Но вот мистер Каррингтон начал службу, и тут проявилось различие между ними. У Марджи Стюарт было много знакомых мужчин, и с изрядной их частью она флиртовала. Джорджи видела мало мужчин и не флиртовала ни с одним. В результате, если Марджи выставляла свою сексуальную привлекательность напоказ и с порядочным успехом, сексуальность Джорджи сводилась к одной немой потребности, которую она заглушала респектабельностью, благовоспитанностью и инфантилизмом девочки-скаута. Но полагать, будто Джорджи не нуждалась в мужчине, было бы столь же неверным, как полагать, будто она четко и ясно сознавала это. Марджи Стюарт относилась к священникам примерно также, как знатные дамы XVIII века к лакеям – то есть не признавала в них "мужчин". Джорджи была слишком наивна для таких великосветских нюансов. Нет-нет, она не планировала флирта с мистером Каррингтоном, который отправлял себе службу, ни о чем не подозревая. И уж, конечно, не представляла себя в постели с ним. Она почувствовала бы себя запачканной, если бы вообразила, что лежит в постели с каким-нибудь мужчиной, разве что в ночь после свадьбы – события, которое с годами, увы, словно бы не приближалось, а удалялось. Нет, в "реакции" Джорджи на священника не было ничего определенного или вульгарного. Просто она нашла, что служит он "очень-очень интересно", даже захватывающе, и поспешно пересмотрела равнодушное или далее пренебрежительное отношение к духовным пастырям, которое восприняла от своего бравого родителя. Верная Джорджи не отреклась от убеждения, что убивать – благороднейшее занятие для мужчины, тут верх взяла дочерняя преданность. Но разве служение богу не уподобляется служению его величеству? Разве архиепископ не стоит на ступенях трона? А потому не является ли молитва наилучшим и ближайшим заменителем убийства? Разве стихарь это не божий мундир? Правда, духовные лица редко скакали за сворой, стреляли фазанов или даже удили рыбу, но ведь не потому что не одобряли. Многие в этом смысле были отличнейшими малыми, а если они воздерживались от занятий, которые по мнению всех здравомыслящих людей в первую очередь доказывают право человека быть Центром Вселенной, то лишь из-за отсутствия необходимых средств и отчасти потому, что слепое Общественное Мнение требовало от них такого отречения. В любом случае хотя бог и не был Богом Спортивной Охоты и Рыболовства (непонятный пробел в священных вдохновенных им книгах!), он в первую очередь был Богом Воинств. Сам мистер Каррингтон, бывший армейский капеллан, мог бы, буде он того пожелал, приколоть к стихарю слева военный крест. Божьи воины были воинами короля, а если мистер Каррингтон и воздерживался от того, чтобы собственноручно сражать новоявленных гуннов или черномазых туземцев, то его предшественники имели обыкновение жечь людей, с ними не согласных. Из чего неопровержимо следовало, что мистер Каррингтон был не только первоклассным священником, но и Мужчиной…
За дверями церкви после окончания службы Алвина и Джорджи были втянуты водоворотом соседских приветствий. Они было направились к поджидавшей их Марджи Стюарт, но попали в лапы старой миссис Исткорт, стовосьмидесятифунтовой глыбы моногамности и матриархальности, таившей в себе неведомый, но, видимо, неистощимый запас масляной злобности. Она не устрашилась январского ветра, чтобы возвысить свою бессмертную душу и поглядеть, каков новый приходской священник. А теперь бросала вызов воспалению легких, стоя рядом с надгробной плитой XVIII века, украшенной грубовато вырезанным черепом, косой и песочными часами (ей бы больше пристало находиться не возле плиты, а под ней), и стараясь извергнуть максимум клеветы за срок, еще оставленный ей безответственным Провидением. Ее сопровождал сын, бесхребетный, писклявый юнец лет пятидесяти, покорный пленник ее воли и завещания. Миссис Исткорт говорила жалобным масляным голосом, словно бы взывавшим: "Послушайте милую, добрую, благожелательную старушку, которую годы сделали лишь симпатичнее!" Но голос и тон находились в столь явном противоречии со всем, что она заявляла, и с жуткой злобностью ее лица – лица разжиревшей ведьмы, что никого не обманывали. Она положила руку на локоть Джорджи словно бы ласково, но с беспощадностью колриджского Старого Моряка.
– Деточка, как поживаете? О здоровье вас спрашивать не нужно: вон как вы разрумянились, и личико у вас такое свеженькое!
Это была рассчитанная шпилька, потому что от морозного ветра щеки и нос Джорджи обрели неприятный багровый оттенок. Но прежде чем вознегодовавшие мать и дочь успели предпринять под прикрытием сладких улыбок сокрушительную контратаку, миссис Исткорт со стремительностью опытного ветерана многих кампаний зашла с тыла.
– Как вам показался наш новый священник? Староват, пожалуй, как по-вашему?
Негодование, которое вспыхнуло в Джорджи, когда подвергся осмеянию цвет ее лица, теперь получило новую пищу, и она восстала на защиту Галахада, которым столь неосмотрительно обзавелась во время утренней службы. Мистер Каррингтон староват! Конечно, его густые волосы тронуты сединой, но ему никак не больше сорока пяти лет! И Джорджи сказала с опрометчивой горячностью:
– По-моему, он чудесен! Первый настоящий священнослужитель из всех, кто перебывал в здешних приходах. По-моему, молитвы он читал ве-ли-ко-леп-но, а его проповедь…
Миссис Исткорт никому не позволяла говорить долго и только выжидала случая пустить черную отравленную стрелу:
– А, да, голос у него красивый, не правда ли? Но, знаете, деточка, говорят, он был актером, да, актером, и священником стал только потому, что на сцене не имел никакого успеха. И ведь теперь рукополагают кого угодно, не правда ли?
Алвина не упустила такой возможности и сказала с воинственным смешком:
– Ну все-таки до торговцев свининой дело не дошло, верно?
Удар был хорош: деньги Исткортам – в какой бы сумме они ни исчислялись – принесла небольшая коптильня окороков. Миссис Исткорт осклабилась с сокрушительной злобой. Но, естественно, столь искушенный тактик не стал отвечать фронтальной атакой. Она повернулась к Джорджи и крепче стиснула пальцы на ее локте, когда девушка попыталась отойти к Марджи, которая явно теряла терпение.
– Я так рада, что вам нравится мистер Каррингтон. Не сомневаюсь, что он очень хороший человек и, говорят, претерпел столько несчастий в своей жизни! По слухам первая жена сбежала от него, спилась и умерла, а затем ему пришлось сбежать от второй жены – жуткой женщины, танцовщицы. Бедняжка! Мы должны по-соседски немножко облегчать ему жизнь. Конечно, он теперь вдовец, и как было бы прекрасно, если бы он женился на какой-нибудь из наших милых девочек. Я считаю, что приходскому священнику жена совершенно необходима, вы согласны?
Джорджи побагровела от смущения. Старая ведьма с сатанинской ловкостью проникла в ее мысли. И теперь миссис Исткорт, конечно, оповестит всех и каждого, что Джорджи бесстыдно "бегает" за священником. Она онемела от стыда и бессильного гнева. Миссис Исткорт выпустила локоть Джорджи и понизила голос до театрального шепота:
– Но, говорят, у него есть День-ги! Вот почему он мог взять приход. И старый скряга, сэр Хорес, тоже кое-что на этом сбережет.
Тут из церковных дверей, надевая цилиндр, появился сэр Хорес. Миссис Исткорт торопливо простилась со своими собеседницами и прямо-таки влюбленно заковыляла к стимсовским миллионам. Алвина и Джорджи, поспешившие следом за Марджи, которая уже ушла, успели расслышать:
– Как поживаете, сэр Хорес? Я как раз говорила про то, скольким приход обязан вашей щедрости…
Алвина с Джорджи чуть не припустили бегом, догоняя Марджи Стюарт, которая безусловно была светлым пятном в их серенькой жизни. Добродушный родитель Марджи – каучуковый бум позволил ему уйти на покой с весьма приличным капиталом – ни в чем ее не стеснял. У нее было много денег и собственный автомобиль. Миссис Стюарт вела в Лондоне светское существование, но Марджи искренне нравилась сельская жизнь и большой дом, который ее отец арендовал у сэра Хореса. Она даже зимой прикатывала на субботу и воскресенье, обычно привозя друзей. Хорошенькая модно одетая блондинка двадцати двух лет – то есть слишком юная, чтобы оказаться под прямым воздействием Войны, которая для нее была древней историей наравне с Тиром и Вавилоном, церковь она посещала только по просьбе папочки, а папочка просил ее об этом только потому, что никак не хотел портить отношения с сэром Хоресом, который твердо стоял на том, что высшие классы обязаны показывать благой пример во всем, включая и веру.
Марджи шла рядом с молодым человеком лет двадцати, томно, но очевидно дувшимся на нее за погубленное утро. Увидев женскую половину семьи Смизерс, Марджи остановилась.
– А, здравствуйте! Как это вы умудрились вырваться от среброустой бабуленьки? – И продолжала, не дожидаясь ответа: – Ах, какой зануда этот Каррингтон! Я дождаться не могла, когда он кончит бормотать.