5 - в Баренцевом море советской подводной лодкой торпедирован германский линкор "Тирпитц".
14 - ожесточенные бои советских войск с группировкой противника, прорвавшейся в район Воронежа, и тяжелые бои с наступающими силами врага южнее Богучара.
15 - советские войска после ожесточенных боев оставили Богучар.
17 - советские войска оставили Ворошиловград.
21 - налет советской авиации на Кенигсберг.
23 - югославские партизаны за последние 12 дней заняли семь городов.
24 - ожесточенные бои в районах Воронежа, Новочеркасска и Ростова.
Растет партизанское движение в Польше; убийство германских полицейских стало повседневным явлением.
27 - британские войска на египетском фронте отошли на исходные позиции.
30 - оккупация японскими войсками островов Ару, Кэй и Тенимберских близ Северной Австралии.
Митинг на Трафальгар-сквер в Лондоне с участием около 70 тысяч человек обратился к правительству с призывом ускорить открытие второго фронта…
Это был горячий, изнуряющий июль, когда на советском флоте появилось новое воинское звание - юнга!
* * *
В гулких коридорах Экипажа не протолкнуться, всюду галдеж молодых голосов. Прибывший молодняк невольно терялся в новой обстановке, а потому, дабы чувствовать себя увереннее, земляки держались друг друга. Скучивались москвичи, волжане, сибиряки, ярославцы.
Савке совсем некуда было приткнуться.
- Ленинградских нету? - спрашивал он.
Нет, питерских не было, давала себя знать блокада. Савка почувствовал себя отрезанным ломтем. В коридоре ему встретился какой-то мичман с аршинной ведомостью в руке; на ходу приложив бумагу к стене, он что-то наспех исправлял в ней.
- Где тут в юнги записываются? - спросил его Савка.
- Ты откуда такой свалился? - буркнул мичман, зачеркивая в ведомости: "Копч. сел., 300 г" и заново вписывая: "Мясо, 75 г". - Экипаж только принимает годных к службе на флоте и бракует негодных, а отбор в юнги проходил по месту жительства…
- Выходит, другим и нельзя? - обиделся Савка.
- Другие - отвались!
- А если я море люблю? Если жить без него не могу?
- Как угодно, - ответил, уходя, мичман. - Можешь помирать. Только не здесь, а валяй на улицу.
Сотрясая коридор Экипажа, мимо пронеслась большая толпа кандидатов в юнги, и каждый восторженно потрясал белым листком, еще чистеньким, без отметок и помарок. Савку подхватило и понесло за ними.
- Вы куда, ребята? - спрашивал он на бегу.
- На комиссию. Для первого опроса.
- А что это за опрос такой?
- Если б знать! Говорят, по всем наукам гоняют.
- Я тоже с вами, - не отставал от них Савка.
- А где лист у тебя?
- Какой?
- А вот такой. Для комиссии.
- Нету листа! - отвечал Савка и мчался дальше.
Перевели дух возле дверей кабинета, где заседала комиссия. Через толпу ребят пробирался хмурый капитан третьего ранга, и вдруг он цепко схватил одного юнгу за локоть.
- Покажи руки! Это что у тебя?
Руки были испещрены татуировкой. Капитан третьего ранга грубо распахнул куртку и обнажил грудь кандидата в юнги, разрисованную русалками и якорями.
- Дай лист, - приказал офицер и тут же порвал лист в клочья. - Можешь идти. Ты флоту не нужен.
- Простите! - взмолился тот. - Это можно свести… сырым мясом прикладывать… Дурак я был…
- Сведешь - поговорим! - Капитан третьего ранга открыл дверь в кабинет. - Входите по одному. Кто первый?
Первого выставили с треском через три минуты.
- Сразу засыпали, - говорил он, очумелый. - Мол, политически неподкован…
- Следующий! - потребовали от дверей.
Кто-то сзади больно треснул Савку по затылку, он влетел в кабинет и узрел пред собой грозное судилище.
- Где твой лист? - спросили от стола.
Савка выдернул из-за пазухи бухгалтерские тетради, заполненные "собственными сочинениями".
- Вот сколько листов! - сказал он в растерянности.
За столом оживились:
- Что это тут у него? Ну-ка, ну-ка…
На обложках было аккуратно выведено: "Военно-морское дело". Внутри тетрадей, под рубриками дебета и кредита, был размещен текст, украшенный рисунками на морские темы. Потому и разговор начался узкоспециальный.
- Какие огни несет судно, стоящее на рейде?
- Штаговый и якорный гакабортный.
- Что такое штаг и что такое гакаборт?
Савка отрубил слово в слово, как у него было записано в тетради.
- Каких систем якоря знаешь?
- Знаю по алфавиту: Болда, Гаукинса, Денна, Инглефильда, Марелля…
- Стой, передохни! Какой якорь принят на нашем флоте?
- Холла. Самый надежный. С поворотными лапами.
Капитан третьего ранга нацепил очки, притянул к себе Савкины тетради.
- Хочу знать имя автора, - сказал он и вдруг спросил: - Ты случайно не родственник нашему комиссару?
- Это мой отец.
- А обходного листа нет?
- Нет.
Капитан третьего ранга извлек из стола чистую анкету, вписал в нее фамилию, имя и отчество Савки, потом спросил:
- В каком родился?
- В двадцать восьмом.
- Не пойдет. Хорош ты парень, но… мал. Набор в юнги производится среди тех, кому уже пятнадцать.
- Клянусь! - ответил Савка. - Мне пошел пятнадцатый.
- Ладно, - слегка подобрел капитан третьего ранга. - О чем мы толкуем, ежели под носом телефон стоит. Позвоним отцу. А ты, товарищ Огурцов, пока выйди и поскучай за дверью.
Скоро его позвали обратно в кабинет.
- Отец не возражает. Мы тоже. Забирай лист. Первую отметку "годен" ты уже получил. Не подгадь на медицинской комиссии. Там мы тебе помочь не сможем: врачи у нас строгие…
* * *
Отбор в юнги шел безостановочно, жестоко разделяя мальчишек на годных и негодных, на счастливых и несчастливых.
Врачи заняли гимнастический зал, отодвинули к стенкам спортивные снаряды. Подростков гоняли от стола к столу. Голые, они стыдливо прикрывались обходными листами, на которых появлялось все больше непонятных записей. Поспешность сверстников заразила и Савку: он тоже начал метаться между столами, по диагонали рассекая зал, от одного врача к другому.
Седой дядька в больших чинах обстукал его.
- Наклонись. Выпрямись. Руки вперед. Глаза закрой. Раздвинь пальцы… Водку пил?
- Нет. Что вы!
- Куришь?
- И не думаю.
- Когда собираешься?
- Что?
- Курить.
- Пока не хочется.
- Ну и ладно. Тощий ты, правда. Но на флотских харчах откормишься. Иди с богом на вертушку… Кто следующий?
Садиться в кресло-вертушку было страшно. Как раз перед Савкой одного кандидата в юнги так повело в сторону, что, полностью потеряв равновесие, он врезался лбом в стенку.
Красивая врачиха во флотском кителе велела Савке:
- Садись. Зажимаю руки. Ноги в ремни. Начали!
В одну полоску сразу вытянулись все лица, неслась перед глазами - уже без углов! - стенка зала, слились в одно окна. Но вот добавилось вертикальное вращение. Теперь кресло кувыркалось. Сплошная матовая дуга стала пестрой, и Савка уже не знал, где пол, где потолок.
Неожиданная тишина. Внезапный покой.
- Вылезай, - сказали ему, освобождая ремни.
Едва коснулся пола, как швырнуло в сторону. Савка сделал шаг, и его тут же вклеило грудью в подоконник. "Все пропало!" - было его первой мыслью. Но у докторов на этот счет, очевидно, было какое-то свое мнение, и по движению руки красивой врачихи Савка догадался, что она пишет ему "годен".
- Теперь на силомер, - сказали ему.
Из рук врачихи он благодарно принял лист.
- А что со мной было? - спросил неуверенно.
- Ничего страшного, - отвечала она с улыбкой. - Ты, мальчик, наверное, будешь в море укачиваться. Но пусть это тебя не пугает… Адмиралы Ушаков и Нельсон тоже укачивались.
Савка занял очередь на силомер. Поинтересовался:
- А как тут? Не слишком придираются?
- Ерунда! - отвечали ему. - Нужно рвануть от пола рычаг, чтобы стрелка прибора указала не меньше семидесяти.
- Чего "семидесяти"?
- Килограммов, конечно.
Савка глянул на свой лист. Такого счастливого результата он сам не ожидал. Всюду "годен", "годен", "годен". Осталось заполнить последнюю графу на силомере, и тогда флот, издавна зовущий и такой заманчивый, сразу приблизится к нему. Дрожа котельными установками, дымя из широких труб эсминцев, флот обласкает его теплым дыханием воздуходувок…
Семьдесят килограммов!
И как назло острая ломота потекла от плеча вниз, пальцы будто налились ртутью. А очередь двигалась с роковой неумолимостью. Юнги рвали от пола рукоять прибора, который точно оценивал мускульное напряжение. На силомере гораздо чаще, чем у других столов, слышалось бодро-подгоняющее:
- Отходи! Следующий… Так, отходи! Следующий…
Судьба наплывала на Савку, как то вагонное колесо в ночи, безжалостное и равнодушное к его мальчишеской доле.
Ближе, ближе, ближе…
Сколько он выжмет? Ну, сорок. Не больше.
Что делать? Как быть? Только бы не разреветься!
Савка сделал шаг в сторону из очереди…
Сто двадцать пять граммов хлеба в сутки, холод нетопленых жилищ, взрывы снарядов в соседних домах, ночные зарева пожаров - все это, вместе взятое, еще держало его в кольце жестокой фашистской блокады.
"Нет, мне не выжать!" И он выскочил в коридор.