Пылкое воображение южан рисовало все более и более страшные картины. Людям казалось, что заражен даже воздух. Женщины ходили по улицам, прижав платок к губам. Марсельцы не смели пить, не смели дышать - они попросту не жили.
Город опустел. Все, кто могли, спасались бегством. Близлежащие деревни были заполнены беженцами. Некоторые горожане расположились лагерем на холмистых берегах Нерты. В городе их на каждом шагу подстерегала смерть, и они предпочитали жить в палатках. Первыми покинули Марсель богачи. Они уезжали в свои поместья или снимали виллы за городом. За ними последовали служащие и рабочие. Бросая работу, они обрекали себя на голодную смерть, но их охватила паника, они считали, что лучше умереть с голоду, чем от холеры. Понемногу город становился безлюдным и мрачным.
В Марселе остались только храбрецы, которые либо боролись с эпидемией, либо просто не обращали на нее внимания, да еще бедняки, вынужденные, несмотря ни на что, оставаться на работе. Если и попадались среди врачей и служащих больниц трусы, бросившие свои посты, то было также немало мужественных людей, самоотверженно боровшихся с холерой. С самого начала эпидемии в наиболее зараженных кварталах были открыты пункты помощи больным, и здесь днем и ночью эти смельчаки самозабвенно облегчали страдания обезумевших от страха жителей.
Мариус одним из первых хотел предложить свои услуги. Но Фина и Жозеф умоляли его не делать этого, и он вынужден был уступить их слезам и согласился уехать из Марселя. Он знал свою жену: если он останется, она не покинет его и разделит с ним все опасности. Но это значило рисковать жизнью ребенка. Фина и Жозеф могли умереть на руках Мариуса; при одной мысли об этом, он содрогался, и это заставило его бежать из Марселя.
Семья обосновалась в предместье Сен-Жюст; они сняли домик неподалеку от того места, где прежде Кайоли проводили каждое лето. Стоял конец августа. Уже целый год Филипп не показывался в Марселе. Выжидая, пока забудутся июльские события, он жил в Ламбеске у г-на де Жируса. Молодого человека не беспокоили. Сразу же после восстания начались энергичные розыски его, но в ход были пущены могущественные связи, и все прекратилось.
Узнав, что молодая чета поселилась под Марселем, Филипп оставил г-на де Жируса и примчался туда обнять своего сына. Он тосковал в Ламбеске и убедил брата, что может, ничем не рискуя, остаться с ними: холера вытеснила память о восстании; никому и в голову не придет отправиться в такую даль, чтобы арестовать его.
Потекли тихие, счастливые дни. Страшное бедствие обрушилось на город, сея горе и ужас, а обитатели маленького домика в предместье Сен-Жюст наслаждались счастьем и полным покоем. Незаметно для себя они становились эгоистами. Чудом уцелев после выпавших на их долю тяжких ударов, они обрели наконец блаженное спокойствие и могли забыть о перенесенных страданиях.
Они почти никуда не выходили, проводя все время в маленьком садике возле дома. Так прошло две недели. Однажды утром Филипп, которому всю ночь снилось былое, пошел прогуляться. Он направился к мельнице Сен-Жозеф дорогой, по которой раньше так часто ходил к Бланш.
Войдя в маленький сосновый лесок, расположенный за замком де Казалисов, он вспомнил тот майский день, когда безрассудная страсть бросила Бланш в его объятия, тот злосчастный день, который исковеркал всю его жизнь. Воспоминания эти были сладостны и горьки. Перед Филиппом вновь прошла его молодость, его безумная, жгучая страсть, он опять увидел слезы и горе единственной женщины, которую когда-либо любил. Две крупные слезы скатились по его щекам.
Он вытер их и огляделся, отыскивая глазами то место, где Бланш некогда сидела рядом с ним. И тут он вдруг увидел г-на де Казалиса, который застыл на тропинке, устремив на него горящий взор.
Бывший депутат одним из первых покинул город. Он укрылся в своем имении, расположенном в предместье Сен-Жюст, и жил одиноко, одичав от снедавшей его глухой злобы. После разговора с г-ном де Жирусом г-н де Казалис впал в мрачное отчаяние, время от времени сменявшееся взрывами страшного гнева. Прошел год, но в его ушах все еще звучали негодующие и презрительные слова старого графа. Слова эти мучили его, как кошмар. Чтобы забыть их, ему надо было на ком-нибудь сорвать злость. Г-н де Казалис понимал, что бессилен против графа, и мечтал встретиться с глазу на глаз с Филиппом и положить конец невыносимому положению: один из них должен умереть.
Он больше не думал о деньгах, ему не нужны были ни богатство, ни власть. Узнав, что Кайоли не претендуют на состояние его племянницы, он перестал им интересоваться. Он мечтал лишь об одном: смыть оскорбления г-на де Жируса кровью своего врага.
И вот он встретил Филиппа в этом пустынном месте, в чаще принадлежавшего ему леса. Понуро бродил де Казалис по своим владениям, строя планы мести, как вдруг слепой случай свел его с тем, кого он в гневе своем так страстно призывал.
Какое-то мгновенье оба молча смотрели друг на друга. Они пригнулись, готовясь вцепиться друг другу в глотку, словно дикие звери. Затем им обоим стало стыдно; они предпочитали вести себя, как звери цивилизованные.
- Вот уже целый год я ищу встречи с вами, - произнес наконец г-н де Казалис. - Вы мешаете мне, а я вам. Один из нас должен исчезнуть.
- Совершенно с вами согласен, - отозвался Филипп.
- У меня дома есть оружие. Подождите меня здесь. Через несколько минут я вернусь и буду в вашем распоряжении.
- Нет, мы не можем драться сейчас. Если я застрелю вас, меня обвинят в преднамеренном убийстве. Нам необходимы свидетели.
- Но где же их взять?
- За два часа мы успеем съездить в Марсель и вернуться обратно, каждый с двумя секундантами.
- Согласен. Встретимся в полдень на этом же месте. Они разговаривали резко, но не в оскорбительном тоне. Для обоих дуэль была делом давно решенным.
Филипп тут же отправился в Марсель. Он не хотел ничего говорить брату. Дуэль была необходима и неизбежна, и он боялся каких-либо помех.
На бульваре Филипп встретил Совера. Тот несся куда-то со всех ног.
- Не задерживайте меня, - сказал ему бывший грузчик. - Я тороплюсь в Эгалады. Здесь люди мрут как мухи. Вчера погибло восемьдесят человек.
Не обращая внимания на его слова, Филипп сказал, что дерется на дуэли и просит его быть секундантом. Узнав, кто противник Филиппа, Совер воскликнул:
- Для вас я готов на все! Вот уж нисколько не огорчусь, если вы прикончите этого негодяя.
Они направились к г-ну Мартелли, мужественное поведение которого восхищало весь Марсель. Судовладелец выслушал Филиппа. Он тоже признал необходимость и неизбежность этой дуэли.
- Я к вашим услугам, - сказал он просто и серьезно.
Три друга наняли фиакр и явились в сосновый лесок заблаговременно. Им пришлось дожидаться г-на де Казалиса.
Наконец тот появился. Обегав пол-Марселя и так и не найдя друзей, он зашел в первую попавшуюся казарму, где два сговорчивых сержанта согласились быть его секундантами.
Едва их фиакр остановился рядом с экипажем Филиппа, как шаги уже были отсчитаны, пистолеты заряжены; все было проделано быстро и в полнейшем безмолвии; секунданты и не пытались помирить противников. Никогда еще приготовления к дуэли не были столь торопливыми и несложными.
Враги встали друг против друга, и Филипп, которому выпал жребий стрелять первым, поднял пистолет и прицелился.
Он содрогнулся от тяжелого предчувствия. До приезда г-на де Казалиса он задумчиво смотрел на высившиеся вокруг него сосны - свидетелей его былой любви. Судьба подчас бывает безжалостна: с тех пор здесь ничто не изменилось, так же зелен был лес, так же чист простиравшийся над ним необъятный небосвод, так же спокойно и мирно расстилались вокруг поля.
Поднимая пистолет, Филипп вспомнил, что на этом же месте Бланш впервые подарила ему свой поцелуй. Это воспоминание особенно сильно взволновало молодого человека. Сердце, казалось, пророчило ему: "Здесь ты согрешил, здесь и будешь наказан".
Дрожащей рукой Филипп спустил курок. Он почти не целился, и пуля пролетела мимо его противника, сломав ветку сосны.
Теперь поднял пистолет г-н де Казалис. Он прицелился, лицо его исказилось, глаза горели. Судовладелец и Совер, оба очень взволнованные, со страхом ждали выстрела. Став вполоборота, Филипп смело смотрел на грозное дуло пистолета. По правде говоря, он его не видел. Он невольно думал о Бланш, а внутренний голос кричал все громче: "Здесь ты согрешил, здесь и будешь наказан".
Раздался выстрел. Филипп упал.
Господин Мартелли и Совер бросились к нему. Он лежал на траве, прижав руку к правому боку.
- Вы ранены? - дрожащим голосом спросил бывший грузчик.
- Нет, убит, - прошептал Филипп. - Это место стало для меня роковым.
Он потерял сознание. Секунданты с минуту совещались. Торопясь на место дуэли, они не позаботились о враче. Теперь нужно было как можно скорее перевезти раненого в Марсель.
- Я отвезу его в Марсель в больницу, - сказал г-н Мартелли, - там он скорее получит помощь… Вы же тем временем бегите к брату и предупредите его обо всем… Но смотрите, чтобы Фина и маленький Жозеф ни о чем не догадались.
Оба секунданта были в таком отчаянии, словно теряли родного человека. Совер помчался в сторону Сен-Жюста, а г-н Мартелли, с помощью сержантов, перенес Филиппа в экипаж. Г-н де Казалис, притворившись равнодушным, удалился, но сердце его бешено колотилось от радости.
Судовладелец приказал кучеру ехать медленно. Весь мучительно долгий час, пока длился этот скорбный переезд, Филипп лежал бледный и бесчувственный, и г-н Мартелли поддерживал его голову, оберегая от толчков. Пытаясь остановить кровь, он приложил к ране платок; молодой человек слабел на глазах, и г-н Мартелли боялся, что не довезет его до больницы.