И Лесдигьер, удивляясь в душе столь неожиданному повороту судьбы и не догадываясь, что всецело обязан этим баронессе, которой он приглянулся, покорно последовал за служанкой. Он шагал по полу, выстланному не виданной доселе мозаичной плиткой, и с восхищением рассматривал внутреннее убранство дворца, великолепие которого до этого могло ему только присниться.
Обе женщины - одна с интересом, другая с оттенком вожделенного любопытства - с улыбками глядели юноше вслед, не подозревая еще, что из этого зала только что вышел будущий маршал, а впоследствии - коннетабль Франции. И что настанет день, когда гордая королевская дочь Диана Французская, герцогиня де Монморанси будет стоять на коленях перед коннетаблем Франсуа де Лесдигьером и целовать ему руку.
* * *
Встреча в Пуасси закончилась ничем. Стороны не пришли к соглашению, никто не захотел идти на уступки. Однако появилась надежда, что правительство, проводя гибкую политику и не желая раздоров внутри нации, издаст новый эдикт о веротерпимости, тем более что и сама Екатерина Медичи склонялась к позиции реформистов.
Часть вторая
Политика или религия
Глава 1
Две королевы
Зимой 1562 года по дороге, ведущей в Сен-Жермен-ле-Во, катила карета в сопровождении всадников. В окно то и дело выглядывал девятилетний мальчуган с любопытными глазками и длинным носом; в глубине кареты на красном фоне обивки четко выделялся строгий, непроницаемый женский профиль. Слегка вытянутое лицо, маленький рот с тонкими губами, карие глаза, острый взгляд и крутые брови, на чуть впалых щеках играл легкий румянец - такова королева Наварры Жанна Д'Альбре. Мальчик - принц Генрих Наваррский, ее сын.
- Совсем не так, как у нас, - разочарованно протянул юный отпрыск Бурбонов, отворачиваясь от окошка. - Никаких гор, одни долины.
Он посмотрел на мать. Она молчала, что-то обдумывая и, чтобы принудить ее к разговору, Генрих добавил:
- И люди, наверное, другие.
Она, строго взглянув на него, обронила:
- Особенно при дворе.
Мальчик приготовился слушать ее объяснения по этому поводу, но мать не пожелала добавить больше ничего. Юный принц вздохнул:
- Мама, а мы увидим отца?
Она покачала головой:
- Вряд ли, ведь он все время в походах. Он генерал, и его обязанность быть там, где войско.
- С кем же он воюет?
- С врагами веры.
- С протестантами?
- Ведь он теперь католик. Гугенотская осень закончилась, теперь они начали искоренять нашу веру, и орудием для этого выбрали твоего отца.
- Гугенотская осень?
Мать повернулась к сыну:
- Я буду разговаривать с тобой, как со взрослым, если ты не возражаешь.
Генрих гордо вскинул голову:
- Я уже не дитя, и мне быть королем. Не думай, что у меня одни девчонки на уме.
- Да, ты уже не дитя, - задумчиво проговорила Жанна, сдвинув брови, - и ты должен знать… Мало ли что может со мной случиться, мы не на бал едем. Кроме меня, тебе не скажет никто, даже твой отец.
- Я буду внимательно слушать тебя, мама.
- Все началось после Пуасси, ты ведь помнишь. Мадам Екатерина на радостях, что с моей помощью сумеет помириться с протестантами, даже вернула Колиньи в Королевский совет, а с Конде заигрывала и строила ему глазки, словно собиралась стать его любовницей. Надо признаться, у нее это здорово получалось.
- Как, разве она полюбила его?
- Куда там! Конде не такой дурак, чтобы пропадать в объятиях сорокалетней толстухи и забыть при этом о своих братьях по вере. Я о другом. Екатерина вознамерилась обратить двор и даже членов своего семейства в протестантство. Она даже открыла часовню для проповедей, и сама с упоением слушала адмирала в Фонтенбло. Мало того, мадам надумала при помощи Теодора де Беза обратить в новую веру самого короля. А повсюду в городах с ее легкой руки разрешались открытые проповеди нового учения.
Мать замолчала, и Генрих увидел задумчивую улыбку на ее губах.
- Что же изменилось с тех пор? - спросил он. - Она разочаровалась или ее заставили изменить свои взгляды?
- Заставили.
- Кто же?
Папский легат, который обрушился с гневными выпадами против нового вероучения, и испанский посол, который пристыдил королеву и дал понять твоему отцу, что ему вернут испанскую Наварру и области в Италии, если он самым решительным образом воспротивится существующему порядку и начнет искоренять ересь, начав с запрещения кальвинизма. Глупец, он вообразил себе, что они искренни с ним.
- А разве это не так?
- Разумеется. Они заманили его в ловушку.
- И он согласился?
- Надо думать, что так. Хотя, Бог свидетель, как не хотелось бы мне его видеть и выглядеть посмешищем всего двора.
- Почему же? Ведь ты королева! Кто посмеет тебя обидеть?
- Ты не понимаешь? - она обернулась к сыну, с любовью поглядела на него и покачала головой. - У него нынче слишком много любовниц, готовых в любой момент продать себя за право обладать сердцем первого принца крови и парижского наместника короля. Последняя из них - Луиза де Ла Беродьер; мне пишут, что она беременна от него. Этого еще не хватало - чтобы ты делил свою власть с бастардом.
- Выходит, мама, теперь все вернулось в прежнее русло? Католики снова торжествуют победу, как тогда, в Амбуазе?
- Да, сын мой, Екатерина твердо вознамерилась пресечь беспорядки, которые она допустила. Говорят, она готовится призвать ко двору Гизов. А с твоим отцом у нас давно уже разногласия, начиная с того дня, как он перешел в католичество, потом стал изменять мне и закончил тем, что и меня принуждал отречься от новой веры.
- Наш отец - вероотступник, - произнес Генрих, глядя себе под ноги. - Как Бог мог допустить такое? Ах, мама, - и принц прижал руку матери к своей груди, - никого на свете у меня нет дороже тебя!
Она со счастливой улыбкой поцеловала его в лоб:
- Я не удивлюсь, если он обрадуется вести о моей кончине. Кажется, в своем стремлении пользоваться милостями двора и иметь неограниченную власть он не остановится даже перед тем, чтобы заполучить выгодную партию, породнившись с одним из влиятельных католических семейств. Эти планы я и хочу узнать, либо от него, либо от самой Екатерины. Но она хитрая лиса, и я должна перехитрить ее. Заодно я поставлю вопрос о расширении границ моего королевства. Мне тесно на моем клочке земли.
- А она богата? - спросил сын. - Мадам Екатерина?
- Вовсе нет, но богат кардинал, за него-то она и держится. Он - наше зло, Екатерина понимает это, и сама его боится. Вот почему, я думаю, она жаждет встречи со мной, королевой гугенотов. Мы - это оппозиция Гизам, и ей надлежит установить баланс между Сциллой и Харибдой, чтобы не быть сожранной той или другой.
- А чего хочет кардинал?
- Занять престол французских королей, а ко мне подослать убийцу, - ответила мать, и глаза ее засверкали гневом. - Тогда ему никто не помешает посадить на трон своего брата Франциска. Потом ему будет легко расправиться с протестантами, которые лишатся своей королевы и окажутся беззащитны.
- Но у них есть еще король! - возразил Генрих.
- Твой отец? - удивленно вскинула брови Жанна. - Да разве ты не понял, что он предал нас, они купили его! Этот дамский волокита, вконец развращенный девицами легкого поведения, которых привезла с собой из Италии мадам Екатерина, не думает ни о чем, кроме женщин, и о славе, которую добывает в походах, но которая достается кардиналу. Он мог бы быть регентом Франции, первым лицом в королевстве, но он отказался! Эта хитрая бестия Екатерина заставила его подписать отказ от регентства.
- Как же ей это удалось?
- А это тоже мне надлежит узнать.
- А что же королева? - снова спросил Генрих. - Разве она может допустить, чтобы Гизы отняли у нее трон?
- Она уже не рада, что приблизила их к себе. Теперь ей нужен союзник в борьбе против такого сильного феодала, каким является Гиз, и этот союзник - я. И только у нее надлежит искать спасения, - вздохнула Жанна. - Но если бы ты знал, сын, как мое сердце восстает против того, что я должна с ней общаться как с равной.
- Но ведь она королева, и ты тоже… - удивился принц.
- Это она-то королева? - сухо рассмеялась Жанна Д'Альбре одними губами. - Да знаешь ли ты, что она всего-навсего дочь племянника папы Лоренцо, которого зовут "флорентийским менялой". Королева!.. Да если хочешь знать, у меня больше прав на французский престол, чем у этой флорентийской торговки, все достоинство которой состоит в том, что папа Климент VII приходился ей дядей. Он-то и сосватал ее за моего брата. А она тут же поспешила нарожать одиннадцать отпрысков, которые и обеспечили ей теперь положение вдовствующей королевы-матери. Ей, дочери какого-то итальянца, которому папа вложил в руки герцогство Флорентийское, досталась вся Франция! А я, королева Наваррская, сестра Генриха II, ее мужа, и племянница Франциска I, вынуждена довольствоваться крохотной территорией на юге, дарованной моей матери Маргарите дедом Карлом Ангулемским еще в конце прошлого века! И они еще там, в Париже, мечтают о том, чтобы я переменила веру и стала католичкой?! Никогда! Скорее Пиренеи сдвинутся с места.
- Успокойся, мама, - Генрих обнял ее колени. - Они не стоят того, чтобы ты так убивалась.