- Верно, Василий Алексич, я подметил: одолел ты хворь. Иначе не говорил бы такое! Хоть и зависит судьба воина, да и любого смертного, от промысла Божьего, от сил собственных, но ежели близкие свою лепту вносят, разве не подмога это страждущему? Разве от прикосновения рук нежных ко лбу горящему не спадает жар? А к губам пересохшим кто воды живительной поднесет? Кто словом ласковым дух, в неравной борьбе слабеющий, поддержит? Подмога такая и сильному нужна, а слабому без помощи и вовсе не обойтись. Кажется мне почему‑то, что ты и без наших наставлений все это хорошо знаешь, и зачем голову нам морочишь, не уясню. Может, не по нраву тебе, что мы, - воевода показал на князя и сотника, - к тебе часто в гости наведываемся?
- Нет, нет, - замахал руками посадник.
- Может, в обиде на то, что из‑за хвори без дела прозябаешь? - продолжал сурово воевода, не обращая внимания на попытки посадника вставить свое слово. - Так тому виной не мы и не близкие твои, которых, как я вижу, ты за их усердие попрекать решил! Вина в ране твоей! Но, сколь все мы успели удостовериться, и она теперь тебе не помеха, так что за дела принимайся, нечего с домашними воевать! Прав ли я, Михаил Ярославич?
- Прав! Прав, Егор Тимофеевич! Все ты верно изрек, - закивал князь, не давая посаднику сказать что‑либо в свое оправдание. - Мы‑то с упрямцем беседы беседуем, утешаем, да боимся поперек слово вставить. А ты, старый воин, сказал твердо. Верно ты подметил: раз сил набрался, что их попусту тратить на пререкания. Я уж и дело ему хотел поручить, да подрастерялся, - хитро усмехнулся князь и, отведя глаза от воеводы, посмотрел на раскрасневшегося посадника, который, открыв рот, слушал его, пытаясь угадать, о каком поручении идет речь. - Как коршун на нас налетел!
- Не томи, Михаил Ярославич! Говори, что мне делать надобно! Верно вы подметили, замаялся я от безделья. Мысли черные от этого в голову лезут, - выдохнул посадник, заискивающим взглядом впившись в лицо князя.
Тот не спешил с ответом. Он провел ладонью по аккуратной бородке, кашлянул в кулак и, переглянувшись с воеводой и сотником, который, кажется, безучастно слушал говоривших, произнес негромко:
- Понимаю я тебя, Василь Алексич! Сам без дела сидеть не могу, словно зверь, в тесную клетку попавший, злиться на весь белый свет начинаю. И деды мои, и отец мой, покойный великий князь Ярослав Всеволодович, такими же были. Когда я еще отроком был, говорил он мне, что муж добрый не может праздным быть. Хорошо запомнил я его слова. Потому для тебя и дело по силам нашел, хотя, если по чести, отдохнуть тебе не грех.
Услышав последние слова князя, посадник заметно поменялся в лице, будто испугался того, что тот может изменить свое решение. Говоривший почувствовал, с каким напряжением внимает его словам хозяин, но успокаивать посадника почему‑то не спешил, продолжая неторопливо:
- Говорил уже я тебе, что можешь трудиться на благо города и княжества, как и прежде, до моего сюда прихода. И ныне это повторю, - оглянувшись на сотника и воеводу, словно раздумывая, стоит ли говорить при них то, что собрался сказать, он, недолго думая, продолжил: - Может, ты и вправду на меня обиду затаил, ведь с моим приходом власть из твоих рук утекла? К тому же и бояре, что со мной пришли, ближе ко мне стоят, да и дело свое не хуже твоего знают. Опасаешься, что из‑за раны твоей совсем не у дел окажешься? Прямо скажу: зря! Ты много для города сделал, и я это помню. Но хочу, чтоб ты знал: ежели уйти от меня захочешь, держать и препятствий чинить не буду, впредь козней тоже строить не стану. Мне сие противно.
Князь говорил твердо, и у слушателей не оставалось ни малейших сомнений в правдивости его слов. Воевода, помня о прежних беседах, согласно кивал. Сотник, впервые ставший свидетелем подобного разговора, удивлялся не столько словам, сколько той жесткости, с которой они были произнесены, и незаметно поглядывал то на князя, то на побледневшего Василия Алексича.
- А теперь о деле, что я тебе поручить хочу, - сказал миролюбиво князь, закончив наконец отповедь, явно неприятную для посадника.
За короткое время своей болезни Василий Алексич успел привыкнуть к тому, что все говорят ему только приятные слова из опасения чем‑либо его расстроить. На всякий случай никто даже не упоминал о масленичных гуляниях и игрищах, столь любимых в любом доме. И вот теперь ему пришлось слушать молодого князя, которого он ненароком рассердил не только своим упрямством в споре, но и нападками на домашних. От этих нападок он, как ни старался, не смог сдержаться и при князе, чем, кажется, вконец его прогневил.
Посадник, почувствовав это, дальнейшие слова князя слушал не слишком внимательно, хоть и старался, но обида мешала сосредоточиться. Понял Василий Алексич лишь то, что князь хочет, чтобы он показал ближним княжеским боярам земли окрест города, посоветовал, где они могли бы обустроиться. Князь, улыбаясь, говорил что‑то о том, что некоторые из его людей приглядели себе в Москве невест и хотели бы обзавестись семьями, обосноваться в крае, который пока хоть и скрыт под снежным покрывалом, пришелся его людям по нраву и кажется им благодатным. Посадник согласно кивал, пытался улыбаться, но улыбка выходила какая‑то кривая, и, понимая это, он еще больше смущался и сердился на себя.
Поговорив еще немного и услышав от посадника заверения в том, что поручение, данное им, будет исполнено лучшим образом, и люди его останутся довольны, князь поднялся с лавки и стал прощаться, сверля взглядом Василия Алексича, который чувствовал этот пристальный взгляд, но изо всех сил делал вид, что его не замечает. За князем поспешил и сотник. В тот момент, когда воевода, кряхтя, тоже стал подниматься с места, в горницу бочком вошла Анастасия Петровна. Увидев гостей, собравшихся восвояси, она всплеснула руками.
- Неужто покинете дом наш, угощений не отведав, - проговорила неуверенно супруга посадника.
- Пора нам, хозяйка дорогая! Мы и так у вас засиделись. За приглашение отведать угощения, которыми, я знаю, дом ваш славен, благодарствую, как‑нибудь в следующий раз угостимся, - сказал добродушно князь и, оглянувшись на посадника, задумчиво произнес: - У нас с сотником еще дело есть, а вот Егора Тимофеевича, ежели хозяин не против, могу у вас оставить. Он нынче знатно потрудился. Ты как, Егор Тимофеевич, согласен?
- Зачем ты меня, Михаил Ярославич, подозрением обижаешь? Разве ж я могу быть против такого гостя дорогого. А, Егор Тимофеевич, оставайся! Посидим чуток, потрапезничаем, - как‑то жалобно попросил посадник.
- Что ж, ежели князю нынче я не надобен, - начал воевода, которому просьба посадника была как нельзя кстати.
- Раз хозяин зовет, оставайся, - кивнул князь и, похлопав воеводу по плечу, шагнул за порог.
На улице было уже совсем темно. По мутному небу проплывали почти прозрачные рваные облака, предвестники грядущего ненастья.
Князь сразу же подумал о том, как бы непогода не помешала встрече с Марьей, но, услышав рядом тяжелый вздох сотника, отвлекся от своих мыслей и вгляделся в его молодое лицо.
- Что не весел? - спросил князь, поворачивая коня в сторону своих палат.
Сотник ответил не сразу. Он снова тяжело вздохнул и наконец решился открыть свою тайну, о которой, кажется, догадывались уже все вокруг.
- Люба мне, князь, дочка посадника, - проговорил он мрачно и опять вздохнул.
- Так что ж вздыхаешь тяжко? - поинтересовался князь. - Девица пригожая, и отец в ней души не чает, наверняка и приданое богатое за ней даст. Будете жить–поживать да добра наживать, детишек растить.
- Может, княже, ты прав. Только в том и загвоздка, что у Василия Алексича она дочка любимая, - безнадежно махнул рукой сотник и пояснил: - Он, видно, понял, что мне Вера по сердцу пришлась, и сразу косо на меня стал смотреть, а ей, бедняжке, от него достается: чтобы она теперь ни делала, всем недоволен.
- А она‑то как? - спросил князь.
- Плачет да слезы втихомолку утирает, - ответил Василько и замолчал.
- Я не о том. Ясно, что плачет да на отца обижается. Ты мне скажи, к тебе‑то как она? Сговорились ли вы? Узнал ли, люб ли ты ей? - проговорил князь нетерпеливо.
Сотник перебрал поводья, посмотрел на пелену, закрывавшую звездное небо, и только потом, опять тяжело вздохнув, сказал:
- Думаю, и я ей приглянулся.
Князь терпеливо ждал, когда сотник продолжит свою исповедь.
- Поначалу она как меня завидит, сразу куда‑то убегала. Только посмотрит украдкой да зарумянится. А эти дни, что я по твоему приказу в их доме чаще, чем в дружине, стал бывать, она, видать, попривыкла ко мне. Словом с ней удалось не однажды перекинуться, даже руки ее нежной коснуться довелось. О том, что полюбилась она мне, только не смог сказать. На ходу о таком разве скажешь!
- О тебе и разговора нет! Она‑то как? Привыкла. Говорила. А люб ли ты ей, вот что важно знать! - прервал его князь запальчиво.
- Как же это без слов узнаешь? - ответил так же запальчиво сотник.
- Правду и без слов узнать можно! Уста солгать могут. Сердце должно подсказать! - начал поучать товарища Михаил Ярославич. - Что оно тебе говорит?
- Любит, - прозвучал твердый ответ. - Только что проку от этого знания?