- Уж не ваш ли красный нос? - язвительно полюбопытствовал медник. - Только ведь разбойники не быки, они не кидаются на красное!
- Псалом "Господи, ты твердыня наша" - вот мое верное оружие! Как запою его, так в целой Венгрии не найдется ни одного разбойника, который посмел бы поднять на нас руку. Probatum est.
Красавец купец ухмыльнулся, а Клебе и дородная повитуха стали допытываться у Розалии: "В какую сторону убежали разбойники?", "Что забрали с собой?", "Как были одеты?", "Молодые или старые?", "Давно ли ушел ваш дядюшка?" и "Какие у него надежды достать лошадей?"
- Дядюшка сказал, что попытается купить лошадей или ослов. Он рассчитывает, что у чабанов чаще всего бывают ослы.
- Значит, у вашего дядюшки есть деньги? Деньги, стало быть, у вас не отняли?
- Нет. Хотя дядюшка сам предлагал им деньги.
- Как? Разбойникам предлагали денег, а они отказались?
- Странно!
- Да, дядюшка сказал, что у него есть четыре форинта.
- Четыре форинта! - воскликнул бродячий часовщик. - Это, конечно, мало. Разбойники были, как видно, люди с достоинством. За такие гроши даже я не возьмусь чинить старые часы.
- А я вот диву даюсь, как это они вас, милочка, не похитили? - небрежно заметила дородная повитуха, разглядывая Розалию. - Разбойники охочи до таких миленьких девочек! Впрочем, на вкус и цвет товарища нет. Когда я была в вашем возрасте…
В этот момент к повитухе подскочил возмущенный Фабрициус:
- Госпожа Вильнер! Как вам не стыдно! Разве вы не видите, что перед вами девушка из благородной семьи?
- Я знаю только, что ее бросили посреди дороги, - огрызнулась повитуха. - И что в мое время юные студенты не были такими заносчивыми, как вы, господин Фабрициус! А цыплята назывались цыплятами. Верно, и я была таким же вот цыпленком, когда в Лёче, на площади, как раз перед домом Тэёке, среди бела дня меня подхватил к себе на седло один капитан лабанцев и помчался! К счастью (а может быть, к несчастью - кто знает?), мой покойный отец успел поднять тревогу. Городские гайдуки вскочили на коней и бросились за нами в погоню. Одному богу известно, что было бы со мной, если бы гайдуки не настигли того офицера. А он, видя, что погоня все ближе, горячо поцеловал меня в уста, потом еще раз в щеку и с глубоким вздохом (как сейчас слышу этот вздох!) опустил меня, несчастный, на землю. И зря вы, душечка, ухмыляетесь, - повитуха воинственно повернулась к горничной графов Чаки, - потому что все так и было, как я рассказываю! Только уж на моем лице не сыскать было ни единой веснушки.
Клебе, контролер молиториса, недовольно пожевывал ус.
- Если у вашего дядюшки всего-навсего четыре форинта, трудновато ему будет купить себе осла. Плохи ваши дела, скажу прямо.
- Как же быть? - задумчиво проговорил медник. - Жаль мне эту славную девчурку.
- Давайте сложимся в их пользу, - предложил красивый купец. - Я даю от себя один талер.
- Не думаю, что складчина им поможет, - вмешался Фабрициус. - Когда надвигается гроза, а путник попал в густой лес, то ему безразлично, четыре у него форинта в кармане или больше. Мы - христиане, и у нас нет иного выхода, как взять несчастных с собой, по крайней мере, до ближайшей деревни, где они могут найти себе приют.
- Я возражаю! - грубо выкрикнул псаломщик. - Повозка и без того битком набита, даже numerus clauses [Предельное число (лат.)] превышено. Нечего нам изображать из себя добряков, молодой человек! И так все время кому-нибудь приходится плестись пешком. Какой же дурак будет теперь еще и из-за этой девчонки путешествовать на своих на двоих?
- Хорошо, этим дураком буду я, - отвечал Фабрициус.
- Гм, - пробормотала госпожа Вильнер. - Видать, понравилась кошечка.
Розалия подняла на Фабрициуса полный благодарности взгляд и лишь тогда увидела, что он очень красив. На сердце у нее стало удивительно тепло. Теперь ей не страшен был никто на свете.
Все посмотрели на Клебе, но тот только пожал плечами.
- Порядок есть порядок! Если все пожелают…
- Давайте проголосуем! - настаивал добрый купец.
- Я - против! - упорствовал псаломщик.
- Будьте же благоразумны, - урезонивал его купец, протягивая ему кисет с табаком. - Нужно и о душе своей подумать.
С возмущением оттолкнув кисет, псаломщик заявил:
- Ничем нельзя меня подкупить. Если уж я к чему приложу…
Тогда купец достал свою фляжку, прикрепленную ремнем к борту возка, и протянул ее псаломщику.
- Вот лучше к чему приложитесь! Сразу почерпнете из нее любовь к ближнему.
Псаломщик улыбнулся и, чтобы убедиться, можно пи что-нибудь почерпнуть из фляжки, встряхнул ее разок-другой. Внутри заплескалось.
- Есть! - воскликнул он и, приникнув губами к горлышку, не отрывался от него до тех пор, пока не опорожнил всю флягу. Сколько глотков нектара христианской любви набралось в ней, можно было только догадываться по движению его кадыка.
- Ну, что теперь скажете? - спросил купец.
- Скажу, что хорошо.
- Да я не о вине! Я насчет девушки. Поможем ей?
- Я и говорю: хорошо!
Папаша Клебе, заправившись щепоткой нюхательного табачка, пустился рассуждать вслух:
- Девочка, пожалуй, уместилась бы в возке, и я готов взять ее. Но, увы, это невозможно. И, значит, спор ваш - пустая болтовня! Девочке нельзя уехать отсюда, пока не вернулся ее дядюшка! А его мы, и в самом деле, не можем взять с собой. А если бы даже и могли, все равно его здесь нет… - Клебе опять зарядил нос щепоткой табака и стал от этого еще сообразительнее. - Дядюшку пришлось бы дожидаться бог знает сколько времени. А какой в этом смысл, когда надвигается гроза и всякое живое существо спешит найти себе хоть какое-нибудь пристанище? Но если бы мы и могли взять с собой ее дядюшку, окажись он здесь, а над нашей головой не собирались бы тучи, то все равно - разве согласился бы он бросить на дороге свою тележку? Нет! Значит, ничего мы не можем для них сделать. Душа моя скорбит и сострадает, но разум говорит ей: "Молчи!"
- Правильно! Поехали! - крикнула повитуха кучеру Тропко.
Рассуждения Клебе быстро переубедили путешественников. Теперь уже и медник, и купец говорили: "Что правда, то правда. Молиторис тут ничего не может поделать…"
- По местам! - приказал Клебе. Розалия взглянула на Фабрициуса.
- Подумайте еще, дядя Клебе, - сказал студент смиренным голосом. - Прошу вас!
- Я уже все обдумал. Трогаемся. Садитесь.
Кучер взмахнул кнутом. В этот миг несколько тяжелых дождевых капель упали на рогожную кровлю возка.
Тогда Фабрициус вскинул голову и уже резким, строгим тоном произнес:
- В таком случае я приказываю вам, Клебе: стойте здесь с вашим экипажем и ждите, пока не получите от меня другого указания! Понятно?
Пассажиры переглянулись. Боже! Неужели студент рехнулся? Не иначе как эта маленькая коварная колдунья успела лишить его рассудка!
Папаша Клебе рассмеялся.
- Кошке своей приказывай, а не мне! - проворчал он, сокрушенно покачав головой. - Вы только посмотрите на него, люди добрые!
Однако Фабрициус достал из кармана бумагу и протянул ее Клебе.
- Прочтите, сударь.
Старик Клебе заглянул в грамоту, пробежал ее своими серыми глазками, быстро перевернул на другую сторону, а затем принялся читать сначала, уже более внимательно. Прочтя, он аккуратно сложил бумагу трубочкой, возвратил ее Фабрициусу и, приподняв шляпу, торжественно произнес:
- Слушаюсь и повинуюсь! Ваш покорный слуга по гроб жизни!
А грамота гласила вот что: "Именем императора предъявитель сего Антал Фабрициус, избранный сенатором города Лёче, объявляется совершеннолетним и может немедленно приступить к исполнению своих обязанностей. Всем гражданам предлагается подчиняться распоряжениям сенатора Фабрициуса".
И псаломщик, и ученая повитуха с удивлением взирали на укрощенного господина Клебе, до сих пор державшего себя в молиторисе настоящим диктатором.
- Уж не чародей ли этот господин Фабрициус? - насмешливо заметила госпожа Вильнер. - Больно быстро вы сложили перед ним оружие!
Но папаша Клебе все еще не мог опомниться от изумления!
- Если бы чародей, так это бы еще полбеды. Чародей повелевает ветрами да тучами, а этот юноша - целым городом. Перед вами ни больше, ни меньше как его благородие господин Фабрициус, сенатор города Лёче!
- Кто это мог вам сказать такую несусветную чепуху? - расхохоталась повитуха.
- Не кто иной, как его величество император Римской империи Леопольд.
Госпожа Вильнер побледнела, испуганно вперила взгляд в глаза псаломщика, которые словно хотели сказать: "Вот когда мы с вами, сударыня, промахнулись!"
Новость привела всех в волнение: на лице Розалии отобразилось своего рода торжество, медник разинул рот от изумления, - так поразило его удивительное свойство государственной власти, которая несколькими строчками грамоты может наделить тщедушного человечка такой огромной силой, что он способен сокрушить вся и всех.
А папаша Клебе самодовольно потирал рукой свой двойной подбородок, словно теребил какую-нибудь ткань, желая определить ее качество.
- Гм, гм! - произнес он в заключение. - Странно, что вы, господин сенатор, вот уж третий день едете с нами и до сих пор даже и не намекнули, кто вы такой. А ведь знай мы это, мы бы избавили вас от многих неприятностей!
Фабрициус скромно улыбнулся.