ВВИДУ УГРОЗЫ СО СТОРОНЫ НАДВОДНЫХ КОРАБЛЕЙ ПРОТИВНИКА НЕОБХОДИМО РАССРЕДОТОЧИТЬСЯ…"
* * *
На мостике крейсера - голос из репродуктора:
- Радиорубка - мостику: у нас квитанция в коде.
- О, черт! - Вахтенный офицер, скользя по решеткам пудовыми от сырости сапожищами, срывает ледяной микрофон: - Мостик - радиорубке: квитанцию - в кают-компанию… Что? Я не слышу, здесь ревет вентиляция, как в аду… Да, адмирал там!
Соленая пена хлещет через трубы дальномеров, над которыми в три погибели согнулись матросы. Вахтенный офицер, уцепившись за нактоуз, роняет микрофон, раздается треск: эбонитовый колпак - вдребезги. Хватаясь замерзшими пальцами за поручни, офицер встает наконец на свое место - к визиру. Его лицо, мокрое и красное, надолго погружается в обойму резиновой оправы оптики. Обозрев горизонт (особенно в той части, где светит солнце), вахтенный выпрямляется. Под крылом мостика неустанно кипят водяные смерчи.
- О’Кейли, - говорит он штурману, - нами принята кодированная из Уайтхолла… Что бы это могло быть? Не догадываетесь?
- Догадываюсь, - отвечает штурман. - Всем нам дают по две недели отпуска, начиная с того момента, как вы меня об этом спросили… Вы не верите?
В отдалении - через разрывы тумана - проскальзывают американские крейсера сизо-голубиной окраски. Сейчас они, как послушные ученики, ретиво повинуются решениям англичан, боевой опыт которых на море смонтирован на прочном фундаменте многих столетий.
Под ногами рассыльного матроса - вихри воды и ветра. Он бережливо загнул края брюк. Яркие носки на его ногах как-то плохо вяжутся с этим фоном брони, пробитой заклепками. От границы пакового льда несет извечным холодом Арктики…
Контр-адмирал Хамильтон наспех закусывает бутербродом у стойки. В руке его, украшенной тоненьким колечком, дрожит в бокале подогретая к ужину мадера. Репитер лага, выведенный в салон, показывает устойчивую скорость в 12 узлов. Через раздраенный иллюминатор, пузырем вздувая бархат штор, рвется упругий ветер полярного океана, от которого молодеют даже старики адмиралы…
- Что у вас там? - спрашивает Хамильтон рассыльного.
- Из Уайтхолла, сэр… от первого лорда, сэр!
Крейсер под брейд-вымпелом Хамильтона круто ложится на борт в противолодочном зигзаге: со стола летят тарелки, море брызжет почти радостно внутрь корабля, словно ликует… Вот и текст на розовой бумаге радиоквитанции: "СЕКРЕТНО. ВЕСЬМА СРОЧНО. КРЕЙСЕРАМ НА ПОЛНОЙ СКОРОСТИ ОТОЙТИ…"
На лице Хамильтона недоумение.
- Не понимаю, - говорит он офицерам. - Дадли наш очумел: он приказывает нам бросить корабли каравана и, не трясясь над топливом, срочно разворачиваться на вест… Такое категорическое решение может быть вызвано только одним: "Тирпитц" вылез в океан и назревает побоище вроде Ютландской битвы.
Но, кажется, Хамильтон решил помедлить. Более того, чувствуется, что адмирал не склонен исполнять этот приказ.
Хамильтон неуверенно говорит в телефон:
- Пост расшифровки? Старшина Форстер, если он там, пусть зайдет прямо в третий буфет… Да, без церемоний!
Появляется пожилой моряк службы корабельной пехоты. Под его рыжими бутсами квасится ворс офицерского ковра. Он разглядывает старинные пищали, митральезы и мушкеты, развешанные на переборках, что отделаны под "птичий глаз".
- Старшина Форстер, вы опытный дешифровщик…
"Что это - вопрос адмирала или утверждение?"
- Про меня все так говорят, сэр, - отвечает Форстер.
- И вы никогда не ошибались, дружище?
- Не имею такой дурной привычки, сэр.
- И даже в этом… тоже нет ошибки?
Форстер смотрит на квитанцию шифровки, подсунутую к самому его носу. Палуба крейсера летит из-под ног влево - старшина животом упирается в стол. Затем палуба отлетает вправо - старшина наваливается спиной на пиллерс. Нет, такого парня не свалить ни на допросе, ни в качке.
- Я не ошибся, сэр, - упрямо заявляет он, глядя в лицо адмирала, а Хамильтон отпускает его:
- Иначе и быть не могло, Форстер… Напомните мне после похода, чтобы я поблагодарил вас.
Дешифровщик ушел, почти обиженный.
Королевская мадера еще стыла в бокале.
Адмирал посмотрел на часы - поздновато.
- Может, Дадли в Лондоне, глядя на ночь, выпил как следует?
Крейсер еще лежит на зигзаге. Волна кладет его на борт, и стрелки кренометров отдыхают у конца градусной шкалы. Ровно в 21.23 по Гринвичу радиорубка конвойного лидера стала принимать вторую шифровку от Д. Паунда. В ней было сказано: "Конвою строй рассеять… транспортам самостоятельно плыть к русским портам". Отходящим на запад кораблям охранения было приказано развить максимальную скорость.
- Не понимаю, - бормотал Хамильтон, - я не понимаю… Неужели возникшая угроза столь велика?..
Через 10 минут Дадли Паунд снова возник над караваном РQ-17 - как незримый, но требовательный дух. Лорд напомнил: "С четвертого июля конвой должен быть раздроблен". Если сэр Хамильтон и другие высшие офицеры еще могли связать этот поспешный отход на запад с предстоящим сражением с "Тирпитцем", то младшие офицеры были просто ошарашены. Они рассуждали так:
- Обычно нам, конвойным, всегда дается возможность для любой, самой смелой интерпретации высших приказов. Мы, конвойные, выполняя волю первого лорда, все-таки имеем право делать отклонения от приказов… В данном же случае Уайтхолл выразился столь непререкаемо, что никак нельзя уклониться от исполнения!
Роковое решение Уайтхолла входило в силу, и сэр Хамильтон велел на крейсера - к повороту! Крейсерское прикрытие, словно гарцуя в королевском манеже, исполнительно отвернуло на 180°. Но этим дело не кончилось…
Брум считал, что если крейсера спешат в битву, то его эсминцам сопровождения ничего не остается, как рвануть следом за ними, ибо линкоры и крейсера, конечно, хороши, но эсминцы в бою с "Тирпитцем" тоже не подкачают. К английским эсминцам примкнули и американские, как младшие братья, не желавшие в драке отставать от старших. Британский офицер наблюдения оставил нам запись:
""Уайнрайт" приближается к нам на очень высокой скорости с уверенным и щеголеватым видом (это похоже на американцев!). Вода буквально закипает под его форштевнем".
С палуб транспортов за всей этой судорогой поспешного отхода наблюдали вконец обалделые люди.
- Куда удираете?! - доносило оттуда выкрики. - Дезертиры… сволочи… лунатики… Или затряслись ваши шкуры на поганых скелетах? Вернитесь… Где ваша доблесть?
Брум с чистой совестью оповестил караван, что, судя по всему, ожидается хорошая потасовка с противником, а вы должны извинить нас за то, что покидаем вас в такой неприятный момент. На кораблях боевого эскорта уже поверили в необходимость отхода: Уайт-холлу, конечно же, лучше известна обстановка… Нервное напряжение офицеров передалось и матросам - без приказа они готовили оружие к битве. Корабли шли форсированным ходом, безжалостно пережигая в котлах многие тонны горючего. Крейсера, не жалея своих форштевней, дробили перед собой массу серых неряшливых льдов. Верткие эсминцы мчались за ними, как гончие по следу крупного зверя, и Хамильтон стал даже побаиваться столкновения. "Не наваливайтесь нам на корму", - передал он Бруму.
Они покидали караван на скорости в 25 узлов. А это такая приличная скорость, которая хороша в двух случаях: когда надо кого-либо догнать или надо от кого-то поскорей смыться.
С борта американской "Тускалузы" наивно запрашивали своих земляков: "Интересно, за что мы будем получать ордена?" Резкими и точными вспышками прожектора "Уиччита" дала честный ответ: "А черт его знает!.."
Внезапно появясь из тумана, немецкая подлодка едва успела принять балласт для ныряния, и над ней, ошалевшей от испуга, с ревом и грохотом, словно она попала под виадук с проходящим экспрессом, стремительно прокатил на запад длиннющий киль флагманского крейсера "Лондон"…
Этот лихой отход крейсеров и эсминцев тактически был проделан блестяще! Но этим никого не удивишь: англичане всегда умели маневрировать на морях и океанах…
Главное заключалось не в этом.