Я ехал рядом с санитарной повозкой. В ней сидели Леля и пожилая сестра в золотых очках. Иногда я отставал и подъезжал к фурманке Василя, чтобы узнать, что с Зосей. Она приветливо кивала и говорила, что ей хорошо. Но Василь был угрюм, - должно быть, он соображал, что делать дальше. Удастся ли ему догнать земляков или так и придется одному маяться в Белоруссии среди чужих людей?
Верстах в двадцати не доезжая Барановичей, на шоссе стояло несколько вооруженных солдат и около них офицер на забрызганной грязью лошади.
Офицер поднял руку. Обоз остановился.
Офицер подъехал к главному врачу и, отдавая честь, начал о чем-то докладывать. Главный врач хмуро смотрел на него, покусывая усы.
Что-то тревожное было в этом разговоре врача с офицером. Все насторожились.
Но вскоре выяснилось, что в соседней деревне - ее было видно с шоссе - много больных беженцев и офицер просит, по распоряжению начальника штаба корпуса, отправить в деревню часть медицинского персонала, чтобы оказать им первую помощь.
Врач согласился. От обоза отделилось три повозки.
- Вы с нами, - сказала мне Леля. - Ваше прямое дело помогать беженцам. К вечеру догоним лазарет в Барановичах.
- Поедем.
Мы свернули на боковую дорогу. Госпитальный обоз тронулся дальше. Василь долго стоял на шоссе и смотрел нам вслед. Казалось, он раздумывает, не поехать ли с нами. Но потом он дернул вожжи, крикнул на лошадей, и фурманка тронулась по дороге на Барановичи.
В километре от шоссе мы увидели в кустах солдат с винтовками и пулеметом.
- Неужели немцы так близко? - испуганно спросила пожилая сестра в золотых очках. - Спросите их, пожалуйста.
Я подъехал к солдатам.
- Проезжайте! - ответил мне солдат с ефрейторскими нашивками и даже не взглянул на меня. - Вам разрешается. А вообще, не велено ни с кем разговаривать. И останавливаться никому тут не велено.
Мы проехали. Видна была уже околица. Пошел дождь. Нищая деревня была похожа отсюда на расползшуюся кучу навоза.
- Похоже, что ждут немцев, - сказал я Леле.
Я посмотрел на запад, откуда могли появиться немцы, и увидел на пажити, уходившей вниз, к оврагу, сторожевое охранение. Солдаты сидели и лежали длинной цепью, но довольно далеко друг от друга. Ну, так и есть!
- Да то не от немцев, - сказал санитар-возница. - То щось другое. Вон, глядите сюда!
Он показал на восток. Там тоже виднелись солдаты.
- Все село оцеплено! - сказал встревоженно санитар. - Кругом все село. Щось неладное я чую, сестрицы.
- Что неладное?
- Да я сам нияк не пойму. Только зря мы сюда затесались. Вовсе зря!
Санитар оказался прав. Мы въехали в безлюдную деревню. У околицы стояла пустая двуколка Красного Креста из незнакомого летучего отряда. От возницы этой двуколки мы узнали ошеломляющее известие, что мы - в западне.
В деревне была черная оспа. Вокруг шла армия и валили по дорогам, застревая на время около попутных сел, тысячи беженцев. Оспа могла переброситься в армию. Поэтому было приказано направить в деревню летучий санитарный отряд, деревню оцепить и никого из нее не выпускать. По каждому, кто попытается уйти из деревни, было приказано открывать огонь.
Офицер, остановивший нас на шоссе, ничего не сказал о черной оспе.
Первое чувство, которое мы испытали, было возмущение. Не тем, что нас поймали в ловушку, а тем, что заманили в деревню обманом, тогда как никто, конечно, не отказался бы добровольно работать на оспе.
- Непроходимая глупость, - сказала раздраженно Леля. - Если бы нас не обманывали, мы бы захватили все, что нужно для оспы. А сейчас у нас ничего нет. Даже вакцины!
- Да еще неизвестно, дурость тут или нет, - заметил возница.
- Ты что это городишь? - рассердилась сестра в золотых очках, Вера Севастьяновна.
- А бис их знает, - пробормотал возница. - У начальства на все есть своя думка. Начальство всегда дуже хитрое.
В хатах останавливаться было нельзя - всюду лежали больные. Только один пустой стодол стоял на выгоне. Там разместилась чужая летучка. Мы перенесли в стодол свои медикаменты и вещи.
В чужой летучке работали врач, сестра и два санитара.
Мы застали в стодоле только сестру - безбровое существо с надутым лицом. Трудно было добиться от нее хотя бы нескольких слов.
- Ну и летучка, матери ее черт! - говорили наши санитары. - Прямо погребальное братство!
Мы распаковали в стодоле медикаменты. Пришел врач из летучки. Это был еще не старый, но обрюзгший, заросший черной щетиной человек с заплывшими глазами.
- Здравствуйте пожалуйста! - сказал он, увидев нас. Казалось, он был неприятно поражен этой встречей. - Вы имеете понятие, куда вы попали?
- На черную оспу, - ответил я.
- Вот именно! А вы знаете, что такое черная оспа, молодой человек? Вы ее видели своими глазами?
- Нет, не видел.
- Честь имею вас поздравить со днем ваших именин! У вас есть вакцина? Нет! Здравствуйте пожалуйста! Что же вы собираетесь здесь делать? Заводить граммофон? Слушать Вяльцеву?
Мы удрученно молчали.
- Что касается меня, - сказал врач, - то хватит! Я не намерен больше валять дурака.
- Как вы можете так говорить! - возмутилась Леля.
- Мадемуазель! - Врач сощурил глаза от злости. - Не горячитесь! Это вам очень идет. Вы становитесь в гневе совершенно прелестной - но и только. Повторяю - и только! Это пуф! Бессмысленные милые звуки. Мы с вами в капкане. Как это у Пушкина сказано: "Ах, попалась, птичка, стой, не уйдешь из сети"? Кажется, так?
- Вы паясничаете, доктор, - сказала брезгливо Леля. - Это просто противно.
- Смейся, паяц! - пропел доктор и рассмеялся. - А что же мне остается делать? Может быть, вы подскажете мне выход из этого дерьмового положения?
- Он пьян! - сказала Вера Севастьяновна.
- Здравствуйте пожалуйста, пьян! - спокойно ответил врач, ничуть не обижаясь. - Морфий у вас есть?
- Очень мало. Но камфары много.
- Если бы был морфий, я бы усыпил всех. И баста!
- Довольно этой дурацкой болтовни! - сказал я грубо. - Давайте нам все, что у вас есть. Мы сами будем работать.
- Пожалуйста! Сделайте одолжение! Милости просим! - театрально воскликнул врач. - Я отдам вам всю вакцину. Прививайте уже заболевшим. Потому что они все здесь больные. Это будет замечательный медицинский эксперимент.
- Знаете что, - сказал я и подошел к нему. - Замолчите, или я вас выкину отсюда, несмотря на то что вы капитан. Здесь-то уж нет никаких законов.
- Совершенно верно, - согласился врач. - Законов нет. Как в чумном городе. Берите вакцину! Действуйте! А я хочу спать. Я не спал двое суток. Это тоже надо иногда принимать во внимание, господа идеалисты.
Он пошел в угол стодола, повалился на солому и, уже засыпая, натянул на себя шинель.
- Пусть спит, Бог с ним, - примирительно сказала Вера Севастьяновна. - Сестра, дайте нам вашу вакцину.
- Напишите расписку, - ответила сестра. Она, казалось, не обратила внимания на наш разговор с врачом.
Я написал расписку, и сестра выдала нам вакцину.
- Ну как? - шепотом спросила меня Леля.
- Что "как"? - ответил я. - Дело неважное. Вы побудьте здесь, а я сначала обойду с санитаром хаты. Посмотрю, что там.
- Нет! Я вас одного не пушу. И не потому, что я без вас не могу. - Она слегка покраснела. - Нет! Просто вместе нам всем не будет так страшно.
Мы вышли вчетвером - Вера Севастьяновна, Леля, я и санитар.
Серый дождь застилал поля. Как черные переломанные кости, валялась на огородах картофельная ботва. Была уже осень. Ноги расползались в раскисшей глине, смешанной с навозом и прелой соломой.
Ни одного дымка не подымалось над халупами. Но все же сильно пахло чадом, как от паленых перьев.
На задах деревни у околицы тлела куча перегоревшего тряпья. Чад шел от этой кучи.
- То жгут всякие шмутки с больных, - заметил санитар. - Называется дезинфекция! - насмешливо добавил он, помолчав.
В деревне не было ни собак, ни кур. Только в одном из стодолов мычала недоеная корова. Мычала тягуче, захлебываясь слюной.
- Да, - сказала вдруг Вера Севастьяновна. - Вроде как Дантов ад.
Мы вошли в первую же хату. В сенях Леля повязала нам всем на рот марлевые повязки.
Я открыл дверь из сеней в хату. В лицо хлынула теплая вонь.
Окна в избе были завешены. В первую минуту ничего нельзя было разобрать. Был слышен только монотонный детский голос, говоривший без перерыва одни и те же слова: "Ой, диду, развяжить мне руки", "Ой, диду, развяжить мне руки".
- Ни к чему не прикасайтесь! - приказала Вера Севастьяновна. - Посветите, пожалуйста!
Я зажег электрический фонарь. Сначала мы ничего не увидели, кроме поломанной деревянной кровати, заваленной кучей заношенных вещей. С печи свисали чьи-то ноги в постолах. Но самого человека не было видно.
- Кто тут есть живой? - спросил санитар.
- А я и сам не знаю, - ответил с печки старческий голос, - чи я живой, чи мертвый.
Я посветил на печку. Там сидел старик в коричневой свитке, с клочковатой, будто выщипанной бородой.
- Хоть люди в халупу зашли - и то спасибо, - сказал он. - Поможить мне, солдатики, я то я его сам не вытягну.
- Кого?
- Да вот он лежит коло меня, дочкин муж. Со вчерашнего вечера. То был жаркий, як печка, а сейчас доторкался до него, и то неприятно - захолодал вельми.
- Боже мой! - тихо сказала Леля. - Что же это такое?!
Куча тряпья на кровати зашевелилась, и детский голос опять заныл:
- Ой, диду, я уж не можу больше. Развяжить мне руки.