Корнелию просят распрячь и привязать лошадь. Тем временем Тобиас носит сено на сеновал, охапку за охапкой, а напоследок подбирает с саней все до последней былинки, чтобы не пропадало. Потом он его присаливает.
Жена и младшенькие прошли в дом.
Август провожает глазами Корнелию, она ведет лошадь с большой оглядкой, крепко держа за уздцы, чтоб не дать ей кусаться. Не выпуская узды, свободной рукой она стреноживает ее - и отпрыгивает. Лошадь прижимает уши и поворачивается к ней задом.
Корнелия возвращается. Босая, легко одетая, но красивая и свежая, одно слово - молодость.
- А как ты будешь ее распутывать? - спрашивает Август.
- Дам пучок сена, - отвечает она.
Вот так они на этом клочке земли и живут. И живут не так уж и плохо. Здесь тоже рождаются и умирают люди, и небо здесь такое же, как и на всем белом свете. Корнелия привычна к этой жизни, другой она не знает.
Но Август жалеет ее всем сердцем.
Они заходят в горницу. Хозяйка уже села за прялку. Вечер теплый, и окно распахнуто настежь.
- Я все думаю о лошади, - говорит Август. - Иметь такую лошадь наказание Господне.
Тобиас:
- Да, лучше она не становится, а только хуже.
- С ней не так уж и тяжело, - говорит Корнелия. - Я уж приноровилась.
Август:
- Она, как я понял, и кусается, и лягается, а это не дело.
- Куда хуже с остальной животиной, - продолжает Корнелия.
- Что такое, на них напала болезнь? - спросил Август.
- Нет, просто им нечего есть.
Корнелия знает обо всем, что творится на этом клочке земли, и обо всем заботится. Разве что-нибудь может ускользнуть от ее внимания? Она здесь родилась и выросла.
- На выгоне нету корма, - сказала она. - Это все овцы.
- Да, - подтверждает отец, - это все овцы.
- Овцы, они ж подъедают все дочиста, и коровам ничегошеньки не остается. Прямо хоть плачь. Скоро у них и вовсе пропадет молоко.
Август слушает ее и быстро смекает. Он хмыкает и собирается что-то сказать, но тут подает голос Тобиас:
- Да, вишь оно как… корму на выгоне больше нету. - Тобиас любит толочь воду в ступе.
Август не может дольше сдерживаться и говорит:
- Почему вы не отправите овец пастись в горы?
Тобиас в ответ улыбается:
- Я не знаю никого, кто бы так делал. И нам бы тогда пришлось их стеречь.
- Сколько у вас овец? - спрашивает Август.
Сосчитав овец и ягнят, Корнелия отвечает:
- Восемь.
- Не хотите их продать?
- Продать? - переспрашивает Тобиас. - Как это продать?
- Я куплю ваших овец, - говорит Август, - и отгоню в горы.
Корнелия улыбается повлажневшим ртом, у нее чуть ли не потекли слюнки, до того она удивилась. Ее мать останавливает прялку, оглядывает всех по очереди и говорит:
- Как же мы можем продать овец! Тогда у нас не будет шерсти.
- Да будет у тебя твоя шерсть, - говорит Август, повергая их уже в полное изумление. - Получишь ты свою шерсть. Но когда я пригоню овец обратно, ты будешь кормить их всю зиму, с Михайлова дня и до мая месяца. Корм я вам оплачу.
Вот так купля-продажа! Хозяева усиленно шевелили мозгами. Наконец Тобиас сказал:
- Все зависит от того, сколько вы предложите.
Август собрался уже было ответить: "Да нет, все зависит от того, сколько ты запросишь!" - однако вовремя спохватился:
- Свою цену я знаю, назови твою.
Тобиас долго раздумывал, переглядывался с женой, переглядывался с Корнелией - и назвал. Может, оно и не по-божески и вразрез с Писанием, но крещение в Сегельфоссе успело уже отойти в прошлое, а евангелист уехал. Да уж, трудненько было Тобиасу заломить такую высокую цену, которая все же была бы приемлема для его крестного брата!
- Двадцать шесть, нет, двадцать семь крон - что вы на это скажете? - спросил Тобиас. - Я не упомню цены ни прошлого года, ни позапрошлого.
Август невозмутимо кивнул. Он был всемогущ, для него не существовало преград, он был капитаном. Но поскольку он тяготел к мишуре, заключение сделки следовало хоть как-то обставить.
- Корнелия, у тебя найдется перо, чернила и лист бумаги?
И пока он писал, заговаривать с ним было бессмысленно - он не отвечал.
Хозяев взяло сомнение: куда он клонит, зачем пишет, он что, хочет купить в кредит?
О, до чего же они недалекие люди, им никогда не приходилось видеть, как поступают высокопоставленные лица и президенты. Они даже не поняли, какой он проявил такт: ведь свой маленький контракт с Тобиасом он составлял для того, чтобы со стороны это не выглядело подарком.
Поставив точку, Август сказал:
- А теперь, Тобиас, подпиши этот документ и получишь деньги!
Гром среди ясного неба. Тобиас пришибленно забормотал, что он, дескать, не мастер по части писанины, но имя свое кое-как нацарапал - сгодится?
Август достает бумажник - только сейчас он достает свой бумажник. Но то не бумажник, а диво дивное и одно из семи чудес света: разве он не набит битком, не раздувается от толстенной пачки купюр! Хозяева прямо ахнули, Август это отметил, и, что самое ценное, особенно глубокий вздох испустила Корнелия. "Ах!" - вырвалось у нее. В окне торчало чье-то лицо, в горницу к ним заглядывал парень.
Август выкладывает на стол три сотенных ассигнации.
Тобиас раздавлен, он ощупывает себя, шарит в пустых карманах и говорит:
- С этакого куша у меня нету сдачи.
Август отметает эту помеху кивком головы:
- Оставим это пока, я ведь буду вам должен за зимний корм.
Лицо в окне исчезло, в горницу проворными шагами заходит Хендрик и говорит:
- Не взыщите!
Семейство сильно раздосадовано. Тобиас тут же припрятал три сотенных. Нет, ну как можно было продавать овец перед открытым окном, вон уже и Хендрик припожаловал, хотя он крестился наново и должен был вроде понимать, что к чему. По какому такому делу он к ним явился? Корнелию так и подмывало спросить его в лоб, до того она разозлилась. Ведь в данное время Хендрик вовсе не ее суженый.
Бедняга Хендрик, он наверняка почувствовал враждебное к себе отношение, однако все же попробовал завести разговор:
- Сколько вы сегодня свезли возов?
Никто ему не ответил. Корнелия ушла в свою комнату, ее мать снова принялась прясть.
- Мы свезли всего четыре, - едва не погибая от смущения, сказал Хендрик.
Август решил вмешаться, на его взгляд, они обошлись с парнем нехорошо. Ну и что с того, что тот заглянул в окно и увидел бумажник? На это стоило посмотреть. Да и Корнелия вполне могла бы посидеть здесь подольше и повздыхать и поахать, вместо того чтобы уйти с равнодушным видом. Удостоверившись, что она не закрыла за собой дверь, он сказал Хендрику:
- Сколько у вас в хозяйстве овец?
- Овец? - Хендрик начал считать. - Должно быть, десять - двенадцать. Вы что, скупаете овец?
- Да, - сказал Август, - скупаю.
Хендрик поразмыслил.
- Пожалуй, мы бы и продали. А сколько вы даете?
- Я плачу двадцать семь крон за овцу, барана и ягненка, - сообщил Август.
Хендрик встрепенулся, о таких ценах он и не слыхивал, это воля Провидения и Божий дар.
- Будьте так добры, обождите, пока я сбегаю за отцом, - попросил он.
Август кивнул.
Тут в горницу быстро вернулась Корнелия в сопровождении брата.
- Одна нога здесь, другая - там, Маттис! - сказала она, выпроваживая его за дверь.
Мать спросила:
- Что такое? Куда это он?
- Да так, по одному делу в Северное селение, - отвечала Корнелия.
- По какому делу?
Тобиас приготовился уже состроить страдальческую гримасу, жена его снова остановила прялку и с беспокойством на него глянула: неужто нельзя было заключить эту сделку без того, чтобы этим не воспользовались другие и содрали такую же бессовестно высокую цену? Чтоб им пусто было!
- Что же это вы, - с горечью в голосе спросил Тобиас, - даете двадцать семь крон кому ни попадя?
- Такова моя сегодняшняя цена, - сказал Август.
О, какое блаженство снова оказаться хозяином положения, от которого зависят людские судьбы! Он и не собирался скупать овец, на черта ему овцы, это тебе не серебряный рудник, не сотня тысяч быков. Тут нечего даже и сравнивать! Но поскольку в данный момент никто не предлагал ему приобрести прогулочную яхту или провинцию в Боливии, он решил не пренебрегать и обыкновенными овцами.
Более того, в изобретательной голове Августа тотчас же созрел план: он поговорит вежливости ради с консулом Гордоном Тидеманном и получит разрешение пользоваться горным пастбищем, а потом накупит овец, те к осени разжиреют, а стеречь их будут Йорн Матильдесен и его жена. Забивать осенью овец он не станет, он станет их разводить, разводить год за годом, в горах можно выпасать до десяти тысяч, со временем он поставит для всего поголовья обширные овчарни и купит километров на десять болот, которые осушит, вот и корм на зиму. Не может быть, чтобы Поулине была против такого занятия, она любила и сама держала скотину. Бог ты мой, сколько же это будет овец, и сколько они дадут мяса и шерсти…
Гляди-ка, на дороге Хендрик с отцом, бегут во всю прыть. Тобиас с женой досадливо усмехаются, а Корнелия презрительно роняет: "Прямо как на пожар!" Удивительно находчивая девушка эта Корнелия, ей пальца в рот не клади.
Хендрик с отцом заходят вконец запыхавшиеся, и для очистки совести Тобиас вынужден сказать своему соседу:
- Присядь-ка!
- Лучше я постою. Ты небось успел уже убрать сухое сено, а, Тобиас?
Август перебил его:
- Сколько у тебя овец на продажу?
Тот слегка озадачился и начал было разводить тары-бары: