Алла Панова - Миг власти московского князя стр 43.

- Да отправились уже, скоро будет в Москве, - заговорили купцы.

- Что ж, пусть по–вашему будет! - проговорил как бы неохотно Михаил Ярославич и приказал: - А теперь вставайте‑ка с колен, а то мы так и до дому не доберемся.

- Спаси тебя Бог, князь! - ответил Мефодий за всех и с помощью молодого мужика, уже вставшего с колен, стал тяжело поднимать свое грузное тело.

- Потому я к тебе и не стал подъезжать, - объяс­нил воевода, наконец‑то оказавшись рядом с кня­зем. - Видишь, что хитрецы придумали!

- Не ты ли подсказал? - спросил князь с усмешкой.

- Да как можно! - удивился воевода. - Сами они!

- Ладно уж! - примирительно сказал Михаил Ярославич и опять усмехнулся: - Но ты это точно под­метил: хитрецы. Свою выгоду из всего извлекут.

- Вот и я о том же, - подтвердил собеседник, ко­торый не забыл случай с кузнецом, одарившим самого князя. - Теперь вроде бы не ты сам взял то, что тебе по праву положено, а в дар получил. Вишь, какими умни­ками Москва богата.

- Это верно. Ну да Бог с ними, - спокойно отве­тил князь, - я все их уловки вижу. Меня им не пере­хитрить, если в чем провинятся, три шкуры спущу и любые дары не помогут.

- Я в этом, княже, не сомневаюсь. Ты вот лучше бы мне рассказал, как дело‑то было, - попросил вое­вода и попытался смахнуть снег, густо облепивший усы и бороду. - Гонец твой сказывал, что двоих лю­дей мы в сече потеряли, да и посадник едва Богу душу не отдал.

- Расскажу, все расскажу, только дай до хором добраться, - как‑то устало проговорил князь и, по­молчав, добавил: - Мы ведь не гулять шли. А сеча есть сеча, сам знаешь. Посадник жив чудом остался, а вот Николку‑то с Егором уже не вернуть…

За разговорами они не заметили, как пересекли пу­стынное в ненастье торжище, где княжеский отряд приветствовали одинокие прохожие, и миновали воро­та. Здесь отряд разделился. Одна часть его, которую возглавил воевода, направилась к тому месту, где пленным ватажникам предстояло дожидаться реше­ния своей участи, отдельно от них - в глубокий поруб - поместили Кузьку Косого. Обоз же, не останав­ливаясь, покатил к княжеским палатам. Та часть от­ряда, во главе которой был сам князь, повернула к усадьбе посадника.

Вот за снежной круговертью показались распахну­тые тесовые ворота, рядом с ними темные фигуры. Не успел еще князь подъехать, как навстречу выбежа­ли из ворот две женщины - жена посадника и его дочь, сразу догадался князь. Сердце его заныло, пред­вкушая тяжелый разговор, но говорить почти ничего не пришлось: опередив князя, с саней, которые везли раненого, быстро соскочил Федор и кинулся к матери, крича на ходу: "Жив он, мама! Жив!" Настасья вдруг словно обезножела, встала столбом, а сын, ухватив ее за руку, потащил к саням, над которыми уже склонилась Вера.

Михаил Ярославич молча наблюдал за всем происходящим, поняв, что говорить ничего не следует. Говори не говори, а пока близкие не удостоверятся, что гла­ва семейства на самом деле только ранен, они никаких слов не услышат.

Настасья, сдерживая слезы, всматривалась в осу­нувшееся лицо мужа, а он в ответ виновато улыбался и что‑то негромко говорил. Вера, присев на край саней, осторожно поправила шапку, съехавшую отцу на са­мые брови, убрала упавшую на глаза седую прядь. Фе­дор крутился возле них, без остановки приговаривая: "Я же сказал, он жив. Жив".

Наконец Настасья немного успокоилась и поняла, что из‑за своих переживаний совсем забыла о присут­ствии князя и его людей, и, не отходя от саней, повер­нула к нему голову и посмотрела исподлобья.

- Винюсь перед тобой, Анастасия Петровна, - не уберегли мы твоего мужа, - проговорил князь как можно мягче, - вишь, как дело обернулось. Но уве­рен, что Василь Алексич в родном доме быстро на по­правку пойдет. Ведь так, Василь Алексич? - бодро спросил он, повернувшись к посаднику.

- Не сомневайся, княже, скоро в строй встану, - ответил тот хриплым голосом.

- Вот видишь, раз сам мои слова подтверждает, значит, так тому и быть. Ведь как я смог уже убедиться, слово мужа твоего твердое, с делом не расходится. Если что понадобится, или ко мне обращайся, или к сотнику моему, которому я такой наказ дал. Отдохнет малость - и завтра утром к вам заглянет. Василько поможет, в чем надо, - князь указал в сторону сотника, который стоял, потупив глаза, не в силах взглянуть в сторону Веры. - А теперь пора и нам к дому поспешить. Ну, Василь Алексич, выздоравливай! - улыбнувшись посаднику, добавил он и развернул коня.

- Спасибо, Михаил Ярославич, за заботу, - толь­ко и смогла проговорить Настасья непослушными гу­бами и, замолчав, прижала край платка к глазам, из которых давно были готовы пролиться слезы.

Князь уже не видел, как сани въехали за ворота, и домашние, со всякими предосторожностями подняв раненого, перенесли его в горницу, - он спешил к сво­им палатам.

Лишь оказавшись в своей горнице, скинув свиту и опустившись на лавку у стола, князь понял, как он устал. Это была не столько телесная усталость, сколько душевная. Только сейчас он окончательно осознал, что его первый поход против неожиданно сильного против­ника мог закончиться и неудачей, которая неминуемо сказалась бы на отношении к нему москвичей. Теперь, когда он вернулся в свой город победителем, князь с трудом мог представить, как в случае поражения пе­режил бы свой позор. К счастью, все закончилось удач­но, и отныне его, князя Михаила Ярославича, люди, населявшие Московское княжество, с полным правом будут называть своим защитником.

И еще понял князь, переступив порог своих палат, что теперь он дома, что эти пахнущие смолой новые стены успели стать для него родными. Он с удовольст­вием вдыхал едва уловимый горьковатый запах и, вы­тянув ноги, закинув руки за голову, разглядывал свет­лый потолок. От печи шло приятное тепло. Михаил Ярославич потянулся и уже раздумывал, не пойти ли немного вздремнуть, но Макар сообщил, что мыльня готова, и князь поспешил в парную.

В это время суета в доме посадника достигла преде­ла. Хлопали двери, бегали слуги, носили перины, по­душки, тащили какие‑то лохани и кадушки. Однако в горнице, куда принесли Василия Алексича, царила тишина.

В ногах у отца сидела Вера, которая держала на ко­ленях притихшего Петра, у изголовья с одной стороны устроился Федор, а с другой - склонилась жена. Сам же посадник глядел и не мог наглядеться на своих близких, готовых моментально выполнить любое его желание, а он боялся огорчить их, невольно показать свою боль.

- Не горюй, Настасья! Оглянуться не успеешь, как я на ноги встану, - говорил он тихим хрипловатым голосом, неотрывно глядя в глаза жены.

- Да–да, конечно, встанешь! Ведь дома ты те­перь, - почти шептала она.

- Благодарен я вам, родные мои! Знаю, это ваши молитвы Бог услышал и жизнь мне сохранил, - ска­зал посадник, и Настасья заметила, как в уголке его глаза блеснула слезинка.

- А тебе больно, - вдруг серьезно спросил Петр, внимательно разглядывавший осунувшееся лицо отца, и все уставились на мальчика, с детской непосредст­венностью задавшего вопрос, который больному зада­вать не следовало.

- Немножко, Петруша. Самую малость, - на мгновение смутившись, ответил отец и неожиданно для себя улыбнулся, глядя на круглолицего розовоще­кого сына.

- А я давеча до крови коленку разбил, так зна­ешь, как больно было! Но я тоже не плакал, - прогово­рил важно Петр и обратился к брату: - Скажи, Федюша, ведь не плакал! Правда ведь!

- Да–да, не плакал, - нехотя подтвердил брат, который понимал, что рана отца куда серьезнее разби­того колена.

- Ну, вот видишь! - гордо сказал Петр, быстро спустился на пол, запрыгал и, радостный, побежал к двери, на ходу распевая: - Я не плакал, не плакал, не плакал!

Это радостное движение словно отогнало ото всех тоску–печаль, заставило осознать, что, собственно, го­ревать не стоит и надо радоваться счастливому спасе­нию отца семейства. Посадник огляделся, будто впер­вые увидел горницу, вздохнул глубоко и, глядя на же­ну, сказал мечтательно:

- Оголодал я чтой‑то, Настасьюшка! Повели‑ка стол накрыть.

- Ой, и вправду, что ж мы тебя голодом морим, - всплеснула руками жена, обрадовавшись этому жела­нию, давно усвоив, что раз больной требует еды, зна­чит, идет на поправку, успокоила: - Сейчас накормим тебя, батюшка, потерпи чуток. - Потом, вспомнив еще об одном важном деле, проговорила мягко, то ли сообщая, то ли спрашивая: - Там, верно, для мытья уже все готово.

- Раз так, давай‑ка для начала грязь дорожную и хворь с себя смою, а потом уж и о трапезе подума­ем, - ответил он.

Через некоторое время, когда посадник полулежа-полусидя отдыхал после мытья, в сенях послышался топот - кто‑то пытался стряхнуть снег с сапог, - и от­туда донеслись незнакомые голоса. Он, напрягая слух, пытался понять, кто там беседует, но так и не понял, а через некоторое время дверь приоткрылась, и в обра­зовавшуюся щель в горницу заглянул Федор.

- Ты чего это прячешься? - удивленно спросил по­садник сына. - Давай заходи, чего на пороге застрял.

- Так узнать хотел, не почиваешь ли ты, - объяс­нил Федор, переступая порог.

- Вот и узнал, - сказал отец и, кивнув на дверь, поинтересовался: - С кем ты там беседу вел?

- Да это сотник и с ним человек от князя, - отве­тил мальчик.

- Что ж ты их не пустил? - удивился посадник.

- Они сами! Хотели сначала удостовериться, что ты не почиваешь, - поспешил оправдаться сын, -1 вот меня и послали. А ежели уснул, велели не беспокоить.

- Ну, так зови скорей гостей! Негоже посланни­кам князя в сенях околачиваться! Ты и наперед это за­помни! - строго сказал посадник.

Мальчик выскользнул за дверь, и через несколько мгновений в горницу прошел Василько, из‑за спины которого выглядывал незнакомый посаднику человек.