Алла Панова - Миг власти московского князя стр 46.

- Есть на этот счет мысли, - нехотя ответил князь, вдруг почувствовав, что у него совсем нет жела­ния поддерживать серьезный разговор. Он не стал скрывать этого от воеводы и сказал прямо: - Ты, Егор Тимофеевич, не мучь меня сегодня расспросами. И без того голова гудит. Давай‑ка завтра с утра обо всем по­говорим, все обсудим, и заодно расскажешь, как ты тут без меня управлялся.

- Как скажешь, княже, - согласился воевода, - завтра так завтра. Спешить некуда. Дело уж сделано.

- Вот–вот! Спешить некуда, - кивнул князь.

Они молча прошли полтора десятка саженей и рас­стались у крыльца. Посадник повернул к себе, а князь, опираясь на перила, тяжело ступая, медленно поднял­ся в свои покои.

Не успел Михаил Ярославич переступить порог опочивальни, как за ним неслышно прошмыгнула зна­комая тень. Меланья, по–Собачьи преданно заглядывая ему в глаза, кинулась стягивать с него одежду, хотела расстегнуть украшенное вышивкой ожерелье, но он от­толкнул ее и уселся на перину, ничего не видящими глазами уставился на ставни, закрывавшие окно. Од­нако Меланья словно не заметила грубого жеста, опустившись на колени перед своим повелителем, она стя­нула с него сапоги и застыла в ожидании. Он перевел взгляд в угол, где мерцал огонек лампадки, потом опу­стил глаза и будто только сейчас увидел обращенное к нему бледное лицо.

- Подай воды! - буркнул он сердито.

Она, не понимая, чем рассердила князя, в чем пе­ред ним провинилась, быстро выскользнула за дверь и тут же вернулась, неся небольшую крынку с холод­ным молоком, подала князю, тот поднес ее к губам, сделал глоток и тут же отшвырнул в сторону.

- Во–ды! Я сказал: во–ды! - злобно глядя на де­вушку, с расстановкой проговорил князь.

Лицо Меланьи вспыхнуло, и она снова выскользну­ла за дверь, ругая себя за то, что решила подать князю оставленное Макаром молоко, которое Михаил Яро­славич обычно пил перед сном. Со слезами на глазах она, вернувшись в опочивальню, протянула ему ковш с холодной водой. Не так она представляла эту встречу после двух ночей разлуки, которые показались ей це­лой вечностью, думала, что и князь ждет не дождется встречи с ней, жаждет ее ласк. Но она ошиблась и те­перь едва сдерживала слезы и готовые вырваться нару­жу упреки.

Князь же не обратил никакого внимания на ее со­стояние, выпил почти всю воду, остатки плеснул себе в руку и мокрой ладонью провел по горячему лбу. Меланья стояла перед князем, а он глядел на нее, а видел другую, и оттого, что той - желанной - не было сей­час рядом с ним, его все сильнее охватывала злоба. Он всем сердцем хотел бы разделить с той темноокой кра­савицей радость сегодняшней победы, однако она пока так и была для него всего лишь незнакомкой, которая осталась там, на узкой московской улочке.

"Да, да, именно там, в посаде, на узкой кривой улочке, я и буду теперь искать ее. И обязательно най­ду!" - решил князь, будто наяву увидев и улочку, и калитку, и свою зазнобу.

Он снова провел еще влажной ладонью по лбу - по­казалось, что это принесло какое‑то облегчение, - едва ли не с ненавистью поглядел исподлобья на Меланью, такую близкую и доступную, и, грубо схватив ее за локоть, потянул к себе.

Солнце поначалу нехотя раздвигало скопившиеся на востоке облака, но потом, словно очнувшись от сна, взялось за работу веселее, и уже совсем скоро серые горы, преграждавшие путь солнечному свету, раздвинулись, а затем и вовсе растаяли, как снежные сугробы, под жаркими весенними лучами.

На крыльце посадского дома, устроившись на ши­роких ступенях, словно на лавке, Василько и Митрий вели неспешную беседу в ожидании, когда проснется посадник. Сообщив им, что ночь хозяин проспал спокойно, лишь пару раз просил воды, Темка заторопился выполнять какое‑то поручение хозяйки, которая на смену с дочерью всю ночь провела рядом с больным и теперь дожидалась там его пробуждения. По тонким коротким сосулькам, свисавшим с крыши, медленно сползали капли, падали в углубление, пробитое в снежном насте.

- Вот и весна, - сказал задумчиво сотник, кото­рый был огорчен тем, что пока не удалось увидеть Веру.

- Пожалуй, что так, только зима еще с летом побо­рется, вчера‑то вишь как мело, а нынче растеплилось, а завтра, глядишь, опять заметет, - поддержал разго­вор Митрий. - А где сестра твоя, что ее не видно? - будто угадав мысли товарища, спросил он у Федора, ко­торый то и дело бегал в дом, чтобы узнать, как там отец, а возвращаясь, усаживался рядом с сотником.

- Так она в церковь ушла, когда еще темно бы­ло, - как о чем‑то само собой разумеющемся сообщил Федор и, тяжело вздохнув, добавил: - За здоровье ба­тюшки помолиться и свечу поставить.

- Что ж она, одна ушла? - поинтересовался сотник.

- С нянькой, - ответил мальчик, - да тут ведь недалеко - у ворот, что на бор смотрят. Она завсегда туда ходит. Когда с мамкой, а когда и одна бегает.

- Ясно, - кивнул Митрий и посмотрел в сторону ворот, за которыми послышался какой‑то непонятный шум.

Холоп, возившийся у конюшни, поспешил к воро­там, приоткрыв калитку и высунув наружу голову, он поговорил с кем‑то и стал вытаскивать засов.

Когда тяжелый засов был снят, и холоп открыл од­ну створку ворот, во двор въехал всадник, в котором сотник сразу же узнал Потапа. На хмуром лице при­ехавшего при виде Василька изобразилось нечто вроде улыбки. Спешившись у крыльца и отдав поводья под­бежавшему холопу, Потап, равнодушно поглядев ис­подлобья на Митрия, перевел взгляд на сотника и спросил:

- Ну, как?

- Да все вроде ладно, - ответил сотник, без лиш­них слов поняв, что речь идет о самочувствии посадни­ка, и, повернувшись к Митрию, объяснил: - Это тот самый умелец, что Василию Алексичу жизнь спас.

- Рад встрече, - искренне проговорил Митрий, поднимаясь со степеней и поправляя свиту.

- А это, Потап, наш Митрий, он для дружины по­лучше твоей бабки–знахарки будет. Ему что почечуй, что рана тяжкая - он любой хвори первый враг! - расписывал сотник достоинства старшего товари­ща. - А ты‑то по делу в Москву али ради посадника прискакал?

- Проведать надо, - смущенно ответил Потап и, чтобы собеседники не подумали, что он излишне сердо­болен, проговорил угрюмо: - Отец в город к брату по делам послал, ну и посадника проведать повелел.

Разговоры пришлось прервать: наверху послыша­лись торопливые шаги - Федор спешил сообщить гос­тям, что отец пробудился.

- Ну что ж, вот и наше время пришло, - делови­то проговорил Митрий и направился наверх, о чем‑то негромко расспрашивая по пути нового знакомого и не обращая никакого внимания на сотника.

Идя позади увлеченных беседой людей, еще не­сколько мгновений назад незнакомых друг с другом, Василько удивленно думал о том, как быстро они - обычно неразговорчивые и хмурые - нашли общий язык. Сотник разобрал лишь названия трав да еще слова "грузный" и "рыхлый", вырвавшиеся из уст Митрия. "Со стороны посмотришь, можно решить, что всю жизнь знаются", - будто заноза беспокоила сотника мысль, вызванная обидой, что он, человек, которому князь наказал помогать посаднику, вдруг неожиданно для себя оказался лишним.

На пороге горницы гостей встретил Темка. И тут уж и вовсе разобрала Василька досада: троица обступи­ла посадника, совсем загородив больного от сотника. Он этого стерпеть не мог - грубоватым жестом отодви­нул в сторону слугу посадника, встал между ним и Потапом.

- Что, Василий Алексич, словно вороны налете­ли? - проговорил он, вглядываясь в бледное лицо по­садника, и улыбнулся.

- Ох, налетели, Василько, налетели, - со слабой улыбкой подтвердил тот.

- Потерпеть тебе придется! Ты пока в их власти, а они свое дело знают, - снова улыбнулся сотник.

- Терплю, как не терпеть, - ответил больной.

- А чтобы нас тебе терпеть долго не пришлось, - вступил в разговор Митрий, - надобно сил скорее на­бираться, тогда и мы не понадобимся. Но раз–другой - хочешь ты или не хочешь - а придется тебе нам под­чиниться и позволить удостовериться в том, что рана твоя затянулась.

- Да разве ж я против? - ответил посадник, и на лице его сотник увидел какую‑то жалкую улыбку.

- А раз не против, так давай мы за дело примемся.

Сотник отошел в сторону, поняв, что теперь ему не­чего делать у ложа больного, и со стороны наблюдал за тем, как посадника ловко раздели и быстро сняли по­вязки.

Осмотр длился недолго, приложив к ране какие‑то пахучие снадобья и поменяв повязки, Митрий с Потапом как старые друзья уселись на лавку у стола, и пер­вый, поглядев на посадника, сказал строго:

- Теперь тебе, Василий Алексич, совет наш будет таков: день–другой полежишь, а там - вставай и хо­дить начинай. Рана этому не помеха. Правда, сперва, конечно, поберегись немного: все‑таки слаб ты пока. Сил тебе набираться надобно, ешь, пей сколько душа попросит, гуляй по двору, грейся на солнышке.

- Вот и ладно, - довольно проговорил посадник, немного утомившийся от перевязки, - это хорошо, что вы сами встать позволили, а то я уж и без вашего позволения…

- Да, да! Он еще вчера, после вашего ухода, все по­рывался по горнице ходить и нас ругал, что удержива­ем, - перебила мужа Анастасия, все это время без­молвно стоявшая у печи. - Я ж, говорит, не обезно­жел, и незачем, мол, на ложе валяться.

- А тебе кто велел рот открывать? - резко пре­рвал причитания жены посадник. - Ишь какой видок выискался! Я еще сам за себя в ответе.

Жена, потупив голову, замолчала, а Федор, при­жавшийся к ней, хотел было вступиться за мать и под­твердить, что так оно все и было, но Анастасия удержа­ла его, строго глянув на сына и на мгновение прикрыв ладонью свой рот. Федор нехотя послушался и снова устремил свой взгляд на отца.