Алла Панова - Миг власти московского князя стр 10.

Охранявшие князя гриди видели, как он, легко взбежав наверх, стремительно прошел по рундуку, по­путно смахивая снег, скопившийся на перилах, и скрылся за дверью. "Кажись, сегодня у князя что‑то сладилось", - подумали они одновременно и перегля­нулись.

В сенях князь сбросил корзно на руки расторопного слуги и, едва не ударившись о притолоку, переступил порог горницы, где сразу же кинулся в красный угол - к иконам.

Макар из сеней увидел это, трижды перекрестился и тихо, чтобы не помешать молитве, прикрыл дверь. Он давно уже прислуживал Михаилу Ярославичу и знал, что тот, как и его отец, не отличаясь показной набожно­стью, суесвятством, к Богу обращался только в случае крайней нужды. Именно поэтому в такие нечастые мо­менты Макар старался оберегать покой князя.

Молился князь долго, пристально вглядываясь в святые лики. Свет от лампадок поблескивал в его гла­зах, и, когда Михаил Ярославич наконец встал с ко­лен, казалось, что этот огонь все еще светится в его взгляде.

Теперь, как полагал князь, всем его начинаниям должна сопутствовать удача, в уделе его будут покой и благодать, а братьям, которых он не забыл в молитве, удастся живыми и невредимыми вернуться домой.

Князь подошел к образчатому окну, но увидел лишь, как снег, попадая на искусно подобранный слю­дяной рисунок, медленно ползет вниз. Еще некоторое время Михаил Ярославич постоял у окна, разглядывая диковинные травы и цветы, которыми были расписа­ны слюдяные пластинки, подумал о том, какими они будут, когда их осветит солнце, и как это должно быть красиво, но на этом его легкомысленные размышле­ния были прерваны.

Из‑за двери донеслись возбужденные голоса воево­ды и сотника, которые о чем‑то спорили с Макаром.

- Эй, проходите! - крикнул князь.

Голова Макара просунулась в приоткрытую дверь, которая тут же распахнулась, и в горницу ввалился сначала Егор Тимофеевич, а за ним протиснулся Ва­силько.

- Со всеми делами, что сегодня хотели сделать, справились, - отчитался воевода, - теперь не грех и отдохнуть.

- Раз так, то можно и в гости к посаднику отправ­ляться, - сказал князь Михаил, - небось заждался Василий Алексич.

- Человек от него поджидал нас у крыльца, так я, не прогневайся, Михаил Ярославич, смелость на себя взял, отпустил холопа восвояси, - сообщил сотник, в последнюю минуту засомневавшийся в том, правиль­но ли он сделал, не будет ли князь сердиться на него за это, и поспешил объяснить свой поступок: - Дорогу к усадьбе посадника я хорошо знаю, уж не раз там по­бывал.

- Коли правда, значит, за провожатого у нас бу­дешь, - спокойно ответил князь и первым шагнул к двери.

Подумав о том, что посадник не холопа должен был прислать, а сам мог бы важных гостей встретить и до дома своего сопроводить, воевода, недовольный само­управством Василька, сердито буркнул себе под нос: "Смотри, кабы в метели провожатый не заплутал", - и поспешил за князем.

Следом вышел сотник, который хоть и слышал сло­ва, но решил, что раз князь не прогневался, то на брюз­жание воеводы внимания обращать не стоит…

До усадьбы Василия Алексича князь и его сотова­рищи, сопровождаемые десятком гридей, добрались быстро. Сытые, отдохнувшие кони пронеслись гало­пом от княжеских палат через широкую площадь до крепких тесовых ворот, охраняемых младшими дру­жинниками.

Миновав какие‑то хозяйственные постройки и пус­тующие в такую непогоду лавки, распугав своим стре­мительным появлением редких прохожих, всадники вскоре очутились у дома посадника.

Створки резных ворот были распахнуты настежь, будто объятия радушного хозяина. Посадник, едва только гости въехали на двор, поспешил им навстречу, на ходу кланяясь и что‑то говоря, но слов его было не разобрать - ветер относил их в сторону.

Михаил Ярославич мельком оглядел добротный дом с четырехскатной крышей и двор, который со всех сторон обступили разные службы, увидел дворовых людей, высыпавших на улицу и между частыми по­клонами с нескрываемым любопытством рассматри­вавших князя и тех, кто его сопровождал. С высокого крыльца, ведущего на широкий рундук, за гостями не­отрывно следили восторженные детские глаза.

- Ну, Василий Алексич, веди в свои палаты, зна­комь с домочадцами, - бодро сказал князь.

3. Исповедь посадника

Василий Алексич, стараясь не опередить князя и не отстать от него, повел гостей в свой дом. Поднимаясь по широкой лестнице, Михаил Ярославич успел заме­тить, как юркнул в сени темноволосый мальчик, толь­ко что с любопытством смотревший на него.

За князем шел воевода, он по–хозяйски оглядел по­стройки, вид на которые открывался с высокого крыльца, и остался доволен.

Сотник же, то и дело озиравшийся по сторонам, не­ожиданно ощутил какой‑то душевный трепет, его сердце забилось сильнее, а ноги сделались ватными. Он даже взялся за перила, потому что ему вдруг почу­дилось, что он вот–вот упадет.

Наконец метель и холод остались позади, и гости вместе с радушным хозяином вошли в просторную светлую горницу, машинально перекрестились на об­раза.

- Это, Михаил Ярославич, хозяйка моя, Анастасия Петровна, - сказал с гордостью в голосе посадник, пред­ставляя супругу, которая низко поклонилась князю.

Когда она распрямилась, князь увидел перед собой очень миловидную, чуть располневшую женщину, ко­торая была явно намного моложе своего мужа.

- Это дочь моя старшая, Вера, - тем временем продолжал хозяин, подводя к гостям худенькую де­вушку лет шестнадцати–семнадцати.

И снова князь недоумевал.

От пристальных мужских взглядов девушка вся за­рделась и, опустив голову, пытаясь прикрыть горящие щеки туго заплетенными светлыми косами, быстро отошла в сторону, пропуская вперед двух мальчиков.

- А это сыновья мои, Федор и Петр, - с какой‑то особой теплотой проговорил посадник и, слегка под­толкнув вперед застывшего на месте Федора, взял теп­лую ручку младшего сына, такого же круглолицего, как отец, подвел его к Михаилу Ярославичу.

- Вот и познакомились, - сказал удовлетворенно князь, хитро подмигнув Федору, - а со мной к вам прибыли соратники и други мои: Егор Тимофеевич, во­евода княжьей дружины и сотник Василько, Остапа сын. Хоть и молод он, и рановато величать его по отче­ству, но чести такой достоин, не раз уж в сече отличил­ся, - добавил он и заметил, как покраснел от похвалы сотник. - Прошу любить да жаловать!

Однако смутился сотник не столько от княжеской похвалы, как от робкого взгляда, который бросила на него дочка посадника.

"Что ж это такое со мной делается. Вроде знал я не­мало девиц и пригоже, да не таял от одного их взгляда, будто воск под солнцем", - подумал Василько удив­ленно.

Размышления сотника были тут же прерваны: по­садник пригласил гостей пройти в соседнюю горницу, где, как оказалось, уже был накрыт стол.

Князь первым переступил порог и чуть не ахнул от изумления: просторная горница была вся полна какого‑то мягкого теплого света, но исходил он вовсе не от трех больших окон, за которыми все так же висело снежное марево, а от печи, выложенной муравлеными изразцами. На белой блестящей стене распустились неведомые цветы, над которыми порхали сказочные птицы, казалось, что и за высокими зелеными трава­ми, что поднимались от самого пола, прячутся дико­винные звери.

- Экая красота, - выдохнул наконец Михаил Ярославич с восторгом и завистью, взглянул на дру­зей, как будто приглашая их порадоваться изуми­тельному зрелищу, - много видывал, но такое в пер­вый раз!

Воевода и сотник тоже уставились на печь. Посад­ник хоть и рад был тому, что удивил гостей, но вдруг испытал острую тревогу. Он хорошо знал, как страшна зависть, а ее трудно было не заметить и в княжеском голосе, и во взгляде, и поэтому он, пригласив гостей к столу, не мешкая, пустился в объяснения:

- Кабы знал я, Михаил Ярославич, что тебе так по нраву придутся эти изразцы муравленые, приберег бы для тебя. Только вот, князь, незадача какая: рисунок-то и вправду хорош, да вот изразцы‑то старые, пожар пережили. Я когда дом этот ставил, люди мои, что рас­чищали пепелище, которое от прежних построек оста­лось, нашли невдалеке отсюда под большим завалом остатки печи. Один из них заметил рисунок, дождями от гари и копоти освобожденный, отколол изразец и мне показал. Потом уж и остальные осторожно ско­лоли, очистили. Но маловато их оказалось - только немногим более трех локтей смогли подобрать, но все равно решил я их в дело пустить - очень уж рисунок всему нашему семейству приглянулся. А что теперь печь так глаз радует, так это Верунька моя постара­лась: где какая веточка или у птички крылышко по­вреждены оказались, она подправила, да так умело, что только вблизи и отличишь, - закончил посадник, с гордостью за дочь и довольный своим разъяснением.

Услышав эти слова, гости как по команде поверну­ли головы в ту сторону, где только что стояла девушка, но она, едва отец произнес похвалу в ее адрес, незамет­но выпорхнула за дверь. Исчезновения ее не заметил даже Василько, который то и дело посматривал испод­лобья на посадскую дочку.

- Убежала… - огорченно вздохнул посадник, - смущается. Как птичка малая, все от людей прячет­ся… Нуда что это я, - отогнал он от себя горькие мыс­ли, - гостей дорогих потчевать надобно, а я все хва­люсь. Угощайтесь, не побрезгуйте пищей скромной.

- Что‑то ты, Василий Алексич, лукавишь, али не видишь, какими кушаньями стол заставлен? - с ус­мешкой спросил воевода. - Глаз радуется и животу потеху сулит. Если так и дальше дело пойдет, доспехи новые заказывать надобно будет.

- Вот уже скажешь, Егор Тимофеевич, - сму­щенно произнес посадник, довольный похвалой, - по­сле трудов праведных можно немного и разговеться. Великий пост и душу очистит от скверны, и животы подтянет.