- По-моему, ничего нет невозможного. Я часто вспоминаю, что мне подвертывалось в жизни и что я упустил. Поэтому у меня в голове засело: не давай себе заниматься чем-то одним - может быть, что-то другое ты можешь делать лучше. Из-за этого, наверно, я такой беспокойный. Я вечно пробовал - не то, так это. У меня еще есть какие-то мечты, и я хочу чего-то добиться. Главное, это получить хорошее образование. Я не всегда так думал, но чем дальше я живу, тем больше так считаю. Теперь я только об этом и думаю.
- Я всегда так думала, - сказала Элен.
Он закурил новую сигарету и отбросил спичку.
- А кем вы работаете?
- Я секретарша.
- Вам это нравится?
Он курил, прищурив глаза. Она чувствовала, что он понимает, насколько ей осточертела ее работа; может быть, он случайно слышал, как об этом говорили ее отец или мать.
Помолчав, Элен ответила:
- Нет, не нравится. Работа очень однообразная. Изо дня в день одно и то же. А кроме того, меня с души воротит от всех этих типов, которые с утра до вечера увиваются вокруг меня.
- Каких типов?
- Коммивояжеров.
- Они что, пристают к вам?
- Они слишком много языками чешут. Мне хотелось бы делать что-нибудь полезное: быть преподавателем или социальным работником. То, что я сейчас делаю, не дает мне никакого удовлетворения. Я жду не дождусь, когда пробьет пять и я смогу наконец пойти домой. Вот и все, чем я живу.
Элен говорила о ежедневной рабочей рутине, но Фрэнк вдруг поймал себя на том, что почти не слушает. Он засмотрелся на силуэты деревьев в лунном свете, и на лице у него появилось отсутствующее выражение, мысли витали где-то далеко.
Элен чихнула; она размотала свою шаль и снова закутала голову, только более плотно.
- Может, пойдем?
- Сейчас, только докурю.
"Он нервничает", - подумала Элен.
Фрэнк глубоко вздохнул.
- Вы чем-то расстроены? - спросила она.
Фрэнк откашлялся, но все равно голос у него был хриплый.
- Нет, я просто смотрел на луну, и в голову лезло всякое. Знаете, как иногда бывает…
- Природа навевает на вас мечтательное настроение?
- Я люблю природу.
- Я тоже, поэтому я много хожу.
- Я люблю ночное небо; но на Западе небо - красивее. Здесь оно слишком высокое, потому что видишь его между небоскребов.
Фрэнк раздавил каблуком окурок и нехотя поднялся; он выглядел так, словно с юностью прощается.
Элен встала и пошла с ним рядом. По бесприютному небу катилась луна.
После долгой паузы Фрэнк сказал:
- Я хотел бы рассказать вам, о чем я думал.
- Пожалуйста, но это совсем не обязательно.
- Нет, я сам хочу. Я вспомнил о том, как я работал в карнавальном городке. Мне был тогда двадцать один год. И там я влюбился в одну акробатку. Фигурка у нее была вроде как у вас - такая же стройная. Сначала, по-моему, она меня не очень-то жаловала. Наверно, думала, что я слишком прост для нее. А сама она была ого какая серьезная, и настроение у нее было неустойчивое из-за того, что она вечно решала про себя кучу всяких проблем. Как-то раз она мне сказала, что хочет уйти в монастырь. Я говорю: "По-моему, это не для тебя". А она спрашивает: "Что ты обо мне знаешь?" Я ей ничего не ответил, но вообще-то я в людях немного разбираюсь, не спрашивайте, почему; наверно, что-то дается нам от рождения. Но, так или иначе, все лето я по ней сохнул, а она меня в грош не ставила - хотя, по-моему, больше никто за ней не приударял. Я ее спрашиваю: "В чем дело? Может, я для тебя слишком молод?" А она говорит: "Нет, но ты не знаешь жизни". Я говорил: "Если бы ты только могла заглянуть ко мне в душу, ты бы поняла, сколько я пережил". Но, по-моему, она мне не верила. Мы только говорили друг с другом, и дальше дело не пошло. Время от времени я пытался назначить ей свидание, но так ничего и не добился. И тогда я себе сказал: "Отступись, забудь ее, она интересуется только сама собой". А потом, как-то утром, уже в конце лета - чувствовалось, что осень на дворе - я ей сказал, что, как карнавал закончится, я уезжаю. Она спросила, куда я поеду. Я сказал: "Куда-нибудь, где можно получше устроиться". Она ничего не ответила, и тогда я спросил: "А ты все еще хочешь в монастырь?" Она покраснела, отвела глаза и сказала, что теперь она в этом не так уж уверена. Я видел, что в ней что-то изменилось, но я был не так глуп, чтобы подумать, что это из-за меня. Но кажется, что это-таки было из-за меня, потому что когда я случайно коснулся ее руки, она на меня так поглядела, что мне стало даже дышать трудно. "Боже ты мой! - подумал я. - Да ведь мы оба влюблены!" И тогда я сказал: "Дорогая, давай встретимся сегодня после представления и проведем вечер вдвоем". Она согласилась и быстро меня поцеловала. Но в тот вечер она взяла у своего старикана машину - старый такой, раздрызганный драндулет - и поехала покупать себе блузку; ей там в витрине приглянулась какая-то блузка; а когда она ехала назад, шел дождь, и я уже не знаю, что случилось - может, она не заметила поворота, - и этот драндулет съехал с дороги и сорвался в обрыв, и она погибла. Вот так все и кончилось.
Некоторое время они шли молча. Элен была растрогана. "Но зачем, - подумала она, - зачем все эти минорные воспоминания?"
- Мне очень жаль, - сказала Элен.
- Это было давно.
- Я понимаю, вы, наверно, чувствовали себя ужасно.
- Уж это точно, - сказал Фрэнк.
- Но жизнь продолжается.
- Да; а мне везет по-прежнему.
- Поступайте в колледж, как вы решили.
- Да. Обязательно поступлю.
Глаза их встретились, и у Элен мурашки пробежали по коже.
Они вышли из парка и направились к дому.
Перед входом в лавку Элен быстро пожелала ему спокойной ночи.
- Я еще постою на улице, - сказал Фрэнк. - Погляжу на луну.
Элен поднялась наверх.
Лежа в постели, она вспоминала прогулку с Фрэнком. "Интересно, - подумала она, - правду он мне рассказал о себе и о своих планах поступить в колледж?" Он не мог бы сказать ничего, что произвело бы на Элен лучшее впечатление. Но зачем он рассказал ей эту историю про девушку в карнавальном городке? Кто он такой, чтобы ухаживать за акробатками? Но говорил он обо всем этом просто, без всякой попытки разжалобить ее. Может быть, все это правда, и вспомнил он эту печальную историю потому, что сейчас ему так одиноко. А у нее есть свои невеселые воспоминания, которые тоже находят на нее при лунном свете. Думая про Фрэнка, Элен попыталась представить его себе, но - странно! - не смогла, все смешалось: помощник бакалейщика с голодными глазами смешивался в ее воображении с бывшим рабочим карнавального городка и с будущим серьезным студентом - человеком с перспективами.
Уже засыпая, Элен вдруг сообразила: а ведь Фрэнк хочет, чтобы она вошла в его жизнь! Она опять ощутила было прежнюю неприязнь к нему, но тут же без всяких усилий подавила ее. Жаль, что из окна ее спальни не видать неба, не выглянуть на улицу. Кто он такой, этот парень, который хочет залучить себе жену с помощью снежного лунного света?
А в бакалейной лавке Морриса выручка продолжала расти; особенно много покупателей было к Рождеству и к Новому году. За последние две недели декабря Моррис выручил сто девяносто долларов: сумма для него необыкновенная, просто сказочная. У Иды появилась новая теория, почему торговля шла так хорошо: в нескольких кварталах от них построили новый многоквартирный дом - это во-первых; во-вторых, поговаривали, что у Генриха Шмитца обслуживание стало гораздо хуже, чем было сразу после того, как он открыл свою лавку; и вообще, бакалейщик-холостяк - это было что-то необычное и даже подозрительное. Моррис не отрицал, что все это, наверно, так, но продолжал стоять на том, что главная причина - это появление Франка. Покупателям Фрэнк нравился - Моррис отлично понимал, почему, - поэтому они и сами приходили и своих знакомых сюда посылали. В результате дела у Морриса поправились, он стал сводить концы с концами и даже заплатил по кое-каким срочным счетам. В благодарность Фрэнку - который, впрочем, принимал рост выручки как должное, - Моррис решил прибавить ему жалованье, а то каждый раз было не по себе, когда он вручал Фрэнку эти несчастные пять долларов; но сначала, сказал он себе, нужно посмотреть, что будет в январе, такая же будет выручка или нет; в январе обычно дела шли хуже, чем всегда. Даже если он станет зарабатывать двести в неделю, после всех выплат ему будет оставаться так мало, что на эти деньги едва ли можно себе позволить держать в лавке приказчика. Для этого нужно, чтобы лавка давала как минимум двести пятьдесят или триста, а это - просто фантазия.
Однако, коль скоро дела все-таки пошли на лад, он сказал дочери, что теперь она может оставлять себе больше денег из своих двадцати пяти долларов в неделю, которые она с таким трудом зарабатывала.
- Оставляй себе пятнадцать долларов, - сказал он. - А если так же пойдет и дальше, ты сможешь всю зарплату себе оставлять.
Он надеялся, что так оно и будет. Элен, получив возможность тратить на себя огромную сумму - пятнадцать долларов в неделю, - была на седьмом небе от радости. Ей позарез нужны были новые туфли, и неплохо было бы еще купить новое пальто - ее пальто совсем уже поизносилось - и одно-другое платье. И еще она хотела начать откладывать деньги, чтобы снова записаться на курс в Нью-Йоркский университет. Она была согласна с отцом относительно Фрэнка: он и вправду принес им удачу. Вспоминая, как тогда, в парке, он говорил о своем желании получить образование, Элен чувствовала, что рано или поздно он добьется всего, чего хочет добиться, - чувствовала, что в нем что-то есть, что он - не просто обычный парень, каких много.