гл которая изумила весь мир. Но что может изумить его? Преступление, нищета, сексуальные извращения, безумие - этим уже никого не удивишь. Двадцать миллионов погибло на войне, и мир готовится к новой бойне. Что я могу написать такого, что не было бы уже известно? Новый стиль? Любой эксперимент с языком быстро превращается в манерность и фальшь.
Только я открыл дверь клуба, как сразу же увидел Файтельзона и рядом с ним американцев. Небольшого роста мужчина, плотный, с широким румяным лицом, густой шевелюрой, белой, как пена, и выпирающим животом был одет в светлый плащ умопомрачительного желтого цвета, невиданного в Польше. Рядом стояла женщина, тоже невысокая, но стройная и молодая. На ней была короткая меховая шубка, вероятно из соболя, и черный бархатный берет на рыжих волосах. Мне не хотелось встречаться с американцами, и я попытался проскользнуть мимо. Однако Файтельзон уже увидал меня и крикнул: "Цуцик, куда это вы направляетесь?"
Никогда прежде он не называл меня так. Видимо, уже успел поговорить с Селией. Я подошел. Глаза слезились от холода, и я пытался обтереть влажные ладони полой промокшего пальто.
- Куда это вы убегаете? - сказал он. - Я хочу познакомить вас со своими американскими друзьями. Это мистер Сэм Дрейман и мисс Бетти Слоним, актриса. А этот молодой человек - писатель.
Лицо Сэма Дреймана казалось вылепленным из цельного куска: широкий нос, толстые губы, высокие скулы и маленькие глазки под густыми белыми бровями. Желто-красно-золотистый галстук скрепляла бриллиантовая булавка. Он держал сигару двумя пальцами и говорил громким скрипучим голосом.
- Цуцик? - проревел он. - Что это еще за имя? Прозвище, вероятно?
Из-за фигуры Бетти могла бы показаться девочкой, но лицо принадлежало взрослой женщине: впалые щеки, прямой нос, а глаза при вечернем освещении казались желтоватыми. Голос же походил на голос мальчика. Она напоминала мне гимнастку, работающую на трапеции под самым куполом цирка.
Сэм Дрейман кричал, будто я глухой:
- Вы пишете для газет, да?
- Для журналов, и притом от случая к случаю.
- Какая разница? В этом мире все сгодится. На пароходе я играл в карты с одним пассажиром и разговорился с ним. Он рассказал, что едет в Африку ловить диких зверей для зоопарков в Штатах. С ним было несколько охотников, клетки, сети и черт знает что еще. Эта пани, Бетти Слоним, великая актриса. Она приехала в Польшу играть в еврейском театре. Если у вас есть пьеса, мы можем сделать дело немедленно…
- Сэм, не болтай глупостей, - перебила Бетти.
- Но у этого молодого человека, может быть, есть пьеса, какая нам нужна. Почему бы и нет? Прежде, чем заниматься делами, пойдемте куда-нибудь перекусим. Идемте же, молодой человек. Как ваше настоящее имя?
- Аарон Грейдингер.
- Аарон что? Это слишком трудное имя.
- У нас в Америке нет таких длинных имен, как здесь, в Европе. Однажды к нам в контору пришел русский. Его звали Сергей Иванович Метрополитанский. Можно заработать астму, прежде чем произнесешь такое имя. Мы назвали его Мет, и так это и осталось. Он водопроводчик, хороший специалист. Он прикладывает ухо к трубе и понимает, что происходит на нижнем и верхнем этажах. Я сегодня не обедал и голоден, как собака.
- Вы можете перехватить чего-нибудь здесь, - сказал Файтельзон, указывая на стойку буфета.
- Я хочу сказать знаете что? Мне никогда не нравились писательские рестораны. Я заказал как-то обед в Кафе-Рояль, и мне принесли кусок мяса, жесткий, как подошва. Я приметил тут парочку ресторанов вниз по улице, и обa выглядят вполне сносно. Пойдемте, молодой человек, пойдемте с нами. Могу я называть вас Цуциком?"
- Да, конечно. Но я не голоден, - соврал я.
- Что это вы там ели? Вы не похожи на человека, который съел слишком много. Выпьем виски, может быть, даже шампанского…
- В самом деле, я не…
- Не будьте так упрямы! - воскликнул Файтельзон. - Идемте с нами. Кажется, вы говорили, что пишете пьесу? - продолжал он уже совсем другим тоном.
- У меня есть только первый акт, и то в черновиках.
- А что за пьеса? - спросила Бетти Слоним.
Я уже перестал краснеть, когда женщины заговаривали со мной, но сейчас кровь прилила к щекам.
- О, это не для театра.
- Не для театра? - опять оглушил меня Сэм Дрейман. - Но тогда для кого же? Для фараона Тутанхамона?
- Она не соберет публику.
- А о чем она? - спросил Файтельзон.
- О девушке из Людмира. Это была девушка, которая хотела жить как мужчина. Она изучала Тору, носила тфилн, надевала талес. Стала раввином, и у нее был свой хасидский двор. Она закрывала лицо покрывалом и читала Тору.
- Если написано хорошо, то это как раз то, что я ищу, - сказала Бетти Слоним. - Можно мне посмотреть первый акт?
- Что-то может выйти из этой встречи, - заметил Файтельзон как бы про себя. - Пойдемте же. Будем есть, пить и делать бизнес, как говорят у вас в Америке.
- Да, да! Пойдемте же, молодой человек! - снова загрохотал Сэм Дрейман. - Если ваши мозги на месте, вы будете купаться в золоте.
4
Мы сидели в ресторане Гертнера, и Сэм Дрейман рассказывал о себе, о своих вместе с Бетти Слоним намерениях. Он потерял больше миллиона долларов во время краха на Уолл-стрит, но только в бумагах. Рано или поздно акции поднимутся вновь. В стране дяди Сэма экономика в добром здравии. С большинства акций все-таки идут дивиденды. Кроме того, у него есть доходные дома, и он совладелец фабрики, которой управляет Билл, внук его брата, адвокат. Сам он далеко не молод, так что стоит ли волноваться. Бог послал ему большую любовь на старости лет - он взглянул на Бетти, - и все, чего он теперь хочет - радоваться самому и доставлять удовольствие ей. Она потрясающая актриса, но эти голодранцы со Второй авеню ненавидят ее за талант. Они даже отказались принять ее в Ассоциацию еврейских актеров. Но несколько раз ей удавалось выступить, и отзывы были сногсшибательные, причем не только в еврейской прессе. Она могла бы выступать и на Бродвее, но Бетти предпочитает играть на идиш. Этот язык действительно стоит ее таланта. Не в деньгах дело. Он наймет для нее театр в Варшаве. Главное - найти стоящую пьесу. Для Бетти нужны драматические роли. Она не комедийная актриса и презирает все эти "песенки, пляски и ужимки" американского еврейского театра.
Сэм Дрейман повернулся ко мне:
- Если вы принесете хороший товар, молодой человек, я дам вам аванс в пятьсот долларов. Если пьеса хорошо пойдет, заплачу по-королевски. Если она будет иметь успех в Варшаве, возьму вас в Америку. Первый акт готов, говорите вы. А когда вы возьметесь за второй? Бетти, поговори с ним. Ты лучше знаешь, что спросить.
Бетти собралась было открыть рот, но Файтельзон перебил ее:
- Аарон, быть тебе миллионером. Станешь моим патроном и издателем. Не забудь тогда, что именно я - тот маклер, который тебе все это устроил.
- Если дело выгорит, вы тоже получите свои комиссионные! - проревел Сэм Дрейман. Он размахивал руками, когда говорил.
Я разглядел бриллиант у него на пальце. Еще и запонки с драгоценными камнями, и золотые часы.
Бетти сняла меховое манто и оказалась в черном платье без рукавов. Стало видно теперь, до чего же она худа. У нее, как у мальчика, выпирал кадык; а руки были тонки, как палки. В Варшаве уже шли разговоры, что полезно для здоровья и модно быть худым, но Бетти была просто кожа да кости. Варшавские модницы отращивали длинные ногти и покрывали их красным лаком, а у Бетти ногти были коротко острижены, и, по-видимому, она их грызла. Стрижка под мальчика уже вышла из моды, но Бетти была острижена очень коротко. Она едва притрагивалась к еде, что стояла перед ней, однако все время попыхивала папироской. На левой руке у нее был браслет, а на шее - ожерелье из маленьких жемчужин.
Бетти наклонилась и спросила:
- Когда жила эта девушка? В каком веке?
- В девятнадцатом. Она только недавно умерла в Иерусалиме. Ей сейчас, наверно, было бы лет сто.
- Я никогда о ней не слыхала. Она была религиозна?
- О да, чрезвычайно. Многие хасиды считали, что в ней говорит голос древнего рабби, который читает Тору ее устами.
- Чем еще она занималась? И есть ли в пьесе действие?
- Очень мало.
- В драме должно быть действие. Героиня не может читать из Торы на протяжении трех или четырех актов. Что-то должно происходить. Есть у нее муж?
- Если я не ошибаюсь, она вышла замуж позже, но потом развелась.
- Почему вам не ввести любовную интригу? Если женщина влюблена, это придает пьесе драматичность.
- Пожалуй, это мысль. Стоит подумать.
- Пусть она влюбится не в еврея. В христианина.
- В христианина? Это невозможно!
- Почему бы и нет? Для любви нет препятствий. Предположим, она больна и вынуждена пойти к доктору-христианину. Они могли бы полюбить друг друга.
- Почему бы ей не влюбиться в кого-нибудь из своих? - предложил Файтельзон. - Я уверен, что все эти хасиды, что сидят у нее за столом, лопают объедки и слушают Тору, просто без ума от этой девицы.
- Еще бы! - оглушительно расхохотался Cэм Дрейман. - Будь я одним из этих хасидов и не будь у меня моей Бетти - дай ей Бог пережить меня! - я бы сам в нее втюрился по уши! Знаю сам, что круглый невежда, но люблю образованных женщин. Бетти училась в гимназии. Книги читает прямо тыщами. Она играла в театре у Станиславского. Расскажи им, Бетти, с кем ты играла. Пускай они знают, кто ты такая.