Алла Панова - Миг власти московского князя стр 24.

- Ярославич, Александра, самого Невского брат родной! - услышал князь молодой восторженный го­лос и на мгновение нахмурился. Его больно укололо то, что он известен людям лишь как брат Александра, однако вынужден был смириться с этим, тем более что сам он не только искренне любил старшего брата, но и считал его великим воином.

"Думаю, все‑таки упомянутым быть рядом с Алек­сандром надобно за честь принимать. Кроме того, пусть пока имя мое неизвестно, но как знать, что гото­вит нам завтрашний день", - нашел спасительную мысль князь.

- Здоров будь, Михаил Ярославич! - донесся из задних рядов громкий мужской голос, который вывел князя из задумчивости.

- Благослови тебя, князь, Господь! - спокойно произнесла женщина где‑то совсем рядом.

Князь повернул голову в ту сторону, откуда донес­лись до него слова, сказанные - он почувствовал это - от всего сердца, и увидел, как опиравшаяся на клюку старуха, в глазах которой застыли слезы, под­няв костлявую руку, перекрестила его скрюченными узловатыми пальцами.

- Спасибо, люди, на добром слове, - проговорил он, сняв шапку, а затем, опустив поводья, прижал ла­донь к сердцу и поклонился.

Гул одобрения пронесся волной по торжищу.

Князь рад был окунуться в эту волну всеобщего обо­жания и, если б мог, продлил бы до бесконечности та­кое удовольствие. Надев шапку, он громко, так, чтобы слышали не только стоящие рядом с ним, обратился к краснощекому молодому купцу, который, забыв про разложенный на прилавке товар, открыв рот, смотрел на князя: - Как звать тебя, мил человек?

- Трифон зовут меня, светлый князь Михаил Яро­славич, - ответил купец, и щеки, разрумянившиеся на морозце, еще больше покраснели от смущения.

- Чем порадуешь, Трифон? Что за товар в мой го­род привез?

- Мой город…

- Мой город…

- Что за товар… - повторила толпа.

- Кожи… Кожами торг веду, - произнес как‑то неуверенно купец, который все никак не мог поверить своим глазам и ушам, словно не понимал, что именно к нему обращается князь.

- А товар‑то хорош? - спросил Михаил Ярославич, в душе наслаждаясь произведенным на молодца впечатлением.

- Мы плохим товаром не торгуем, - пробубнил обиженно Трифон под нос и наконец, скинув с себя оцепенение, стал привычно нахваливать свой товар: - Есть кожи и для щитов, есть и для упряжи. Ежели у кого из твоих воинов подошвы прохудились, дам ему такой товар, что сносу сапогам не будет. Нужна кожа для седел - бери, не пожалеешь. Есть и русская кожа, выделанная из шкур быков годовалых, ее еще юфтью теперь называют. Надобен сафьян из восточных стран? И его могу предложить. Хочешь красный, а хочешь желтый али зеленый - какой люб? Для тех, у кого калита тяжела, припасен басманный товар. Что жела­ешь?

- Ишь ты, как расхвалил, - с удивлением прого­ворил князь.

- Это точно. Не надобно ничего - а возьмешь! - заметил с усмешкой воевода.

- Пришлю к тебе моего человека. Пусть выберет. Ты уж его, Трифон, не обидь, предложи товар получ­ше! - пряча улыбку в усы, сказал Михаил Ярославич, переглянувшись со спутниками.

- Да как же можно покупателя обидеть?! - ис­кренне удивился Трифон. - Я и простому человеку рад, а уж для тебя, князь, расстараюсь.

- А откуда товар‑то? - спросил Егор Тимофеевич.

- Да–да, откуда? - подхватил князь заинтересо­ванно.

- У меня самые лучшие кожи… - начал было ку­пец.

- Это мы уж слышали, ты на вопрос отвечай, - прервал его посадник.

- Так мы из Новгорода везем, из Ростова, Волог­ды, иногда из Мурома или Ярославля.

- Что ж так издалека? А в Москве разве мастеров нету? - спросил князь.

- Как же не быть. У нас такую красную юфть вы­делывают - загляденье! - ответил Трифон. - Но мало ее, для кожи‑то живность нужна, а нашенские ста­да невелики. Потому и приходится то отцу, то мне, то брату моему в дальний путь отправляться, туда, ку­да орды Батыевы не добрались, или где они не лютова­ли сильно.

- Это другое дело, - с пониманием заметил Ми­хаил Ярославич, - а то я уж думал, что земля Москов­ская мастерами скудна. Ну, так прощевай, Трифон, не забудь про уговор наш.

- Как же можно, - широко улыбаясь, ответил купец, ловя на себе восхищенные и завистливые взгля­ды соседей, отвесил земной поклон всей честной ком­пании, которая уже направилась дальше.

Князь с интересом поглядывал на разложенный на прилавках товар, проехав кожевенный ряд, миновав несколько лавчонок, увидел впереди неуклюже скло­нившего голову человека, который показался ему зна­комым. Когда князь подъехал ближе, он увидел перед собой купца Мефодия. Толстяк мял в коротких руках шапку, отчего казалось, что он держит какого‑то увертливого зверька.

- Вот и свиделись, - проговорил князь, оторвав взгляд от нервно двигающейся шапки.

- Здоров будь, светлый князь, - расплываясь в улыбке, ответил купец и попытался согнуться в по­клоне.

- А у тебя как торговля идет? - обратился к нему с вопросом князь, кивнув на небольшой прилавок, за­стеленный холстиной.

- Так это не мое, - отрицательно завертел голо­вой купец, поняв, что князь не знает или запамятовал, что его дело - хлебное, и пояснил поспешно: - Моя лавка в другом ряду, там, где съестным торг идет, а здесь я сам покупатель.

- Ах, вот в чем дело, теперь знать буду, - немно­го смутился Михаил Ярославич и, мельком посмотрев в сторону посадника, бодро продолжил разговор: - Что ж тебя сюда привело, али жену решил обновкой порадовать?

- Ты, князь, как в воду глядишь, в самую цель по­пал, - потупив взор, ответил купец. - Я, вишь, давно ей ожерелье обещал, а тут случай представился, вот и решил обещание свое исполнить.

- Ну и как? Подобрал подарок? - поинтересовал­ся собеседник, довольный тем, что угадал причину, по которой купец оставил свою лавку.

Впрочем, угадать было не сложно: на холстине бы­ли аккуратно разложены подвески и ожерелья, перст­ни с камнями самоцветными, шейные гривны, обру­чья и колты - товар столь милый сердцу и женам за­мужним, и красным девицам, и малым девчушкам.

- А как же, подобрал! - довольно ответил Мефодий Демидыч и, повернувшись к князю вполоборота, взял за руку и вывел вперед высокую дородную жен­щину с раскрасневшимся от смущения лицом. - Пра­сковья - жена моя, - представил он ее и поторо­пил: - Ну, что ж ты? Показывай князю мой подарок!

Прасковья, не в силах поднять взгляд на князя и его людей, протянула ладони, в которых перелива­лись крупные жемчужины, похожие чем‑то на капли застывшего на морозе молока.

- Вот он, - тихо произнесла она и, оторвав взгляд от своих ладоней, наконец‑то посмотрела на Михаила Ярославича. Ухватив пальцами жемчужину, она под­няла всю длинную нитку и протянула ее князю.

Тот бережно взял из ее рук жемчуг, пересыпал его из одной ладони в другую. Ощутив в руках приятную тяжесть и прохладу, он сразу же вспомнил, как в дале­ком детстве наблюдал за работой девушек, расшивав­ших скатным жемчугом княжеские одежды, как рас­сыпал белые горошины по столу и дул на них, что есть силы, пытаясь собрать в одну кучку, и как мать радо­валась, глядя на эту забаву ребенка, с трудом одолев­шего очередную хворобу.

Михаил Ярославич вздохнул, ощутил, как при вос­поминании о матери теплая волна разлилась по всему телу, и, неожиданно подумав о том, что нет рядом с ним никого из близких и ему даже некому поднести дара, снова вздохнул. Князь еще раз переложил из ру­ки в руку жемчужную нить, посмотрел, как перелива­ется она на солнце, и отдал хозяйке, во взгляде кото­рой увидел не только смущение, но и радость оттого, что супруг сделал ей такой замечательный подарок.

- Хорош дар! Видать, не скаредный у тебя, Прас­ковья, муж и дело умеет вести. Такого любить да жа­ловать надобно, - сказал князь, с улыбкой глядя, как от его слов залилось ярким румянцем лицо купе­ческой жены, которая спешно опустила голову и при­крыла зардевшиеся щеки краем сколотого под подбо­родком платка. - Прощевай, Мефодий, даст Бог, еще свидимся, - добавил Михаил Ярославич и натянул поводья.

Купец с благоговением проводил взглядом князя и c i ал расплачиваться с хозяином лавки, который все это время столбом стоял в сторонке, не зная, что де­лать. Пока он, уставившись темными миндалевидны­ми глазами на свой прилавок, думал, есть ли у него то­вар, достойный того, чтобы предложить его князю, Михаил Ярославич уже распрощался с Мефодием. Ру­гая себя на чем свет стоит за нерасторопность, хозяин лавки поскреб пятерней смуглый морщинистый лоб, втянул крючковатым носом морозный воздух и вдруг как‑то сразу изменился в лице. Оно помолодело, раз­гладилось. Проникшись особым почтением к покупа­телю, которого знает сам московский князь, купец да­же немного снизил цену за жемчуга. Приторно–сладким голосом он стал приглашать Мефодия, не ожидавшего таких перемен, заглядывать к нему в лавку почаще, а когда тот отвернулся, вложил в руку Прасковье тоненькое колечко с бирюзовым зерныш­ком, проговорив еле слышно: "Это для дочки".

Не успели князь и его спутники отъехать от лавки, торговавшей всякими прикрасами, как Михаил Яро­славич заметил еще одного знакомого.

- Ты смотри‑ка, Никита, из твоей сотни бога­тырь, - опередив князя, с некоторым удивлением про­говорил воевода.

- И то правда, - сказал сотник и окликнул стояв­шего саженях в пяти дружинника: - Эй, Прокша, ни­как обновку присмотрел?

- Да нет, не могу по себе ничего найти. Все не впо­ру, - повернувшись к сотнику, спокойно ответил Про­коп и приложил к своей широкой груди рубаху, кото­рая была явно мала для него.

- Где ж на такого рубаху найти, - со смехом ска­зал князь, остановивший коня за спиной дружинника.