юнг погибло?
- К чему извиняться? Вопрос не праздный. Война с фашизмом была очень жестокой, и если гибли подростки в партизанских отрядах, то почему судьба должна была щадить нас? Из юнг вышло немало подлинных героев. Вспомните хотя бы Сашу Ковалева, которому уже поставлен памятник. Я знал Сашу плохо: он учился на моториста не в Савватьеве, а в кремле. Когда его торпедный катер в Варангер-фиорде пошел в атаку, осколок пробил радиатор мотора. Саша грудью закрыл пробоину, из которой бил горящий бензин. Это все равно что закрыть собой амбразуру дота. Саша погиб… Вот вам и мальчик! Саша был в Школе юнг скромным и тихим, а когда понадобилось - проявился большой человек. Обычно у нас пишут: каждый на его месте поступил бы точно так же. Но в том-то и дело, что каждый так поступить бы не смог. Потому-то мы и называем героями тех, кто способен поступать так, как не способен поступить каждый из нас…
Огурцов задумался, а потом продолжал:
- Вообще-то мне чертовски повезло! Смолоду рядом со мной находились старшие товарищи. Это очень хорошо, когда рядом с юнцом есть зрелый человек. Такой человек попался мне на Соловках, а потом встретился и на эсминце. После войны я тоже отыскал себе друга в два раза старше себя. Сначала дружил с его сыном, моим одногодком. Мы с ним больше обормотничали. Но потом я понял, что отец интереснее и умнее сына… Было бы идеально, - сказал Огурцов, - если бы наше юношество соприкасалось не только с ровесниками, а имело бы друзей, по возрасту годящихся в отцы. Зрелый человек вовремя одернет, удержит от ненужных поступков. Своя же развеселая компания этого не сделает. А то еще и подтолкнет на какую-нибудь глупость, припахивающую протоколом… Ну, всего!
В пролете лестницы меня нагнал голос Огурцова.
- Советую вам, - крикнул он на прощание, - назвать третью часть "Истинный меридиан"!
- Какое странное название.
- Назовите именно так. По содержанию читатель и сам поймет, что такое истинный меридиан.
- Вы думаете?
- Я знаю! - донеслось сверху, и дверь захлопнулась.
Так закончился третий разговор.
Часть третья
ИСТИННЫЙ МЕРИДИАН
Великие шлюзы, ведущие в мир чудес, сразу раскрылись настежь…
Г. Мелвилл. "Моби Дик"
Соловки уже надели на себя теплую зимнюю шубу, день был ясный и чистый, казалось, ничем не примечательный, когда юнги собрались на митинг. Вся школа, по ротам, по специальностям, выстроилась с соблюдением ранжира, и капитан первого ранга Аграмов закончил речь словами:
- …кто будет плохо учиться, тот приготовит себе незавидную судьбу. Флот в лишнем балласте не нуждается. А потому у вас не уроки, а боевая подготовка. Не экзамен, а - бой, который надо выиграть. Помните, - сказал он с ударением, - отличники боевой и политической подготовки получат право выбора любого флота страны и любого класса кораблей!
Шеренги юнг слабо дрогнули, возник шепоток:
- Ты слышал? Любой флот. Любой корабль.
Это была новость обнадеживающая и радостная, и юнги долго кричали "ура". После чего открылись классы.
* * *
Раз в месяц для юнг наступала сладкая жизнь - не в переносном, а в буквальном смысле. Юнги получали сахарный паек. Дня выдачи они ждали с таким же нетерпением, с каким штурман ждет в облачную погоду появления Полярной звезды. Сахар! Кажется, ерунда. А что может быть слаще? Недавно выйдя из детства, юнги оставались грешниками-сладкоежками, хотя в классе боцманов некоторые уже серьезно нуждались в услугах бритвы. Даже философ Коля Поскочин, познавший строгую диалектику вещей, и тот невыносимо страдал в конце каждого месяца.
- Как подумаю о варенье, так мне даже худо становится.
Сахар выдавался в канцелярской землянке роты. Там возле весов с гирями стояла бой-девка в матросской форме, про которую юнги знали одно - зовут ее Танькой. А еще знали то, что знать им было не положено: Росомаха безнадежно влюблен в эту Таньку, но после каждого свидания с нею возвращается злее черта! За неимением другой тары юнги принимали сахарный песок с весов прямо в бескозырки и бережно несли до дому. По дороге беседовали:
- Ох и стерва же эта Танька! Так обвешивает…
- Что делать, если женщины, как и мы, обожают сладкое.
- Ладно. Не судиться же нам с нею. Пускай по три ложки на стакан себе сыплет. Может, добрее к нашему старшине станет.
Сладкая жизнь продолжалась краткие мгновения. Иные по дороге до кубрика успевали слизать половину бескозырки. Сидя на лавках, юнги ели сахар ложками, как едят кашу.
Не проходило и часу, как отовсюду слышались стыдливые признания:
- Кажется, я свое кончаю. А ты?
- У меня немножко. Вытрясу бескозырку и оставлю чуток.
- Зачем оставишь?
- Завтра утром чаек себе подслащу.
Бережливость в этом вопросе строго осуждалась.
- Придумаешь же ты! Как будто чай и так нельзя выдуть.
Сомневающийся быстро соглашался с таким железным доводом.
- Это верно, - говорил он. - Чего тут тянуть?
К отбою бескозырки бывали уже чистыми. А на следующий день если кто и сластил свой чай, то делал это робко, с виноватой оглядкой по сторонам. Один только Финикин ухитрялся растянуть пайку на целый месяц. Мало того, этот премудрый пескарь для сбережения сахара сшил себе кисет, а не таскал его в бескозырке, как другие. Злые языки говорили, что Финикин даже спит с кисетом на груди. Он не стеснялся весь месяц подряд пить чай с сахаром.
- Я ведь не украл, - говорил он, глядя в глаза товарищам.
Джек Баранов не раз просил у него в шутку:
- Может, сыпанешь малость в мою кружку?
- А ты мне много насыпал, когда свою пайку ложкой наворачивал? Дано на месяц - так и тянись все тридцать дней.
Поскочин смотрел на Финикина поверх пустой кружки.
- Неужели тебе самому не противно экономить? Это же сущая меркантильность.
На что Финикин, упорствуя, отвечал:
- Не лезь ко мне с иностранными словами…
Савка по ранжиру класса стоял возле Финикина, а когда строй поворачивался и превращался в колонну, ему самой судьбой было предназначено шагать Финикину в затылок. Честно говоря, он этого рыжего недолюбливал. Железный зуб его раздражал своим фальшивым блеском. Ногинский граммофонщик, как прозвали юнги Финикина, жил особнячком, не вмешиваясь в споры, но чуялось, что он себе на уме. Особенно был он непригляден в обстановке камбуза. Финикин резал свой хлеб на маленькие квадратики - так бабушка Савки колола сахар, дабы пить чай вприкуску. Хлеб надо откусывать, а не мельчить ломоть, чтобы потом жевать всю дорогу с камбуза, будто корова. Савке нравилось, как ест Федя Артюхов: раз откусил, два откусил - порядок.
- Я-то кушаю, - говорил Финикин, - а вы как с голодного острова сорвались и принимаете пищу, словно горючее в бензобаки.
- Говорить про себя, что ты кушаешь, - заметил ему Поскочин, - это слишком уважительно к собственной персоне и выдает твою бескультурность. Подумай об этом на досуге.
Громадные чайники, фыркая паром, гуляли между рядами юнг и наконец, сдвинутые в концы столов, остывали, пустые. С камбуза уходили с песнями.
Их сегодня ждал учебный корпус, где так уютно от протопленных за ночь печей. Уже не повернется язык назвать "тюрягой" это светлое здание, пахнущее свежей краской и насыщенное техникой. Одного только не могли исправить юнги - не уничтожили глазки для надзирания за бандитами в камерах.
Расписание занятий поражало обилием тем. Для рулевых: морпрактика, сигнальное дело, устройство корабля, навигация и штурманское дело, карты и лоции, рули и поворотливость корабля, метеорология, вождение шлюпки, мореходные приборы и электронавигационные инструменты, - как много предстоит знать!
Маленький Поскочин, волнуясь, загибал пальцы:
- Смотри! Еще стрельба, гранатометание, лыжи, рукопашный бой, плавание и ныряние, походы летом под парусами…
Прозвенел звонок, как в школе. Первый урок в классе Росомахи - дело сигнальное. Нужное дело, без которого корабли плывут слепые и глухие. Преподаватель электронавигационных инструментов еще не прибыл, и Росомаха даже обрадовался.
- Вот и ладно! В свободные часы вместо этих самых инструментов я вас увлеку романтикой строевой подготовки. Шаг на месте, ать-два, ать-два! Что может быть занимательнее?